Государь гл.7

После того как переоделся в полевую генеральскую форму, ещё раз решил просмотреть материалы собранные на Брусилова в Бундовской папке, которая уже не раз помогала выбрать линию поведения при встрече с самыми крупными деятелями этого времени. По крайней мере, позволяла не выглядеть полным профаном и поддерживать разговор на интересующую людей тему. На Брусилова материалов у Бундовцев было очень мало, видно собирались материалы ещё до того как он стал широко известным. И, пожалуй, самым популярным генералом Российской империи.

Вот что было написано о командующем Юго-западного фронта — характер у генерала Брусилова непростой. Он очень прям и суров в оценках, часто обижает коллег резкими отзывами и суждениями. Педантичен и требует от других предельной точности и конкретности. Мягкость и деликатность к его достоинствам не относится. Брусилов не стесняется докладывать о просчетах своих прямых командиров вышестоящему начальству, за что многие генералы его считают интриганом и карьеристом. С начальством, в особенности из монаршей семьи, он учтив, по мнению некоторых, даже подобострастен. По этому поводу приводится выдержка из письма протопресвитера русской императорской армии Г.И. Шавельского — "Когда великий князь Николай Николаевич, только что на маневрах разнесший Брусилова (тогда начальника 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии) за завтраком обратился к нему с ласковым словом, то Брусилов схватил руку великого князя и поцеловал ее. То же проделал он, когда в апреле 1916 года под Перемышлем Государь поздравил его генерал-адъютантом". Честолюбия у Брусилова в избытке, что свойственно всем настоящим карьерным офицерам.

То, что Брусилов учтив с представителями монаршей семьи, меня очень даже устраивало. По крайней мере, не будет относиться ко мне как к мальчику для битья, когда я ему предъявлю приказ об откомандировании в Петроград сводного полка 2-го кавалерийского корпуса. А вот то, что Брусилов отличный кавалерист меня пугало. Не дай бог заведёт разговор о кавалерии, и тогда я поплыву как куча дерма. И не только в теории действий кавалерии, но и умения верховой езды. Можно сказать из-за этого и пошёл заниматься джигитовкой в Петроградский конный клуб. Знание тактических действий кавалерии для Великого князя не так уж и обязательны, но сидеть в седле он был обязан. Конечно, что я занимался джигитовкой это громко сказано но, по крайней мере, хоть как-то восстановил умение Великого князя к верховой езде. Когда обучался в манеже, мне всё время казалось, что я был худшим из наездников но, однако с лошади не падал. А пошёл туда после разговора с Натальей, которая передала рассказ одного полковника, который заглянул в её салон. До этого он побывал в штабе Юго-западного фронта и много чего плёл о чудачествах Брусилова. А так как Брусилов был и мой непосредственный начальник, я со вниманием выслушал светские сплетни про него. Так вот Брусилов не признавал людей не умеющих обращаться с лошадью. Он организовал прозванные офицерами курсы — "Лошадиной академией Брусилова". Она была известна своей строгой подготовкой и дисциплиной. Его подчиненные умели все: начиная от манежа, заканчивая парфорсной охотой — погоней за зверем, когда группа всадников загоняет животное в условиях пересеченной местности. Брусилов добился внедрения этого нововведения повсеместно в русской кавалерии. Кроме того, он добился того, что офицеры-генштабисты, служившие в кавалерийских частях, должны были пройти практическую переподготовку в возглавляемой им школе. Некоторые изрядно попортили себе карьеру в результате этого обучения. Сам Брусилов в вопросах кавалерии был непреклонен. Узнав эту информацию, я и пошел восстанавливать навыки кавалериста. Это конечно было нужно и у себя в корпусе, но больше я это делал, чтобы выглядеть легитимным в глазах начальства.

Все эти мысли роились у меня в годове, не в купе — оттуда я уже вышел, а на улице, когда выбрался из вагона, и стоя рядом с командиром бронепоезда, наблюдал процесс снятия Форда с платформы. Штабс-капитан Овчинников, покинул свой штабной вагон конечно не для того чтобы наблюдать как происходят такелажные работы, он просто ожидал появление представителя штаба фронта. Вестовой с рапортом о прибытии, был уже направлен в штаб и вскоре должен был появиться офицер с дальнейшими приказами для командира бронепоезда. О моём прибытии штабс-капитан сообщил в штаб, так что я тоже ждал появления офицера. Конечно не для получения приказа о дальнейших действиях, а информацией когда можно явиться к командующему фронта с рапортом, что командир 2-го кавалерийского корпуса прибыл после лечения для прохождения дальнейшей службы.

Форд уже спустили с платформы, а представителя штаба всё не было. Я уже собирался на автомобиле спецгруппы отправиться в штаб Юго-западного фронта, но как только подозвал к себе прапорщика Хватова, чтобы дать соответствующее распоряжение, появился чёрный автомобиль. Вышедшего из него генерала я узнал, его образ присутствовал в долговременной памяти Великого князя. Это был начальник штаба Юго-западного фронта, генерал Клембовский. Но узнавание произошло не только из-за того что Великий князь с ним встречался будучи командиром корпуса нет, он был приятелем Михаила Александровича ещё со времён учёбы того в Михайловском артиллерийском училище. После начала войны Великий князь с ним неоднократно встречался, и даже пару раз устраивалась дегустация Шустовского коньяка.

Я как узнал приятеля Великого князя, сразу же направился к нему. Когда шел, напряжённо думал, как же мне здороваться со старым знакомым. Проблема решилась сама собой, Клембовский сам обнял меня, а когда завершил этот ритуал, заявил:

— Миша, я так рад тебя видеть живым и здоровым! После посещения Петроградских докторов ты просто расцвёл. В глазах появилась уверенность и жажда жизни — узнаю прежнего любителя погулять и задрать у какой-нибудь особы юбку. Настоящий гвардеец — ей Богу! Как там в столице?

— Да ничего хорошего! Люди озлоблены, а тут ещё сухой закон! Работягам даже нечем залить свою тоску по сытой жизни. Сидящих по ресторанам купцов ненавидит, пожалуй, весь Петроград. А тут ещё социалисты, да и думцы тоже, капают своими речами на мозги простых людей. Давление растёт, и взрыв общественного неудовольствия вполне возможен. Я думаю, что если бы не наше успешное наступление, то взрыв в Петрограде уже бы произошёл. Как воздух нужны успехи на фронте, а то в тылу всё начнёт разваливаться.

— Да..., дела! А у нас не всё так хорошо как пишется в газетах. После того как ты уехал в Петроград положение стало хуже. Наступление на Ковель совсем выдохлось. Контратаки австрийцев стали более подготовлены и к тому же на фронте появились немецкие части. Германцы начали перебрасывать с запада свои хорошо подготовленные дивизии. Я думал что после того как Румыния 27 августа объявила войну Германии и Австро-Венгрии, она отвлечет силы противника и мы сможем занять Ковель но получилось всё наоборот. Сил у наших "визави" только прибавилось, на нашем направлении начали действовать Германские дивизии. Румынию тевтоны запинали и по последним данным разведки вскоре займут Бухарест. Румыны молят о помощи, и приходится отвлекать на это наши последние резервы. Для помощи союзнику Россия даже создаётся новый Румынский фронт. Кстати твой корпус мы отвели на отдых и пополнение он сейчас дислоцирован недалеко от Житомира. Ты, очень кстати прибыл, вскоре корпус планируем перебросить на фронт, отражать контратаки противника.

После этих слов мой товарищ начал расспрашивать о нападениях, на Великого князя произошедших в Петербурге. Хотя все газеты пестрели подробностями героических действий Михаила Александровича во время этих подлых нападений на Великого князя, но Клембовскому хотелось узнать подробности именно от меня. Пришлось вкратце рассказать ему об организованном боевым крылом марксистов покушении на брата императора и о сосредоточении в окрестностях Петрограда отрядов финских егерей, сформированных Германией. При этом я пожаловался своему товарищу, что получил, можно сказать контузию, во время схватки с одним из боевиков-марксистов. Врачи ничего серьёзного не обнаружили, но я потерял частично память и несколько дней были проблемы с дикцией. Некоторые обороты речи начал строить неправильно. То есть вёл разговор согласно разработанному с Кацем плана. Конечно, я даже не предполагал, что Клембовский был болтуном — это я так пояснял причины, почему речь Великого князя несколько изменилась. Прокатывал эту версию, перед тем как предъявить её офицерам корпуса, которые ежедневно общались с Михаилом Александровичем, до его отъезда в Петроград. С Клембовским всё прошло гладко, и я надеялся, что и в корпусе будет также.

Завершив дружеское общение со мной, начальник штаба, превратился в жёсткого командира, начавшего отдавать короткие и безапелляционные приказы командиру бронепоезда, штабс-капитану Овечкину. После того как задачи штабс-капитану были поставлены Клембовский подошёл ко мне и сказал:

— Ну что Миша, поехали теперь к командующему фронта, он тебя ждёт. А вечерком надеюсь, мы с тобой ещё раз встретимся и вспомним молодость. Мне тут привезли шикарное Мозельское вино — вполне достойное, чтобы его отведал Великий князь.

Приказав прапорщику Хватову рассаживать бойцов спецгруппы в Форд и следовать на нём за автомобилем генерала, я направился к ожидавшему меня в кабине Клембовскому. Когда мы тронулись, оглянулся назад. За нами как привязанный катил Форд спецгруппы. До штаба фронта было недалеко, но даже за то короткое время пока мы ехали Клембовский успел рассказать, что все штабные офицеры зачитываются газетами, где описываются Петербургские подвиги Великого князя. А ещё Клембовский заявил: Командующий фронта тоже читал эти газеты и отзывается о тебе очень хорошо. Так что ты можешь просить у него любые нужные для корпуса ресурсы. Все, что есть на складах Юго-западного фронта, он тебе без всяких проволочек выделит.