Сердцеедка Первая и Сердцеедка Вторая

"ЛОЖЬ ЗЛА, НО Я НЕ МАЛОВЕР..."

Сестра Эн Раймона горько пеняла ему, узнав, сколь скоро тот собрался покинуть её, получив письмо от соседа. Стоило ли братцу во второй раз жениться на даме приветливого нрава и куртуазного обычая? Нельзя ли было найти себе ровню? Ничуть не смутившись, Эн Раймон отвечал сестре, что в семействе его достаточно одного грубияна, а супруги он желал себе самой на свете лучшей. Кроме того, оплакав смерть мужа от оспы и гибель любовника от сарацинской стрелы, На Маргарита зареклась никогда больше никого не любить. Замуж вторично она пошла, чтобы стать верной женой, доброй матерью и славной хозяйкой Файеля.

Художества жонглёра-браконьера, обличённого в письме соседом, Эн Раймон обнаружил уже на въезде во владения. Про сладостно-злую страсть пели его жнецы. Правда, у неграмотных крестьян сладостно-злое страдание распалось в их песне на три любви: злая — к Зимней Даме, сладостная — к Летней, а сладостно-злая — к Осенней. Весна же выходила временем любви ко всем трём Дамам. Что ж, сюжет вполне в браконьерском духе.

— Чья это песня? — спросил Эн Раймон у жнецов.

— Была — жонглёра Пейре Гирона, — отвечали жнецы, — А потом мы её переделали на свой лад.

Плохо переделали.

Даже в пейзажно-крестьянском варианте кансоны Эн Раймон расслышал тёмные намёки на свою жену. Разалеется, пели жнецы, стылое сердце, услыхав, как бьётся рядом с ним, как стучится к нему в дом сердце сладкое. Это про На Маргариту. Это про то, как ещё прошедшей зимой она желала оставить все страсти в горестном прошлом.

На притрактирной площади стоял балаган Рыжего Ги Свистулечки. Эн Раймон завернул с дороги, чтобы послушать новости, а возле трактира шла кукольная пьеса про Дурачка Джуму, который погнал от голубятни Чужеродного Рыцаря. Эн Раймон посмотрел представление не без удовольствия. А когда он спросил, кто автор сей пьесы, внуки кукольника назвали ему жонглёра Пейре Гирона.

Наградив артистов и переговорив с трактирщиком, Эн Раймон направил коня домой. Запах жирной гусятины, с кислинкою яблочной начинки, с пряностью майорана, чеснока и петрушки встретил рыцаря на узких лестницах замка.

— Прослышали про моё возвращение? — спрашивал Эн Раймон у домочадцев и отворачивался, глядя, как они опускают глаза, — Меня не ждали? Для какого дорогого гостя гусь? Для жонглёришки Пейре Гирона? Ах, приболел он? Не желает гуся?

Звуки лютни привели Эн Раймона в ярость. На Маргарита никогда не умела играть на струнах. На одном взревевшем рыке промчавшись вверх по лестницам и переходам, до той самой комнаты, из которой доносилась музыка, Эн Раймон вышиб с плеча дверь.

Как рыцарь прочувствовал позже, в комнате оказалось сумрачно и душно от взвившейся шерстяной пыли. Пахло горелыми сосновыми лучинами и творожистыми сластями. Возле окна покачивалось колесо прялки. На кровати сидел, приобняв лютню, ненавистный ему жонглёр Пейре Гирон.

Спать в его замке собрался! Вырядился в ночной колпак!

— За прялкой выдумал спрятаться, — зарычал Эн Раймон, — за мотками шерсти укрыться! А не проведёшь!

Рыцарь схватился за меч. Жонглёр, выронив лютню, метнулся к стене и судорожным движением стянул с головы ночной колпак. На плечи жонглёра упала коса.

— Раймон! Раймон! — заверещал жонглёр, — Пощади!

— Косу привязал?

Судорожно всхлипывая, жонглёр выпростал из под горловины рубахи левую руку. Дёрнув ткань вниз, он обнажил грудь.

— Раймон!

Эн Раймон опустил меч.

На Гильерма схватилась за лютню, безнадёжно силясь прикрыться музыкальным инструментом.

— Жива? — уточнил Эн Раймон.

На Гильерма кивнула, вжимаясь в стену.

— Не монашка? — указал на косу Эн Раймон.

Волосы дамы явно не имели следов пострижения.

На Гильерма закивала.

— Катарка? — с надеждой спросил Эн Раймон.

На Гильерма помотала головой.

— Я не выдам никому твоей причастности к альбигойской ереси, — рассудил владелец замка, — Ни о ком другом не спрошу. С кем бы ты ни разделила хлеб, я останусь твоим верным защитником.

— Я жила в их общине, — отвечала, чуть помедлив, На Гильерма, — Я мечтала стать Совершенной. Я не вынесла тягот их пути и вернулась к отцовской вере. Два года была послушницей. Стану ли я ждать в смертный час Добрых Людей с их утешением или попрошу привезти кюре — мне неведомо. Что с тобою, Раймон?

Не дослушав до конца рассуждения первой супруги про её неясности в планах на счёт того, как она собирается помирать, Эн Раймон схватился за голову и сел на пол:

— Двоежёнец! — простонал он, — Двоежёнец! — а, едва переведя дух, громко всхлипнул и добавил, — Милосердный Боже! Если я — двоежёнец, значит мне и деток отмеряно в два раза больше. Вот у моей сестрёнки младшенькой уже пятеро. За что же у меня ни одного?

На Гильерма вцепилась в деку лютни так, что побелели ногти.

Эн Раймон встал.

Запоздало и неуклюже он поклонился первой жене:

— Живи в Файеле, сколько нужно и сколько хочешь. Называйся на людях так, как тебе удобно. Позднее подумаем, как нам дальше быть.

* * *

Закат застал Эн Раймона обгладывающим хрящики с косточек гуся. На Маргарита, отобедав с поспешно возвратившимся супругом, ушла делать распоряжения по дому. Эн Раймон отпустил слуг и остался в зале один. Вытянуть ноги. Вслушиваться, как трещат в камине полешки. Вглядываться в багровую бездну вина за окоёмом кубка. Глодать хрящики и сгонять косточками прямо на ломти хлеба пряную яблочную начинку из утробы гуся.

Ноги не могли отгудеть. Хрящики не успокаивали. Вино не утешало. Огонь в камине не радовал. Верна ли ему Маргарита? Пусть этот её опасный гость оказался женщиной. Но с другой стороны, можно ли поверить, что вся округа знает Пейре Гирона, вся округа слушает его, и лишь утончённая На Маргарита не улучила возможности приветить поэта. А может быть, жена его вполне невинно, вполне благопристойно приветила? Просто теперь боится об этом говорить. С декабря Эн Раймона не было в Файеле. Стоило бы поспрашивать у Старой Птичницы, как тут жили без него.

Есть пока время прогуляться.

Вновь натягивая сапоги, ещё не просохшие с дальней дороги, Эн Раймон твёрдо решил пообещать старухе, что он не тронет и не упрекнёт жену. Что бы ни было. Не могла бы На Маргарита изменить двоежёнцу. Потому что, можно ли считать такую измену изменой? Эн Раймон лишь покарает злодея и проверит чувства супруги.

"СЛАДОТНО-ЗЛАЯ..."

Поговорив со Старой Птичницей, Эн Раймон узнал и сопоставил две вещи. На Маргарита в тягости. Верно, с начала лета, а может быть и с самого мая. На Маргарита бежала от Эн Гаусельма, она спешила укрыться от него в замке. Причём, помог ей избавиться от преследований подлый жонглёр Пейре Гирон. Точнее, тот из двух Пейре Гиронов, который потом оказался переодетой На Гильермой.

Конечно, Эн Гаусельм не знал, что на дороге возле голубятни против него выходила женщина. Ещё бы ей ввязываться в драку с соседом! Поэтому Эн Гаусельм и прислал Эн Раймону письмо с обличениями. А вот с обличениями кого? Унизившего его рифмоплёта? Или мнимого соперника? Как испытать чувства жены? Как проверить её обещанное бесчувствие?

Эн Раймон говорил с обеими дамами о том, что собирает соколиную охоту и приглашает на неё Эн Гаусельма. Эн Раймон дал время дамам обсудить его сборы. Первая жена хорошо запомнила, с какой такой добычей приезжал он с соколиной охоты и какое готовил для неё жаркое из дичи.

На Гильерма с На Маргаритой немало беседовали в общих залах и наедине. Только тревога На Маргариты от того не росла. И Эн Гаусельм от выездов на охоту не отказывался.

Даже приглашение отведать жаркое, — его, возвратившись с соколиной охоты, Эн Раймон приготовил для жены собственноручно, — даму ничуть не смутило!

Не загрустила На Маргарита даже тогда, когда в покои её было внесено запечённое в репе и в яблоках сердце. Присев рядышком с кубком вина Эн Раймон наблюдал, как жена ест. По завершении трапезы рыцарь робко спросил, понравилось ли госпоже приготовленное им кушанье.

На Маргарита отвечала, что жаркое ей пришлось по вкусу. Тем более, что это теперь — их последняя добрая еда. Скоро они удаляться в изгнание или же будут терпеть нужду в замке, осаждённом старшими братьями Эн Гаусельма.

Эн Раймон отвечал, что Эн Гаусельм, конечно, тот ещё боров, только жаркое, отведанное На Маргаритой было приготовлено им из сердца простого лесного кабанчика.

На Маргарита поспешила запить новость вином.

Так Эн Раймон узнал, что его вторая жена совсем не любит Эн Гаусельма. Верно, совсем не опечалилась она известию о его смерти. Так он понял, что На Маргарита предана ему и станет есть из его рук даже жаркое, приготовленное из человеческого сердца.

На Маргарита просила отпустить её сходить на богомолье и пожить в монастыре, на что легко получила согласие супруга.

А Эн Раймона ждала новая соколиная охота. В этот раз он не стал отвлекаться на попутную добычу кабанчика, но зато улучил час, чтобы уединиться в лесной глуши вместе с Эн Гаусельмом.

Зря теперь его сосед бледнел, зря багровел, зря закатывал глаза, выл и клялся о том, что не прикасался он к На Маргарите. Да, настойчиво искал с нею встреч. Да, не смирился и не смирится с её отказом. Да, был некуртуазен. Да, вообразил, будто бы На Маргарита переехала жить в Файель для того, чтобы быть ближе к нему. Но он не успел совершить ничего дурного!

Все улики, однако, сходились на том, что лишь Эн Гаусельм мог стать причиной позора На Маргариты. В конце весны — в начале лета На Маргарита не выезжала за пределы владений. А Эн Гаусельм по землям его не раз проезжал. Та же Старая Птичница видела его со слугами возле голубятни. В замке Файель гостил только жонглёр Пейре Гирон, но он оказался переодетой женщиной. Лихих людей в округе не было. Да и не стала бы На Маргарита скрывать от мужа беду, причинённую ей лихим человеком. Утаить благородная дама могла бы последствия страсти, разделённой с возлюбленным. Но На Маргарита решилась никого больше никогда не любить. Верная супруга ещё могла бы скрывать от мужа беду, причинённую ей слишком знатным или слишком сильным для супруга врагом. Но такой её мотив тоже указывает на Эн Гаусельма, сына сеньора, которому служит Эн Раймон. И, наконец, у Эн Гаусельма не было иных причин, чтобы указать Эн Раймону в письме, переданном с торговцем пряностями, на жонглёра Пейре Гирона, привечённого и одаренного На Маргаритой — никаких иных причин, кроме ревности к сопернику, кроме жажды подставить под меч чужую голову за свой грех.

Кинжал Эн Раймона был обнажён. Оружие Эн Гаусельма, неосторожно снятое им на привале, лежало в кустах, отшвырнутое туда ногами противника. У Эн Гаусельма не было даже возможности увернуться от удара — так Эн Раймон вжал его в ствол широкого дуба.

Эн Гаусельм кричал, что Пейре Гирон, гостящий в замке Файель, не может быть женщиной. Никакая женщина не решилась бы выйти навстречу ему и двум его слугам, чтобы задержать их возле голубятни Старой Птичницы. А Эн Раймон заливисто смеялся. Он не стал объяснять Эн Гаусельму, что видел косу и грудь живущего в его замке жонглёра. А уж тем более, не стал говорить негодяю о том, как когда-то На Гильерма не то что вышла навстречу рыцарю, а бежала одна из Файеля. Ушла, обессиленная горем, дошагала в далёкую общину катаров.

Вслух же Эн Раймон отвечал:

— Что с того? Вероломство и трусость идут рука об руку. Почему бы даме не дать Вам отпор?

Эн Гаусельм закусил губу. Он боялся проговориться, как именно остановил его Пейре Гирон, оказавшийся потом дамою На Гильермой. Пусть лучше думает, что вступил с ним в перепалку, а там, найдя добрый повод, удрал в замок на быстром коне.

В куклах пьесы, которую показывал Рыжий Ги Свистулечка, узнаваемой оставалась только Старая Птичница. Стычка возле её голубятни шла на подмостках между Джумо Дурачком и странствующим Чужеродным Рыцарем. Нужно было быть участником событий, чтобы по деталям постановки разгадать, о ком на самом деле идёт речь.

В аду Эн Гаусельму покажут эту пьесу. По семь раз на дню!

В предсмертный час душа Эн Гаусельма обращалась к бумажным розам Рыжего Ги Свистулечки, а через посредство их — к свежести той весны. Тут же воображение несчастного заполняли голуби. Бумажные, трепещущие на шёлковых нитях. Настырные и прожорливые твари с голубятни Старой Птичницы. Топчущиеся друг по другу, несущиеся ему в лицо, прыгающие на грудь. Изгадившие куртку, шляпу и рукояти ножей.

Эн Гаусельм желал было промолчать о своей догадке. Смерть от руки отцовского вассала была предпочтительнее оглашения такого позора.

Но Эн Раймон оказался слишком свиреп, от острия его кинжала невозможно было отвести глаз. И Эн Гаусельм поверил убийце, что вероломство и трусость идут рука об руку, а поверив, закричал:

— Пощадите! Помедлите с ударом, Эн Раймон! Вы караете невинного. Только мой противник знал детали стычки возле голубятни, а значит только он мог написать пьесу и отдать её Рыжему Ги Свистулечке.

Не прошло и недели после нашей встречи, как пьесу уже показывали на площадях. А ведь для неё нужно было ещё сшить куклу Старой Птичницы, нарезать из бумаги роз и голубей, изготовить Чужеродному Рыцарю отделяемое от головы ухо со спрятанным в нём мехом для сиропа либо вина.

Разве сумела бы обнаруженная вами дама написать пьесу для балагана? Хорошо ли она знает Рыжего Ги Свистулечку, чтобы так скоро передать ему текст? Смогла ли бы она столь быстро и ловко продумать новую куклу и украшение сцены для представления? Знала ли, когда сочиняла в замке пьесу, как удобно включать в новую постановку старых кукол: Дурачка Джумо и Чужеродного Рыцаря?

Не губите!

Эн Раймон отвёл кинжал от груди Эн Гаусельма. Рыцарь понял, что подобрал он сейчас неподходящее на жаркое сердце. Поклонившись Эн Гаусельму, Эн Раймон предложил разрешить все оставшиеся разногласия и обиды на ближайшем турнире, обменяться там ударами копий и мечей. Получив от Эн Гаусельма в ответ судорожный кивок, Эн Раймон поспешно вскочил на коня. Однако, ни настичь Пейре Гирона, ни даже напасть на след подлого жонглёра Эн Раймону не удалось.

"ОДОЛЕЛА МЕНЯ ЛЮБОВЬ!"

Боль от расставания с Пейре Гироном разбудила в На Маргарите способности к трубадурским художествам.

Только благородная дама не могла бы, не уронив своей чести, признаться, что избранник её столь незнатен и невелик. Поэтому все кансоны На Маргарита слагала таким тёмным стилем, что их образы и намёки оставались не ясны не только в грядущих веках, но и всем современным ей трубадурам.

Дочку На Маргариты, родившуюся на мнимом богомолье, сестра Екатерина сумела отдать на воспитание в замок Файель. Эн Раймон удочерил приёмышицу и пообещал, что когда та подрастёт, дать девочке хорошее приданное.

На Гильерма отважилась сказать Эн Раймону, что за давностью лет прощает бывшему мужу убийство любовника и то съеденное жаркое. Эн Раймон в ответ поклялся первой жене в том, что простил её за измену.

В знак примирения На Гильерма и Эн Раймон в тайне от На Маргариты однажды разделили ложе. В конце лета На Гильерма вернулась в Файель с богомолья, по пути на которое загостилась у сестры Екатерины, с двумя младенцами — мальчиками-близнецами. К тому сроку Эн Раймон как раз получил от епископа позволение на расторжение брака с возвратившейся в Файель первой женой в связи с её многолетним безвестным отсутствием, сделавшимся причиной вторичной женитьбы, а также по причине многолетнего раздельного проживания супругов.