Человек-дерево

Я еле дождался, пока они загрузятся и уедут.

Потому что в тот день я брился, заливая все вокруг нежно, как первые липкие листочки на березах, пахнущим соком. Зеленая щетина сыпалась в раковину в белой пене. Я смотрел в зеркало и видел лицо столь древнее, что казался сам себе варваром, выкорчевывающим тысячелетний священный лес...

Хватит. На сегодня заканчиваю.

* * *

Хотите фокус? Я поднимаю руки над клавиатурой и вытягиваю пальцы. Если сделать усилие, сосредоточиться...

А можно и не сосредотачиваться.

Ростки все равно появятся. Тут мало что зависит от моего желания. Сначала ощущаешь зуд в кончиках пальцев... затем нарастающую щекотку, зуд становится невыносимым...

И вот они полезли.

Из кончиков пальцев вырастают веточки, крошечные почки набухают и выпускают такие же крохотные листочки.

Только не говорите: "приятно видеть, как ты растешь над собой".

Я бы очень хотел сказать, что, когда это началось, я потерял чувство юмора. Но нет. Ничего подобного. Да, такое бывает, когда что-то серьезное случается с твоими близкими... но когда с тобой — чувство юмора тут как тут.

Интересно, у деревьев какое чувство юмора?

Я думаю: зеленое.

Я ни черта не понимаю в садоводстве. Поэтому я открыл ноутбук и набрал "что делать, если превращаешься в дерево". Мне предложили исправить на: "если превращаешься в растение".

Хорошо. Да будет так, великий и ужасный гугл.

Первый совет: завести хобби.

Записаться на йогу.

Латиноамериканские танцы.

Прыжки с парашютом.

Кулинарные курсы.

Много гулять. Хороший вариант.

Наконец-то обратить внимание на жену и близких. Ха-ха. Я бы пошутил... но, пожалуй, это как раз тот момент, когда я утратил свое знаменитое "зеленое" чувство юмора.

Заняться стрельбой из лука, дайвингом, борьбой капоэйра...

Второй совет: бросить пить.

Вот тут я не выдержал и расхохотался.

...Когда приехала Верина троюродная сестра Гуля — с молодым человеком и грузчиками, я был морально готов.

Убрал квартиру. Выкинул мусор. Побрился. Троюродная сестра Веры сморщила прелестный носик, процокала каблучками по плитке и заглянула в кухню. Молодой человек следовал за ней как тень. Очень смешно. Невысокая стройная фигурка Гули в приталенном кожаном пиджачке, а рядом — оно.

— Какой приятный запах, — сказала Гуля. Я еле сдержался, чтобы не засмеяться. — Какой-то древесный, свежий. Что это?

— Средство для унитаза, — сказал я.

Грузчики пришли на десять минут позже. Было видно, что им хочется поболтать. Но они молчали. Стильные форменные комбинезоны — синие с рыжим. Это были дорогие грузчики.

Здоровый парень, бригадир, спросил меня, где. Я показал на дверь. Игрушки, коробочки, карандаши, колготки — все было свалено в детской, без всякого порядка. Парень кивнул. Для этого их и взяли, дорогих грузчиков. Они собирали вещи в ящики и коробки, паковали сами, без участия хозяев — быстро и оперативно. Бесшумные как тени и деликатные как роботы. Идеальные грузчики для развода.

А мне вдруг стало легко. Чувство неловкости, возникшее, когда приехали сестра Веры и ее молчеловек, исчезло. Вообще, оказалось, что этим чувством вполне можно наслаждаться.

Наслаждаться чувством взаимной неловкости. Представляете?

Гуля с молчеловеком остались на кухне. Даже не присели, стояли у стола и переговаривались. Каблучок Гули нервно постукивал.

Фикус возвышался над ними. Форточки были открыты, в окно светило солнце, сквозняк гулял по квартире. С грохотом захлопнулась дверь в спальню...

Я ушел бродить по гостиной.

Ни о чём не думал. Иногда приятно быть деревом. И ни о чём не думать.

Время от времени я заходил на кухню и интересовался, не хотят ли Гуля с молчелом чаю или кофе. Или апельсинового сока. Просто чтобы позлить. Нервный каблучок стучал чаще. Нет, отвечали мне с холодной вежливостью. Нет, спасибо. Не стоит, у нас все прекрасно.

Хотя по глазам я видел, что меня ненавидят. Презирают. И даже — мной брезгуют.

Эта красивая девочка думала, что с ней — с ней! — никогда такого не случится. У неё будет прекрасная семья, всё не так, как у этой несчастной Веры, которая — смотрите, смотрите! — приобрела себе на шею уникального подонка, который слил в унитаз всю её жизнь.

Наверное, Гуле все рассказали... Ну, уж со мной, говорил взгляд молоденькой сестры Веры, такого не случится. У меня будет счастье, великолепный муж, нет, не этот несчастный, — это так, временно — а настоящий, мужественный, с чувством юмора и ответственности. Удачливый, уверенный в себе и влюбленный. Солидный как король. Кому нужны эти принцы? Что за глупости?

Я даже не злился. Ну, почти.

Слонялся, чтобы не прирасти. Физически чувствовал, как щетина на щеках становится длиннее. Кончики пальцев яростно чесались. Я держался из последних сил. Еще не хватало пустить побеги... прямо перед ними.

Грузчики работали. Бесшумно. Туда-сюда. Сине-оранжевые тени.

Детская наполнялась светом и пустотой. Я старался не смотреть, но краем глаза замечал, что там все свободнее. И больше воздуха. Разве не это нужно каждому дереву? Больше жизненного пространства.

Комната моих детей превращалась в пространство для дизайнерского маневра. "Поставишь там траходром", едко сказала Вера по телефону.

Я ждал, когда они закончат. Я уже не мог терпеть. Голова растворилась в свету, воздухе и пространстве. Я метался, как потерявшая хозяина собака.

Юная красотка Гуля, Которая Все Понимает о Жизни, и ее временное недоразумение старательно отводили взгляды, когда я появлялся на кухне.

Быстрее, быстрее, быстрее. Ну!

Меня начало мутить.

— Долго ещё? — спросил я. Бригадир посмотрел на меня и сказал:

— Почти закончили.

Тон его... Одно скажу: он не был сочувствующим.

Знаете, как бармен. Который выслушает и скажет: тебе хватит, парень. Не то, что бы мне попадались такие. Я и в баре был последний раз много лет назад.

Но в кино бармены всегда правильные. Бюджетная замена психоаналитика.

На мгновение мне стало легче. Я кивнул. И тут же отвернулся, потому что один из грузчиков нес картонную коробку, затянутую пленкой. А там, под пленкой, была игрушка моей старшей. Ослик, тряпичный. Она с ним засыпала, когда была совсем маленькой. Мелкая его настолько любила, что когда мы случайно забыли ослика в аэропорту в Греции, то нашли точно такого же, чтобы сказать ей: ослик вернулся. Попутешествовал по миру и вернулся. Домой.

В мгновение ока из меня выбили все мое спокойствие. Вытряхнули, словно из прохудившегося мешка.

— Вы в порядке? — спросил бригадир. Я снова кивнул:

— Да, конечно. Все хорошо.

Голос был почти нормальным. Я повернулся и пошел на кухню. Я не горел желанием видеть Гулю и ее молчеловеко-тень, но оставаться здесь было нельзя.

А там оказались зеленые листочки. Они лежали на коричневом кафеле — и умирали. Осень, брат, словно говорили они. Для всех деревьев наступает осень. И для тебя она тоже наступила. Это неизбежно.

Я поднял голову. В горле что-то екнуло, и звука не получилось.

Красотка Гуля и ее тень молчали, глядя на меня. Виновато? Не знаю. Но я чувствовал исходящий от молчеловека запах... неуверенности? Страха?

Такой легкий запашок. И еще от него пахло кровью фикуса.

Фикус возвышался, скривившись от боли. Видимо, молчел, устав от ожидания, стал обрывать листья. Фикус молчал, но я слышал его стон. Его отчаяние.

В следующее мгновение я оказался рядом. Взвизгнула Гуля.

Треск ткани.

Грохот моего сердца, неповоротливого, гулкого, покрытого корой.

Молчеловек оказался щуплым и легоньким (хотя на самом деле был выше меня на голову), я поднял его за ворот и втиснул в стену. Туда, где раньше был телевизор. И до сих пор оставалось светлое пятно с темным контуром.

Теперь говорил и показывал молчел. По этому каналу шли исключительно фильмы ужасов. С искаженными лицами крупным планом. Сопли и слезы прилагаются.

Неужели он был таким слабым? Не знаю. Не уверен.

Возможно, он просто увидел красные огоньки у меня в глазах?

"Помогите!" — вопила Гуля. "Отпусти его, отпусти, отпусти!".

— Это моя жизнь, — сказал я. — Это моя жизнь. Это моя жизнь.

— Отпусти! Отпусти его! Помогите! Кто-нибудь!!

— Ты слышишь, это моя жизнь.

Прибежали грузчики и оторвали меня. Гуля кричала про полицию. Молодой человек сопел, одергивая одежду. Грузчики держали меня — с трудом. Я говорил, что я сильный?

— Все, мужики, — сказал я спокойно. — Можете отпустить.

Бригадир внимательно посмотрел и кивнул. Грузчики переглянулись. Кажется, они опасались, что я их покусаю. Меня отпустили.

Гуля кричала. Молчеловек пытался прийти в себя.

Я повернулся, и Гуля замолчала.

— Спасибо, что зашли, — сказал я. Улыбнулся ослепительно. — Передайте Вере мои наилучшие пожелания.

Гуля открыла ротик. И снова закрыла.

Я представил, что просовываю язык между этих розовых губ и — не ощутил ничего. Эта красивая девушка меня совсем не возбуждала. Она для меня была... никакой. Словно пластиковая игрушка. Я просто устал.

И она это поняла.

— Псих! — сказала Гуля и выцокола каблучками нечто презрительное. Но получилось скорее детское и обиженное. Человеко-молодой вышел следом, поправляя разорванный воротник рубашки.

Бригадир махнул рукой, и грузчики вернулись к работе.

Бригадир остался в кухне. Я решил, что он меня понимает. Понимает, что происходит. Понимает, что из меня выдирают куски мяса, а я остаюсь здесь, кровоточа — живой человек, который — этого бригадир не мог знать — превращается в дерево. Буквально.

— Пить бесполезно. Не помогает, — сказал он неожиданно. — Сначала ничего, а потом чувствуешь себя полным говном.

Я кивнул. Решил, он говорит о себе. Потому что моя проблема точно была не в алкоголе.

— Но всё равно все через это проходят, — он достал из кармашка на груди визитку — сине-оранжевую, — перевернул и на белой стороне написал номер и адрес.

— Знаете, что это? — спросил он. Протянул мне визитку.

Я прищурился. Глаза устали так, словно туда насыпали песка. Но руку за визиткой я не протянул.

— И что?

— АА. Общество анонимных алкоголиков, — Он остался спокоен, словно не заметил враждебных ноток в моём голосе. Я поднял брови. Бригадир усмехнулся: — Все через это проходят. Мы собираемся по пятницам и вторникам каждую неделю. Просто оставлю это здесь. Номер телефона мой. Если захочешь поговорить, звони в любое время.

Он положил визитку на стол.

— Кажется, что это ерунда. Но это действительно помогает.

Похоже, он принял меня за кого-то другого.

Я растянул губы в улыбке.

— Я не пью. То есть, я не алкоголик. Она... — в горле застрял ком. Я с трудом выговорил: — Я...

— Я понимаю, — бригадир снова кивнул. В коридоре грузчики выносили последние следы того, что у меня когда-то была жизнь. — Необязательно быть алкоголиком, чтобы прийти к нам. Нужно просто... — он помедлил, — перестать себе врать.

Я замер. Открыл рот, как раньше Гуля-красотка. И снова закрыл.

Бригадир посмотрел так, словно знал меня лучше меня самого, кивнул "счастливо" и вышел. Грузчики закончили.

Я понял, правда. Хотя и не понимал. Что мне там делать? Маленький прямоугольник белел на столе...

"Здравствуйте, меня зовут Александр. И я — дерево".

Прекрасная мысль. Я засмеялся. И замолчал, испугавшись, — звук был сухой и надтреснутый, точно сломалась высохшая ветка. В старом дремучем лесу, где живут одни ведьмы.

— Идите вы все, знаете куда?! — сказал я громко.

Хлопнула дверь.

Я снова остался один. То есть... теперь точно совершенно один.

* * *

По нашей жизни бродят монстры. Вы не замечали? Стадами. Огромные, жуткие, со светящимися в темноте красными глазами.

Теперь я передвигаюсь по квартире со скрипом. Буквально. Случившееся со мной кого угодно отучит говорить метафорами.

"Не дорос ты до нее", "расти большой", "расти над собой", "отрасти себе глаза на затылке" (надеюсь, это так и останется метафорой), "что ты как деревянный", "не будь Пиноккио" (это я сам придумал), "хватит быть растением!", "легкий как пух" (не обо мне), "горький как полынь", "дать дуба", "смотреть в корень", "деревянный, дубовый" в смысле бесчувственный, "нежны ветви ног" (спасибо Максимилиану Волошину).

Как задолбали эти поэты.

Еще мне нравится: "лаять не на то дерево". То есть, активно стремиться к ложной цели.

"Лес рубят — щепки летят".

И "наломать дров". Это уж точно обо мне.

* * *

Сегодня важный день. Сегодня я понял, как снять проклятие.

Нет, я не шучу.

Для начала я расскажу вам сказку и две притчи.

К черту притчи! Расскажу только сказку:

Жил-был в деревне неплохой, в общем-то, парень. Но однажды ведьма с железными зубами наложила на него проклятие. Парень превратился... в осла. В серого такого, с мягкими ушками. Парень не растерялся, отправился в лес, подстерег ведьму у пряничного домика... и забил её на хрен своими копытами! Проклятие исчезло. Конец сказки.

Теперь понимаете?

Я взял телефон, тот почти разрядился. Ничего, на один звонок хватит. Набрал номер.

Она ответила почти сразу. Я сказал:

— Здравствуйте, Элеонора Андреевна. Это Саша. Вы можете говорить?

Она до пенсии работала детской медсестрой. Обходила новорожденных по всему участку. В жару, в холод, в дождь и снег, с больными ногами. Многие знали ее по имени — Элечка Андревна, говорили дети. Они ее любили, кажется. Хотя, думаю... и опасались немного.

Я бы на их месте точно опасался.

Она не бросила трубку — хотя я был к этому готов. Она сказала: слушаю. Что ты хочешь мне сказать?

Я сказал: представьте, я сегодня прилетел в Томск. Через десять минут буду у Веры. Представляете?

Голос ее дрогнул: что ты... что ты хочешь, Саша?

Она поняла. Мы монстры, всегда можем поговорить на одном языке.

Я сказал:

— Догадайтесь.

Я сказал:

— Вы можете это снять?

Я даже сказал:

— Пожалуйста.

Пауза. Я слышал в трубке её дыхание. На короткое мгновение я даже поверил, что всё будет хорошо...

Зря.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Саша.

Жизнь макает нас в дерьмо круглосуточно. И у неё нет перерывов на обед.

Теперь я в этом убедился.

Она не оставила мне выбора. Ведьма — не оставила.

Тогда я сделал глубокий вдох. А затем подробно описал, что сделаю с её дочерью, с её ненаглядной Верой, как это будет, на сколько кусков я её порежу, сколько раз оттрахаю её останки и каким будет мой оглушительный подарок на её, тещи, будущее шестидесятилетие. Я рассказал, как буду протыкать плоть ее дочери своими корявыми, острыми как сучки, сухими руками-ветками. Целовать Веру покрытыми корой и наростами губами. А вы знаете, что у меня с языком? Вы не поверите! Это будет нечто... удивительное.

Я говорил, и говорил, и сам себе верил. Потому что на тот момент это и была правда.

Красное сухое опьянение подступило к горлу. Все плыло в звенящей, гулкой розовой дымке. Нет, я не испытывал сомнений в тот момент.