Победоносная Казанская война 1530 (продолжение)

  И в то время, как гугеноты и прочие противники короля объединялись, стремясь выступить единым фронтом, королевский двор ослабляло отсутствие внутреннего единства. Попытки консолидировать власть в руках короля приводили к совершенно обратному результату. Своими действиями правительство всё более и более увеличивало число лиц, готовых примкнуть к партии политиков. Игнорирование, по их мнению, интересов дворянства, чрезмерное усиление власти и влияния итальянцев, всё это, как и многие другие действия правительства, довели дело до того, что даже дворяне-католики толпами оставляли двор, унося с собой злобу и ненависть к правительству, устранявшему их от участия в управлении делами, переставшему оказывать им прежние милости. Они становились удобным материалом, которым нетрудно было воспользоваться вождям партии политиков на случай восстания. Отъезд Генриха Анжуйского в Нидерланды и опасная болезнь Карла IX возбуждали с особенной силой умы, и вопрос о том, кто сделается по смерти правящего короля государем Франции, занимал всех, так как от такого или иного решения его зависело или утверждение существующего порядка, или радикальное его изменение и изгнание ненавистных итальянцев. Взоры всех недовольных, обращались невольно к герцогу Алансонскому, как к лицу, которое имело наибольше прав занять вакантный трон и на которое знать возлагала все свои надежды; в нём видели человека, заявившего враждебное отношение к существующему порядку дел, недовольного тем жалким положением, в какое король поставил и его, и знать.

  Большая часть гугенотской знати, жившей в провинциях, каковы Пуату, Перигор, Анжу и другие, не решалась доселе поднять оружие против короля, так как она не рассчитывала найти поддержку во враждебном ей населении католических городов и в подвластных ей крестьянах, ненавидевших своих господ. Она выжидала удобного момента, ожидала найти поддержку в католической знати и на просьбы королевских агентов не начинать восстания, не оказывать помощи мятежникам юга отвечала обыкновенно тем, что оставалась неподвижно в своих замках. Но то унижение, и оскорбление, которым подверглась знать, присутствовавшая на бракосочетании короля Наваррского, очевидные стремления власти уничтожить права знати заставляли её с ненавистью и озлоблением относиться к существующему правительству, и она, по уверениям Брантома, потеряла всякое уважение к королю. Сношения этой знати с младшим братом короля, герцогом Алансоном и его приверженцами начались ещё до ночи св. Варфоломея. Уже тогда её политические интересы брали верх над религиозными, благодаря чему Гийому де Монморанси, сеньору де Торе (пятому сыну коннетабля Анна де Монморанси), удалось убедить герцога Алансона и придворную знать искать в гугенотах опору для удовлетворения честолюбия. С этого времени связь не прерывалась. Один из виднейших лидеров и военачальников гугенотов Франсуа де Лану, отыскивавший повсюду, и в Перигоре, и в Пуату, союзников преимущественно в среде знати, поддерживал эту связь и в то же время объединял самих гугенотов, организовывал их силы. Теперь, ввиду того положения дел, в какое было поставлено государство вследствие отъезда Генриха Анжуйского, эта знать решилась действовать более энергично и стала побуждать к этому и партию политиков, возбуждая их к восстанию и принятию мер к спасению страны и знати. "Французская знать, — восклицал автор одной из многочисленных брошюр, выходивших в то время, — всегда защищавшая свои вольности и привиллегии, неужели ты стерпишь усиления зла? Неужели ты вынесешь терпеливо то, что с тобой обращаются, как с подлым народом, что тебя делают податным сословием, и всё это благодаря изобретениям итальянцев, которые наживаются нашим добром и которые готовы были бы продавать нам даже и воздух, без которого мы не можем жить! Неужели ты станешь до того пренебрегать и своей честью, и своей репутацией, что впоследствии скажут, что королевство вследствие твоей небрежности было отдано в жертву грабежу и разорению?"

  Все эти воззвания находили полный отголосок среди партии политиков, и она теперь, во время проводов Генриха Анжуйского, решилась начать активную деятельность, приняла и план, предложенный ей гугенотами. "Политики" знали, что на их стороне была сила, на их стороне сочувствие и всей политической фракции гугенотов, и всей массы недовольных, как и дворян, так и жителей городов. Сношения были завязаны со всей Францией, дворяне, бросившие двор, служили главными агентами в этом отношении. Не было коменданта какой-либо крепости или начальника какого-нибудь отряда войск, на которых не старались бы повлиять в пользу дела герцога Алансонского. Обещания дать важные места при дворе, в других случаях прямой подкуп успели уже привлечь многих к партии политиков. Настроение умов было таково, что Франсуа Алансонскому не трудно было привлечь многих на свою сторону: "В государстве, — говорил граф Коконна, — мало людей, на которых король мог бы положиться". Кроме того, политикам была обещана помощь в Англии и Германии.

  Близость переворота чувствовалась всеми, и уверенность в торжестве партии политиков была чрезвычайно сильна. В провинциях начиналось брожение, а более рьяные из "политиков" пытались поднять страну против короля. Они находили повсюду сильную поддержку, так как беспорядки в управлении страной, отягощение налогами населения возбуждали сильное раздражение, а личное неудовлетворённое честолюбие заставляло многих искать средств возвышения путём вооружённого восстания. В Пуату Ла Гай начал агитацию ещё в конце 1573 г. До этого служивший правительству и, казалось бы, доказавший свою верность во время осады города Пуатье Гаспаром де Колиньи, он стал рьяным противником того же правительства, когда увидел, что его заслуги не вознаграждаются, что его честолюбию не дают удовлетворения. Он потребовал у короля вознаграждения за услуги аббатство дю Пин (du Pin), — ему отказали. Он стал добиваться места президента, потом должности при особе короля; но и здесь его усилия оказались тщетны. И вот, видя неудачу своих просьб, он решился повести дело иным путём, завёл сношения с герцогом Алансонским, переписывался с лидерами гугенотов, посылал эмиссаров в Ла-Рошель, чтобы возбудить в ней восстание. Его деятельность не осталась без результата, и в связи с агитацией гугенотской знати довели Пуату до того, что большинство католической знати взялось активно за дело восстания: одни стали собирать деньги, другие созывали солдат и вскоре подготовили всё для начала восстания.

  Умеренная часть "политиков" в лице маршала Франсуа де Монморанси настаивала на том, что бы король назначил Франсуа Алансонского генеральным наместником королевства, видя в этом шаге возможность решить дело миром. Но ни его просьбы, ни заявленное самим герцогом Алансонским желание получить это место не имели успеха. Вместо этого звание наместника королевства получил герцог Генрих де Гиз.

  То был сильный удар, нанесённый самолюбию молодого принца, и вместе с тем подрывал и влияние маршала Монморанси. Его увещевания продолжать дело мирно вызывали теперь лишь раздражение среди партии политиков и заставляли её с большей силой стремиться к началу военных действий. Символом объединения "политиков" и гугенотов стал Франсуа де Лану, ставший фактическим руководителем готовящегося мятежа. Ему удалось вступить в союз с Франсуа Алансонским, и заручиться твёрдой поддержкой как Ла-Рошели, так и недовольных дворян из западных провинций. Начальники отрядов в Пуатье подчинились Лану, признав его своим генералиссимусом. Из области Перигор приходили новые силы ему на помощь, и сверх того были завязаны сношения с Габриэлем де Монтгомери, у которого стояли наготове большие силы. По плану Лану, Монтгомери должен был высадиться в нижней Бретани, где он найдёт громадную массу приверженцев в среде знати и где присутствие его заставит правительство разъединить свои войска, вместо того чтобы прямо напасть на Ла-Рошель всеми своими силами.

  Таким образом, всё было приготовлено к открытию военных действий. Десятое марта 1574 г. было тем днём, когда план, составленный Лану, должен был приведён в исполнение. Распоряжения были разосланы всем командирам отрядов. Они должны были броситься на укрепления города и местности и захватить их в свои руки; Монтгомери было приказано высадиться на западном берегу, Гийому де Монморанси захватить Руан, Филипп Дюплесси-Морне овладеть Мантом, и в то же время Гийом де Гитри с отрядом должен был появиться в Сен-Жермене, где к нему должны были присоединиться герцог Алансонский, король Наваррский, принц Конде и все те, кто присоединился к их партии, чтобы двинуться в Мант и оттуда уже в союзе с гугенотскими войсками начать наступление и захватить власть в свои руки. Всё это было объявлено всем участникам восстания, и приказы разосланы так ловко, что ни правительство, ни католики, не принадлежавшие к заговору, ничего не знали о происходящем. Находящийся в Сен-Жермене королевский двор был практически беззащитен; его охраняли лишь швейцарцы, да дворяне, принадлежавшие к свите короля. На жителей местечка нечего было рассчитывать, — их было очень мало.

  При таком положении двора выполнение во всей точности плана Лану могло изменить ход дел во всей Франции или, по крайней мере, задержать на время ту работу по созданию централизованного государства, которую с неутомимым усердием вёл целый ряд французских королей. При том расстройстве, в каком находилась казна, при охлаждении к её делу населения, истощённого и разорённого войнами, победа партии оппозиции неизбежно привело бы к ниспровержению существующего порядка. Даже придворная знать сохранила воспоминания о старых феодальных временах, и типы, вроде виконта Тюренна, были не редки в её среде. Торжество партии "политиков" дало бы в результате территориальное раздробление Франции между членами семейства Монморанси и их приверженцев, которым достались бы губернаторские места, являвшиеся и при прежних королях сильной задержкой для развития центральной власти. Генрих Анжуйский потерял бы возможность сесть на трон своих предков, и корона перешла бы в руки герцога Алансонского, который стал бы, вследствие слабости своего характера, игрушкой в руках своих друзей, как он и был уже ей. А рядом с этим было бы подготовлено обширное поле деятельности для кальвинизма с его принципами и нетерпимостью. Всё это повело бы неизбежно к сильной реакции со стороны католического населения, к ряду внутренних междоусобных войн, которые открыли бы свободный путь для вмешательства в дела Франции их соседей, прежде всего испанского короля.

  Но события сложились так, что как ни был искусно составлен план Лану, он не был выполнен во всей точности: его выполнению помешали и своеволие лица, которому было поручено выполнить главную часть предприятия, увести герцога Алансонского, и трусость и нерешительность, обнаруженные в критическую минуте самим принцем.

  Гитри, начальник отряда, отправленного к Сен-Жермену, вместо того, чтобы подойти к замку 10 марта, явился под его стенами 20 февраля ночью и немедленно послал к герцогу Алансонскому письмо с предложением отправиться в Мант. Но подобный отход от запланированных сроков вызвал сомнения у последнего, и он отказался присоединиться к мятежникам, заявив, что сделает это только когда Мант будет взят. Но попытка захватить город без участия Франсуа Алансонского провалилась, что только усилило колебания принца, ближайший сподвижник которого Жозеф де Ла Моль решил объявить обо всём королеве-матери.

  Сообщение, сделанное Ла Молем, повергло весь двор в страшное смятение. Несмотря на то, что было глубокая ночь — было около двух часов ночи, когда Ла Моль донёс обо всём Екатерине Медичи, — вся придворная челядь вскочила на ноги и принялась бежать очертя голову из Сен-Жермена в Париж. Все они, казалось, хотели перегнать друг друга; кто скорее явится в Париж — сделалось для всех насущным вопросом. Вся дорога до города была усеяна повозками и бегущими. Короля насильно посадили в экипаж, и королевское семейство отправилось в Париж, а оттуда в Венсенн, уводя с собой герцога Алансонского и короля Наваррского.

  Но план, составленный Лану, хотя и был подорван в одной из самых существенных и важных частей, но восстание не было этим остановлено. Приготовления были сделаны в таких обширных размерах, что оставалась ещё надежда привести дело к успешному окончанию. Едва только двор успел окончательно остановиться в Венсенне, как из провинций стали приходить самые неутешительные вести. 10 марта восстание началось одновременно во всех западных и южных провинциях. В Сентонже, Они, Пуату и соседних областях гугеноты успели захватить в свои руки значительное число крепостей. В ночь со вторника на среду (во время масленицы) захвачены были Люзиньян, Мелль и Фонтенэ; в течение следующих дней и все окрестные укрепления попали в руки гугенотов. Город Понс был сдан самими жителями; Ройан и Буттевиль взяты приступом; Тонней-Шарант, Сен-Жан д'Англь и Тальмон были захвачены хитростью; замок Рошфор взяли войска под командой самого Лану. Лион был обложен; Оранж захвачен. В Лангедоке Данвиль отказался исполнять приказы короля. В Дофине Монбрэн и Ледигьер продолжали с успехом начатое ими ещё прежде восстание. Нормандия была наводнена гугенотскими отрядами. Ситуацию ухудшало то, что 30 мая 1574 г. скончался король Карл IX. Поскольку он не оставил после себя потомство мужского пола, то наследовать ему должен был младший брат Генрих Анжуйский, взошедший на трон под именем Генриха III. Первоначально многие связывали с ним надежды на успокоение в стране и наведения порядка, но очень скоро всем стало ясно, что он не та личность, которая способна повести за собой народ. Предпочитавший удовольствия государственным делам, слабовольный и растерявший уважением даже собственной семьи, он был явно не тем монархом, который требовался стране в это бурное время. За двенадцать лет хронической гражданской войны пышно расцвел анархизм, а погрязший в интригах и распутстве королевский двор терял в глазах людей какой-либо авторитет. Самый мелкий аристократ мнил из себя полновластного владыку, города и провинции были предоставлены самим себе, сельские местности стали вотчинами разбойников. Полиции больше не было, губернаторы стали практически независимы, верность армии гарантировали только деньги, а финансы находились в полнейшем расстройстве. Из всех политических сил король мог рассчитывать лишь на поддержку убеждённых роялистов, но их влияние было небольшим, и не могло сравниться с силой католической и протестантской партий. Из-за чего новый монарх оказывался в положении между молотом и наковальней, а государство вновь погружалось в пучину гражданской войны.

  Это позволяло испанскому королю и императору быть более спокойными за свой тыл, по крайне мере ближайшие два-три года, и сосредоточиться на не менее важных внешнеполитических вопросах, которые требовали немедленного решения. Прежде всего, это касалось конфликта с Османской империей. Воспользовавшись мятежом магнатов в Литве и восстанием в Нидерландах, турки энергично готовились к контрнаступлению, подготовке к которому не помешала даже смерть султана Селима II в декабре 1574 г. Сменивший его на престоле Мурад III был настроен ещё более воинственно, чем его отец и был преисполнен решимости вести войну до победного конца. Даром великий везир Мехмед-паша Соколлу указывал на бедственное положение страны и разорение населения, уговаривая нового владыку заключить мир, пусть даже ценой уступок. Но группировавшаяся вокруг молодого султана "партия войны", состоявшая из давних противников Соколлу, осыпала престарелого везира насмешками и обвинениями в пораженчестве.