Московский Лес-1. День Ботаника. Глава 3

Народу пока было немного. Наплыв начинался позже, к обеду, а сейчас между рядами бродило от силы человек двадцать: присматривались, приценивались, судачили, обменивались с лесовиками новостями и сплетнями. Торговцы раскладывали на прилавках и расстеленных на земле тряпицах товар, ожидая половины первого, когда прозвенит звонок и истощённые непосильной учёбой студенты кинутся за горячими пирожками, лепёшками с копчёной олениной и ягодными взварами. Следом подтянутся преподаватели и сотрудники кафедр, лабораторий, деканатов — все те, кого не устраивает ассортимент университетских буфетов и столовок.

— Почему цены везде указаны двойные? В рублях — это я понимаю, а что за цифирка в овале?

— Это жёлуди. — Лина пошарила в сумочке на поясе, и продемонстрировала спутнику дубовый желудь. — Вот — лесная валюта!

— А в чём их ценность?

— Жёлуди входят в число популярных ингредиентов для местных снадобий. Дубов в Лесу не так много, а жёлуди нужны любому, кто занимается зельеварением.

— А что, трудно привезти снаружи? Ваши э-э-э... зелья пользуются за МКАД бешеным спросом. Только скажи, вмиг завалят желудями, и не горстками — мешками, вагонами!

— Кому они сдались, замкадные-то? — презрительно фыркнула девушка. — Нужными свойствами обладают только жёлуди дубов, растущих в Лесу. Но эти дубы почему-то приносят очень мало желудей. За МКАД с одного дуба их можно набирать мешками, а тут — несколько горстей и то за счастье...

Она достала из сумочки ещё один жёлудь.

— Смотри: у нашего на кончике, там, где раньше была "шапочка" с черенком — едва заметный красноватый отлив. А у замкадного ничего подобного нет. Ни один лесовик на такой не поведётся.

Егор покрутил жёлуди в пальцах. Никакого отлива — близнецы братья, будто на одной ветке выросли...

— Но ведь зачем-то их сюда привозят? Вот этот, к примеру...

— А затем, что не ты один такой лох! — звонко рассмеялась девушка. — Думаешь, я не понимаю, что ты ничего не разглядел? Чтобы научиться отличать правильные жёлуди, надо не один месяц прожить в Лесу. А те, кто не носу не высовывает из ГЗ — они и через три года будут покупаться на фальшивки.

— Ясно. И где брать такие вот, правильные? В Лесу собирать? А то у меня только рубли...

— Так вон же лавка менял! — Лина показала на узкую будку, в отличие от других, снабжённую дверью и маленьким окошечком. — И текущий курс указан, видишь?

На фанерной стенке мелом было выведено "659".

— Сегодня — 659 рублей за жёлудь, но он почти не меняется. Спрос на жёлуди постоянный, а на всякие там курсы валют здесь всем наплевать. Это замкадышам, нужна торговля с Лесом, а не наоборот!

— Как это? — не понял Егор. — А промышленные товары? Патроны, например?

Лина усмехнулась.

— Вот почему, стоит заговорить с замкадниками о торговле, как они сразу вспоминают о патронах? Как будто, мы только и делаем, что воюем! Да в Лесу, к твоему сведению, патронов навалом, каких угодно!

— Откуда?

— Ты хоть представляешь, сколько здесь было отделений полиции? И в каждом — оружие, боеприпасы! А охотничьи магазины, а стрелковые клубы? Тридцать лет прошло после Зелёного Прилива, а до сих пор далеко не до всех добрались...

— Ну... — Егор смутился. — Не только патроны, конечно...

— А что ещё? Деньги? Драгоценности? Так их отсюда тащат, а не наоборот. Лекарства? Ваша химическая отрава здесь никому даром не нужна. Одежда? Смешно — там сплошь синтетика, в Лесу она и пяти минут не проживёт. Электроника, аппаратура? Здесь ничего не работает. Инструменты, утварь, всякие бытовые мелочи? Заходи в любой дом, в любой магазин, выбирай, чего душе угодно!

— Так что тогда везут снаружи?

— Да почти ничего. Главные потребители товаров из Замкадья — обитатели Универа, ВДНХ и Речвокзала, те, кто не хочет отвыкать от прежнего образа жизни. А лесовики — ну, шоколадку купят иногда, пачку кофе или чая. Да и то больше по старой памяти, а так пьют отвары трав и кореньев. Фермеры ещё иногда животных заказывают, на развод — цыплят, поросят, семена ещё. А так всё своё.

Егор озадаченно хмыкнул и почесал затылок. Лесная коммерция открывалась ему с неожиданной стороны.

— Деньги можешь пока не менять. — Лине определённо понравилась роль наставницы. — На рынке торговцы принимают рубли, по курсу, разумеется. Но если соберёшься куда-нибудь, лучше заранее озаботиться.

Во время прогулки по рынку Егора не оставляло чувство, будто он попал на фестиваль любители исторической реконструкции. За прилавками и в маленьких мастерских сплошь обитатели Леса, в домотканых одеждах, с сумочками-кошелями и ножами на поясе. У многих были браслеты, как у его спутницы — кожаные с золотым узором, отличительный знак золотолесцев. Покупатели, напротив, все, как один, несли на себе неизгладимый отпечаток цивилизации.

В самом большом ряду торговали съестным. Здесь пекли пирожки и лепёшки, варили кулеш — нечто вроде каши из саговой крупы, картошки и сала, жарили на углях мясо и рыбу. Запах был такой, что у Егора, успевшего позавтракать в "шайбе", потекли слюнки.

В соседнем ряду предлагали свою продукцию ремесленники Леса: деревянную и глиняную посуду, изделия из кожи и бересты, сшитая вручную обувь. Здесь, как и в "обжорном" ряду, торговали в основном, фермеры — десятки маленьких поселений, порой с населением из двух-трёх семей были рассыпаны вокруг МГУ и по Воробьёвым горам. Самое крупное носило название "колхоз Пионерский" и располагался на территории парка бывшего Дворца пионеров; колхозники занимали на рынке отдельный ряд и щеголяли эмалированными пионерскими значками, которые, как поведала Егору Лина, барахольщики выискивали для них по всему Московскому Леса.

За прилавками фермеров начинался блошиный рынок, царство барахольщиков: наручные часы и механические будильники, чашки, тарелки из разрозненных сервизов, топоры, пилы, стамески и прочий инструмент. Отдельно продавалось оружие: от охотничьих ножей, луков и арбалетов до двустволок и помповых дробовиков. Егор с удивлением обнаружил здесь несколько "макаровых", "наганов", старую разболтанную трёхлинейку и охотничий карабин "Тигр". Владельцу лавки и в голову не пришло спрашивать лицензию — ограничения на торговлю оружием в Лесу, похоже, не действовали.

А ещё — очень много книг, потрёпанных, в пятнах, многие без обложек. Попался и лоток, заставленный фарфоровыми и бронзовыми статуэтками, самоварами (настоящими, дровяными!) чугунными утюгами, пепельницами. Были и музыкальные инструменты — гитары, скрипка, даже обшарпанный аккордеон с надписью "WELTMEISTER". Ни дать ни взять, витрина захудалого антикварного магазинчика.

— Это ещё что! — хмыкнула Лина, увидев, что Егор рассматривает бронзовый бюстик какого-то государственного деятеля. — Вот у Кубика-Рубика — там да, там есть на что посмотреть. А здесь хлам, мелочёвка.

— Кубик-Рубик? А кто это?

— Самый первый в Лесу антиквар. Ты, вроде, был на Речвокзале — неужели не помнишь? Приметная такая лавочка...

Егор вспомнил угол зала, отгороженный ширмами и пожилого коренастого — действительно, кубик! — армянина, безмятежно восседающего под куском картона с корявой надписью от руки: "СТАРЬЁ БИРЁМ". Дизайн вывески полностью соответствовал убогому ассортименту.

— Антиквар, значит? А мне он показался мелким торговцем.

— Кубик-Рубик-то? — засмеялась Лина. — Да он нарочно выставляет напоказ всякую рухлядь, а дела ведёт с самыми крутыми коллекционерами Замкадья. Все знают, что на него работает половина егерей Леса. Даже Бич, говорят, принимает заказы!

— Заказы? А что...

Но девушка уже не слушала.

— Слушай, мне пора возвращаться в библиотеку, так что давай поскорее, а? Что ты собирался купить, нож? Вон подходящая лавочка, выбирай...

IV

Проскочив мост, дрезина миновала эстакаду через Третье Кольцо и остановилась. Здесь влево уходила ветка, соединяющая МЦК с путями Киевской железной дороги, а слева стеной нависали громадные ясени, до основания разрушившие индустриальные кварталы за Потылихой. У этой развилки сетуньцы возвели из бетонных блоков и шпал блокгауз и держали на нём гарнизон, троих новичков под командой сержанта из числа ветеранов. Отсюда к Стану вела тропа. Егерь и его спутник миновали в ворота из толстенных брусьев, пересекли площадь, запруженную по случаю праздника, народом, и направились к трактиру "Мистер Панин".

Никто не знал точно, почему центр общественной и культурной жизни Стана получил такое имя. Согласно самой популярной версии — в честь основателя Стана, в одиночку уничтожившего гнездо засевших здесь чернолесских кикимор. Но скептически настроенные старожилы утверждали, что ни самого героя, ни кикимор, не было и в помине, а названием своим трактир обязан скандально известному актёру, который до Зелёного Прилива устраивал здесь попойки с девками, травкой, порошком и прочими богемными шалостями.

Зал "Мистера Панина" был набит битком. Синий табачный дым плавал под низким потолком густыми слоями, пейзанки в чепцах и крахмальных передничках сновали туда-сюда с гроздьями кружек — в трактире старательно выдерживали "средневековый" стиль. Сергей и Тур (так звали его спутника) устроились в углу. Сетунец, извинившись, отлучился во двор по малой надобности, егерь же выцедил большую кружку ледяного эля и сразу спросил вторую. Блаженно вытянул ноги и стал прислушиваться к несущимся со всех сторон обрывкам разговоров.

— ...зашёл, значит, Бич на Речвокзал. Хочется выпить, а денег нет. Пошёл в "Старьё-Бирём" и говорит Кубику-Рубику: "Уважаемый, я что угодно для тебя сделаю, только поставь пузырь, а?"

За соседним столом устроилась компания из четверых юнцов. Анекдот рассказывал один из них, здоровенный детина, чей правый бицепс обвивали сплетённые на кельтский манер стебли с двумя цветками терновника — по числу убитых монстров. Всё было ясно — мальчишка недавно закончил обучение, поучаствовал в паре-тройке вылазок и уверен, что схватил Бога за бороду.

А вот знака Посвящения в виде дуба, с переплетёнными ветвями и корнями, Сергей не заметил.

А здоровяк продолжал:

— Ну что ж, отвечает Кубик-Рубик. Дам тебе три поручения. Первое: вон тот барахольщик меня кинул. Накажи его. Второе: у меня есть родственница, тётка Ануш. Ей за шестьдесят, а темперамент, как у молодой. Уважь её, доведи до трех оргазмов! И третье... В подвале стоит чан с кикиморой — на заказ взял, для зоопарка из Замкадья. Хорошая кикимора, сильная, одна беда — не ест совсем. Ты её накорми, а?

Взрыв хохота заглушил продолжение. Ржали не только собеседники рассказчика — к ним присоединились и сидящие за соседними столиками. Сергей нахмурился, сжав ручку кружки так, что побелели костяшки пальцев. Раздражение накатывало, накрывало его волной, гребень которой вспенивался глухой злобой.

"... нет, нельзя... но до чего наглый юнец!.."

— ...Бич хватает пустую бутылку, кидает в барахольщика. Тот стекает по стенке. Потом спускается в подвал: оттуда раздаются возня, рёв, крики. Через четверть часа вылазит, весь в лохмотьях, искусанный. Отдышался и спрашивает: "Ну, где тут тётка Ануш? Ща я её накормлю...

Снова хохот, от которого опасно задребезжали стёкла.

" ... ну, всё! Нет больше моего терпения!.."

Кружка разбилась о стену, в опасной близи от головы шутника, осыпав его и собеседников стеклянным крошевом.

— Ты, щенок, только в кабаке такой смелый? От кого спас мир — от пары кроликов? Или завалил бродячего пса и теперь быкуешь? Тогда базара нет, герой...

Трактир загудел — оскорбление было нешуточным. Здоровяк, обалдевший, было, от наезда, пришёл в себя и потянул из-за пояса длинный кинжал.

— Эй-эй! — трактирщик заметил назревающую драку и решил вмешаться. — Если собираетесь драться — валите на Спорный Ринг! Порядка, что ли не знаете? Вот кликну шерифа — насидитесь в холодной!

Обиженный открыл, было, рот, чтобы ответить — и едва не полетел с ног от тычка в спину.

— Ты на кого лапку задрал, щенок?

Посетители расступились, и Сергей увидал Тура. Сетунец был разозлён так, что казалось ещё чуть-чуть — и из ушей повалит дым.

"...ну, парень, ты попал..."

— Ты хоть знаешь, недоносок, кто перед тобой? Это сам Бич и есть! Ну что, всё ещё рвёшься ножичком помахать?

По толпе прокатился удивлённый гул. На возмутителя спокойствия смотрели с удивлением, а кое-кто и с опаской. Здесь многие были наслышаны об отчаянном егере, забиравшемся в самые гиблые места Леса.

И выходить оттуда живым.

Егерь поморщился. Реакция посетителей радовала его ничуть не больше выходки подвыпившего сопляка.

"...что же это такое накатило? А вроде, почти не пил, подумаешь, две кружки. Да, стареешь, брат..."

— ...сгною в нарядах! Сегодня же, после Посвящения — на кухню, дрова колоть, лично проверю!

— Ладно Тур, хрен с ним, я сам погорячился... — примирительно сказал Сергей, и не удержавшись, добавил с изрядной толикой яда в голосе:

— Так, значит, рассказывают обо мне? Ну-ну...

Физиономия ветерана от стыда пошла багровыми пятнами. Он опустил голову и злобно покосился на проштрафившегося парня.

"...вот теперь — сгноит, к бабке не ходи. Ну, извиняй, парень, сам дурак..."

V

— Проводник будет ждать возле Восточного фонтана. — Яков Израилевич Шапиро ткнул карандашом в висящую на стене схему. — Он и проводит вас до места. Задание несложное: обыскать квартиру, забрать документы. Они в кабинете, в письменном столе, скорее всего — в левом верхнем ящике. Или, может быть, в кейсе. Квартира принадлежала учёному, работавшему в ядерном исследовательском центре.

— В "Курчатнике"?

— Именно. За день до Зелёного Прилива он унёс домой с работы записи, касающиеся эксперимента, проводимого под его руководством— лабораторный журнал и тетрадь с рабочими заметками.

— Разве это не запрещено?

Вопрос был заведомо бессмысленным. Кто и когда в академических институтах соблюдал подобные запреты? Уж точно — не членкор РАН, ведущий физик страны.

— Разумеется, запрещено. Но Виктор Павлович часто работал дома. Говорил — только ночью нормально думается.

— Он сам рассказал о бумагах?

— Увы, профессор Новгородцев погиб, пытаясь выбраться из города. Тело не нашли.

Егор озадаченно нахмурился.

— Но тогда, каким образом...

— Один из сотрудников видел, как он собирался домой и убирал лабораторный журнал в портфель.

— А остальные подробности — кабинет, ящик стола? Сотрудник этого знать не мог.

Во взгляде завлаба мелькнуло лёгкое раздражение.

— А вы дотошны, юноша. Полезное качество для исследователя. Честно говоря, я не в курсе. Быть может, рассказал кто-нибудь из близких? Кажется, у профессора Новгородцева была дочь...

— Тогда конечно. Позвольте ещё вопрос?

Завлаб кивнул.

— Какое отношение это имеет к микологии?

Раздражение на лице Якова Израилевича сменилось недоумением, потом досадой.

— Э-э-э... видите ли... собственно, никакого. Нас попросили отыскать эти бумаги, поскольку мы много работаем в поле и обладаем соответствующим опытом.