| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Потом была чистка оружия. Мне досталась пусть и не новая, но в хорошем состоянии казачья винтовка. Моему соседу-гимназисту и здесь не повезло. Ствол ему достался ушатанным напрочь. Но в этом вопросе я ему помочь не мог ничем. Почищенное оружие, подсумки и шашки были размещены в пирамиде на пятнадцать мест, которая находилась в спальном помещении.
После обеда, на котором к уже привычной для нас молитве, каше, хлебу, добавились насыщенные мясные щи и компот, мы познакомились с нашим взводным офицером. Им оказался сотник Головачев Николай Павлович, который ранее служил в Первом конном полку Забайкальского казачьего войска.
Невысокого роста, весь какой-то квадратный из-за ширины плеч с буденновскими усами сотник на послеобеденном построении рубленными фразами поздравил нас с поступлением в училище. Выразил надежду на то, что все стоящие перед ним с честью перенесут тяготы, лишения учебы и станут офицерами. На этом знакомство закончилось, а портупей-юнкерам взводным была дана команда до конца дня решить вопрос со всей формой молодых юнкеров. Завтра с утра будет строевой смотр, после обеда строевые занятия. Остаток дня занимались приведением в нормальный вид парадного мундира, брюк, шинели, папахи.
Третий день в училище оказался насыщенным. Строевой смотр продлился долго. Начался ещё до завтрака и продлился до обеда. Сотник Головачев внимательно осматривал каждого юнкера. Делал замечания и давал время на устранение. И так по каждому виду формы. Два вольнонаемных портных помогали быстро устранять замечания.
После обеда познакомились с ещё одним обер-офицером училища. Им оказался командир пехотного юнкерского взвода капитан Рунский Николай Петрович. В отличие от нашего взводного капитан был высоким, стройным и подтянутым. Все его движения, жесты и повороты представляли собой поистине строевую поэзию. Изящество, лёгкость и отчётливость движений мог понять и оценить только военный глаз. Такую красоту строевой подготовки в моём времени можно было наблюдать только в роте почетного караула кремлёвского полка. Четыре часа длилось наше знакомство, и всё это время мы изучали азы шагистики под руководством этого блестящего в строевом отношении офицера.
Наконец ужин и мы уставшие ввалились в спальное помещение, где нас ожидал сюрприз в виде юнкеров старшего класса. Сегодня, оказывается, был день их возвращения из отпуска. Наши портупей-юнкера бросились здороваться с одноклассниками, а мы застыли толпой около входа в помещение.
Я рассматривал старших юнкеров, одетых в парадную форму, стройных, подтянутых и выгодно отличающихся от нашей братии, одетых в домашнюю форму.
'Неплохо здесь поставлено обучение, если за один год привили юнкерам такой бравый воинский вид, — подумал я. — До капитана Рунского, конечно, им далеко, но в мою бытность в РВВДКУ такой выправки и за четыре года учёбы многие однокурсники не добились. Хотя строевая была не главным предметом, но всё же, всё же'.
В этот момент в помещение вошёл сотник Головачев. Тут же последовала команда: 'Смирно-о-о!'. Все застыли, вытянувшись во фрунт.
— Знакомимся?! — сотник обвёл помещением взглядом. — Это, хорошо. Знакомьтесь! И портупей-юнкера доведите до молодых традиции взвода.
Произнеся эту фразу, Головачев развернулся кругом и вышел.
— Вольно! — скомандовал взводный портупей-юнкер Забелин.
'Что же, посмотрим, какие традиции в казачьем взводе Иркутского юнкерского училища и какой тут 'цук' и 'цуканье', — подумал я. — В воспоминаниях Маркова, Дутова о своём обучении в Николаевском кавалерийском училище, которые прочитал в своём времени, описание цука не очень привлекательно выглядит. Особенно катание 'корнетов' в туалет на своём горбу. Но оба отмечали, что такого в 'царской сотне' не было. Там были свои, казачьи традиции. Хотя о чём я?! Со слов цесаревича 'царская сотня' только ещё формируется, а здесь уже традициям семнадцать лет'.
Между тем, по команде 'вольно' старшекурсники, мне так удобнее было их называть про себя, образовали что-то напоминающий двухшереножный строй в глухом углу помещения, при этом пятеро из них, взяв табуреты, сели за стол перед строем. Двое из них имели по три лычки на погонах, трое по две. Но ни взводный, ни отделенный портупей-юнкер в этот президиум не попали.
Вперёд вышел портупей-юнкер Забелин и произнёс:
— Господа юнкера, с сегодняшнего дня, вы все по традициям казачьего взвода училища получаете звание 'казак', которое будете носить до окончания первого класса. К каждому из вас будет прикреплён 'хорунжий'. Такое звание имеют все учащиеся второго класса. 'Майоров', то есть оставшихся на второй год обучения, в нашем взводе нет. Теперь позвольте представить вам 'совет охраны казачьих традиций', который разрешает все возникшие споры на уровне юнкеров, не требующих вмешательства офицеров.
Забелин сделал несколько шагов в сторону, открывая нашему взору стол с советом.
— 'Полковник' совета старший портупей-юнкер Баженов Николай Андреевич.
Сидящий в центре президиума, старший портупей-юнкер встал из-за стола, кивнул головой и щелкнул каблуками. После чего сел на место. Дальше прошло представление всего совета: двух 'войсковых старшин' и двух 'есаулов', по окончании которого поднялся старший портупей-юнкер Баженов и произнёс.
— Господа юнкера младшего класса, наш совет по традиции был выбран в день выпуска нашими предшественниками, которые стали хорунжими и подхорунжими казачьих войск. Основной целью цука в нашем взводе является воспитание и поддержание в своих 'молодых' казачьей лихости, любви к боевому прошлому и славе казачьих войск. Но шлюсс, шенкеля и воинский вид, соответствующий выпускнику Иркутского училища мы развивать вам будем жёстко. Теперь по одному подходите к столу, чётко представляетесь и кратко рассказываете о себе для знакомства. Всё ясно?!
Дождавшись нашего нестройного ответа 'полковник' сел на место. После этого, по его указанию юнкера стали выходить к столу и кратко докладывать о себе: откуда родом, из какого полка прибыл, сроки службы. Скоро подошла моя очередь. Подходя к столу, я отметил, что 'полковник' и 'войсковые старшины' переглянулись между собой.
— Казачий сын Аленин Тимофей Васильевич, уроженец станицы Черняева Амурского казачьего войска. Семнадцать лет. Сирота. Поступил по образовательному цензу. До этого экстерном сдал экзамены за шесть классов Благовещенской мужской гимназии. Здесь сдал экзамены по русскому языку на восемь баллов.
— И всё? — поинтересовался ещё один старший портупей-юнкер, сидящий за столом, который был представлен, как 'войсковой старшина' Пляскин.
— Так точно. А что ещё рассказать? — ответил я.
— Понимаешь, юнкер, мы здесь будем жить одной семьей. Поэтом мы должны быть уверены в каждом. И что-то утаивать от своих братов нельзя. А к тебе есть вопросы! — продолжил Пляскин.
— Какие?! — спросил я, а про себя подумал: 'Вот это разведка у старшекурсников работает. Только прибыли, а уже о каких-то нестыковках моего поступления в училище узнали. Неужели Филинов сдал?! Я же его просил никому не говорить!'.
— Каким образом, тебя допустили до экзаменов, если ты опоздал на неделю к их началу? — поинтересовался Баженов.
— У меня были рекомендательные письма, — ответил я.
— От кого? И отвечай подробнее. Мы что из тебя клещами всё вытаскивать должны? — недовольно произнёс ещё один 'войсковой старшина' младший портупей-юнкер Хорин.
'Ладно, всё равно со временем всё выплывет', — подумал я, а вслух произнёс.
— Рекомендательные письма были от директора Благовещенской женской гимназии надворного советника Бекетова.
Сзади меня раздалось несколько смешков. Не обращая на них внимания, я продолжил:
— Директора Благовещенской мужской гимназии надворного советника Соловьёва, командира Первого Амурского конного полка полковника Винникова, военного губернатор и командующего войсками Амурской области, наказного атаман Амурского казачьего войска генерал-майора Беневского, генерал-губернатора Приамурья генерал-адъютанта Корфа, Его Высокопревосходительства князя Барятинского и Государя Наследника Великого князя Николая Александровича.
По мере моего перечисления авторов рекомендательных писем смешки и другой шум в помещении стихал. Когда я закончил, наступила звенящая тишина. На лицах большинства старшекурсников было выражение полного изумления.
— Вот это ни хрена себе! — озвучил общее состояние окружающих, один из старшекурсников, высокий казачина лет двадцати пяти, очень похожий на актёра, сыгравшего Григория Мелехова в фильме 'Тихий Дон'.
— И ты это можешь доказать? — откашлясь, спросил Пляскин.
— Все письма у начальника училища, — ответил я.
— Снимай мундир и нательную рубаху! — громко скомандовал 'полковник' Баженов.
'Хорошо, — подумал я. — Сниму, итак уже однокурсники косятся на мой шрам на виске слева над бровью. Короткая стрижка, однако. Всё равно скоро в баню. А там и все остальные шрамы увидят'.
Я расстегнул ремень, снял мундир, а потом стащил с себя нательную рубаху, которую до этого не снимал во время сна и умывания. В помещении опять установилась полная тишина, которую прервал 'полковник' Баженов.
— И откуда такие отметины?
— Хунхузы, — кратко ответил я, но, подумав, добавил. — Они тоже не жаловались.
— В смысле? — влез в разговор Пляскин.
— Покойники не жалуются.
— И много покойных хунхузов было? — поинтересовался Баженов.
Я задумался, подчитывая. До боя с китайскими солдатами было тридцать, потом семь моих китайцев, пятеро под вопросом. Их можно на меня и Ромку записать. При нападении на цесаревича, двое точно моих, и один под вопросом: убитый или раненый.
— Тридцать девять подтверждённых и шестеро под вопросом, — используя терминологию будущего, ответил я.
— В смысле, подтвержденных и под вопросом? — ошалело спросил меня 'полковник'.
— Тридцать девять убитых мною подтверждены свидетелями и участниками тех событий, а по пятерым есть вопрос, кто убил, так как в них кроме меня ещё попали. А один неизвестно, убит был или только ранен.
В спальном помещении после моих слов опять наступила звенящая тишина.
— Охренеть! И не встать! Тридцать девять хунхузов-покойников! Больше взвода! — опять прозвучали слова юнкера, так похожего на актёра, сыгравшего Григорий Мелехова в моём мире.
Портупей-юнкер Баженов вышел из-за стола и подошёл ко мне. Провёл пальцем по свежему шраму на моей левой грудной мышце и утверждающе произнёс: 'Значит, это ты Ермак, который цесаревича спас?!'
Теперь в осадок от удивления пришлось выпадать мне.
'Хорошо. О моём участии в спасении цесаревича можно было догадаться, но откуда мой позывной здесь известен. Две с лишним тысячи вёрст от станицы до Иркутска. Интернет и телефония отсутствует. Особо о нападении не должны были говорить, по указанию генералитета. Опять 'казачий телеграф' сработал', — в смятении думал я.
— Чего молчишь? — задал очередной вопрос Баженов.
— В спасении цесаревича от нападения хунхузов я участвовал. А позывной Ермак мне дали ученики казачьей школы станицы Черняева, — подбирая слова, осторожно ответил я.
— Ты Государя Наследника собой от пули закрыл? — Баженов не спрашивал, а утверждал.
— Так получилось, — ответил я, думая про себя, что не рассказывать же всем, что не я это прыгнул, а Тимоха.
Мой ответ как будто прорвал плотину тишины, и вокруг разом загомонило три десятка человек. Не сразу, но всеобщую говорильню, которая в основном сводилась к возгласам удивления, вопросам и эмоциям, 'совету' удалось остановить. Мне дали команду одеться, и обязали сделать подробный рассказ-доклад о нападении на цесаревича, после окончания процедуры знакомства. Вернувшись в строй-толпу своего отделения, получил несколько восторженных ударов по плечам и изумлённо-восторженный взгляд юнкера Васильева.
Когда после окончания процедуры знакомства я подробно рассказал о нападении на цесаревича, потом о моей, точнее уже нашей с первым десятком школе в станице, далее о разгроме банды Золотого Лю, схватке с красными волками последовало интересное решение 'совета'. Общим голосованием старшего класса с учётом вынесенного советом предложения, мне впервые в истории взвода было единогласно присвоено звание 'хорунжего' в младшем классе с обязательством сдать экзамены по военным дисциплинам до присяги, чтобы быть официально переведённым в старший класс училища. Так закончилось наше знакомство, и начались обычные учебные будни.
Дни полетели один за другим. Подъем, туалет, зарядка, утренние процедуры. Молитва, завтрак, занятия до обеда, после обеда. Вечерний цук по тренировке шенкелей и шлюсса со стороны старшекурсников. И только полтора часа перед сном мы были предоставлены сами себе. Я в это время зубрил учебник по тактике, которой отводилось семь часов в неделю, уставы, учебники по фортификации и военной топографии. Так же мне необходимо было до присяги освоить и сдать за младший класс военные администрацию, гигиену и законодательство, методику обучения низших чинов и иппологию. Присяга в отличие от остальных юнкерских училищ в Иркутском принималась не в октябре, а шестого декабря в день Святого Николая Чудотворца. Так что у меня было три месяца. А по такой дисциплине как сведения об оружии, я и сам мог рассказать больше, чем было написано в учебнике.
Из всего начального этапа обучения мне больше всего запомнилось наше первое занятие в манеже по верховой езде. Специально для нашего взвода в училище содержалось сорок коней, за которыми ухаживали казаки. А старшим над ними был дядька Игнат Филинов.
Когда наше отделение прибыло в манеж, там нас уже дожидался ещё один офицер училища сотник Коршунов Михаил Фёдорович, который перешёл на данную должность из Иркутской конной казачьей сотни. Похожий на Лермонтова и внешностью, и телосложением молодой сотник оказался отличным кавалеристом и педагогом, в чём мы очень быстро убедились.
В небольшой манеж вывели наших коней, породу которых я определить не смог, что-то среднее между башкирской и алтайской. Практически все жеребчики были в холке на ладонь, а некоторые и на две повыше привычных мне амурцев и монголов. Хотя, мой Беркут был такого же роста.
Кони были поседланы только попонами, которые туго обтягивали их спины. Взобравшись на доставшегося мне жеребчика, я с трудом охватил его шенкелями. 'Сейчас увидим, кого охлюпкой гоняли, чтобы научить крепко сидеть на коне', — подумал я.
За почти пять лет пребывания в этом мире, я стал неплохим конником и надеялся не осрамиться на выездке. Тем более, по первому разряду еще два года назад джигитовку на соревнованиях сдал.
Пока первая смена из восьми юнкеров, в которую я вошел, шла шагом по кругу манежа, всё шло благополучно, но едва сотник подал команду 'рысью', как двое из нас почувствовали определённые неудобства. На втором круге один из них слетел с коня.
Дальше началось избиение младенцев. Коршунов, пощипывая краешек уса и злорадно усмехаясь, приказал нам завязать узлом поводья на шее у коней и расставить руки в стороны на уровне плеч. В такой позе и я после команды 'рысью' почувствовал себя не в своей тарелке. Когда перешли на галоп, стало чуть легче держать равновесие, но тут казаки внесли в манеж барьер для прыжков и установили его на нашем пути. Опытные и выдрессированные кони шли как заведённые по кругу, совершенно не обращая внимания на своих беспомощных всадников. На этом упражнении в опилки манежа легла половина смены. Мне данной участи с трудом удалось избежать, так как дед в своё время также заставлял ездить с разведёнными в сторону руками и управлять конём одними шенкелями. Но вот прыгать через барьер в такой позе, да ещё без седла! До такого изуверства даже мой дед не додумался.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
