Московский Лес-1. День Ботаника. Глава 4

Прозвенел звонок с пары, мыши заметались ещё сильнее, превратившись в размытые белые полоски. Студенты уже поднимались с мест; девица с конским хвостом встала, отодвинула стул, повернулась — и нос к носу столкнулась с Егором.

— Простите, а вы... я вас не знаю! Из какой вы группы?

Лицо у неё было узкое, вытянутое, с тяжёлой челюстью и длинным носом. Такие физиономии обычно называют лошадиными.

— Моё имя Егор. А у вас замечательные духи... это ландыш или вербена?

Девица кисло улыбнулась.

— Ландыш.

"... и зубы крупные, как у кобылы..."

— Видите ли, Катя, мне бы хотелось... вас ведь зовут Катя?

— Откуда вы знаете?

Егор пожал плечами — с лёгким намёком на многозначительность. На этот раз лошадиная улыбка была шире.

"...как же не знать, если на халате, на месте, где у женщин обычно бывает бюст, у тебя выведено "Екатерина Смольская, гр. 103?.."

-...так вот, Катюша, мне необходимо уточнить кое-что насчёт того несчастного юноши, вашего однокурсника...

— Конкина, что ли? Да, ужас — вчера только был на занятиях и вдруг... а вы, значит, следователь?

В глазах биологички мелькнуло жадное любопытство. Продолжая говорить, она как бы невзначай оттёрла Егора от сокурсниц.

Егор усмехнулся — про себя, конечно. История, старая, как мир: разнюхать что-нибудь погорячее и хвастаться перед подругами. Некоторые вещи не меняются, даже когда мир вокруг встаёт на дыбы.

Вместо ответа Егор неопределённо пожал плечами.

— Вижу, вы были с ним хорошо знакомы? Не уделите мне несколько минут? Давайте сделаем так: я напою вас кофе, и вы ответите на несколько вопросов...

Через полчаса Егор, бодро насвистывая, сбежал по лестнице главного холла. Расчёт полностью оправдался: девица с лошадиным лицом выложила ему всю подноготную погибшего. По её словам, покойный Конкин был себе на уме, хотя ничего особенного из себя не представлял — ни в плане учёбы, ни в каком другом. Единственным его достоинством был полный иммунитет к Лесной Аллергии, каковым он и пользовался без зазрения совести: выбирался, несмотря на все запреты, в Лес, тащил оттуда всякие интересные штучки, а на не столь удачливых сокурсников поглядывал свысока. "И этого задрота собирались сделать рейдером, представляете!? Наши овцы, как узнали — кипятком писали, через одну на шею ему вешались. Только на что они ему сдались? Говорили, он крутил с одной стервой из Золотых Лесов. Я видела их как-то вместе — зелёная такая, как ящерица, фу......"

Эти слова студентка прошипела сквозь зубы, и Егору послышалась в них застарелая обида. С плохо скрытым злорадством, она поведала "следователю", что у безвременно погибшего студента в Курске осталась больная то ли мать, то ли сестра. Причём Конкин воспринимал это очень близко к сердцу: часто писал домой и сам носил их в административное крыло ГЗ, не доверяя почтовым ящикам. И всё время расспрашивал о сильнодействующих лекарственных средствах, которые можно раздобыть в Лесу.

Это был уже след. Выяснив, где жил Алёша Конкин, Егор распрощался и направился в корпус "Е". Клочок бумаги с именем и фамилией собеседницы, а так же номер группы и комнаты в общежитии, где она обитала, он выбросил в первую попавшуюся урну.

IV

Незадолго до Зелёного Прилива здание Речвокзала отремонтировали. Бар "Волга-Волга", расположенный в левом крыле первого этажа, поучил отделку, стилизованную под старинный речной пароход, прославленный в одной старинной кинокомедии. С тех пор декорации облезли, фотографии актёров и старые киноафиши, висящие по стенам, пожелтели. Но в полумраке зала, освещённого ради экономии электричества, масляными лампами, потрёпанные ретро-интерьеры смотрелись вполне презентабельно.

Народу в баре было немного — занято всего три столика, да у стойки коротали время трое гостей. Один клевал носом над полупустой пивной кружкой, ещё двое увлечённо беседовали с барменом. И время от времени косились на мужчин, бесцеремонно клацающих прямо за столиком охотничьим ружьём. Их спутница, одежда которой выдавала обитательницу одной из Полян, в беседе участия не принимала — потягивала со скучающим видом медовый пунш, который в "Волге-Волге" приготовляли превосходно.

— Тройка? — Коля-Эчемин посмотрел стволы на просвет. Они сверкали нарезами, подобно трём глазам невиданной змеи с диафрагмами вместо вертикальных щёлок. — А что за чудища вверху? Я поначалу решил — гладкие, а тут вона что!

— Обычное сочетание для африканского штуцера. Нижний ствол под винчестеровский .338 Магнум, на крупную и среднюю дичь. А верхняя пара — 600 "нитроэкспресс".

— Солидно... — Коля уважительно присвистнул. — На слона, что ли?

— Да хоть на мамонта. От удара такой пули атакующий носорог садится на задние ноги. Но лягается, так что...

— Кто, носорог?

— Шутник, чтоб тебя... — Сергей скривился, потирая плечо. — Завтра сплошной синяк будет. Опробовал, блин... отдача как у гаубицы!

— Спецзаказ? — Коля защёлкнул замок и вскинул штуцер к плечу. — Тяжёленький...

— Четыре семьсот. Через дядю Рубика послал письмо в фирму, оплатил — так они, халамидники, полгода возились!

— Тут и кронштейн под оптику имеется... далеко бьёт?

— Штуцер предназначен для средних и малых дистанций. Оптика трёхкратная, линзы "Карл Цейс", титановый корпус, с азотной накачкой. Обрати внимание: стволы на четверть короче, тоже сделано по заказу.

— Да уж я заметил... — кивнул каякер. — Коротыш, не то, что мой оленебой...

— Всё верно — ты стреляешь больше на воде, на открытом пространстве. А в кустах и буреломе рулит ствол покороче. Англичане тоже не могли понять — зачем портить хорошую вещь? Но сделали, конечно: желание клиента — закон! Но предупредили, скареды, что в каталог фирмы включать не будут — не вписывается, вишь, в традиционную концепцию. Так что, коллекционерам его теперь хрен продашь.

— А ты что, собирался? — хмыкнул Коля.

— Чтобы да, так нет. Это моя любимая игрушка.

— Зверь-машина, да... Но такой удачи, как с оленебой, всё равно не притянет. Потому как у меня всё изготовлено здесь, в Лесу. Кроме ствола, разумеется.

— Зато, до последнего винтика, ручная работа. Лес это любит.

За стойкой зашипела радиола, и полились тягучие звуки рэгтайма в исполнении Джелли Мортона. Нынешний владелец "Волги-Волги" слыл поклонником классического новоорлеанского джаза.

— Слушай, если не секрет... — Коля помедлил. — Не моё дело, конечно, но не тянет этот штуцер на двадцать лямов, а ты "Чёрный квадрат" за него отдал. В чём подвох, а?

Сергей усмехнулся.

— Вот и дядя Рубик удивлялся. Ну да, штуцер, даже с учётом спецзаказа, тянет край, штук на двести. Но вот на фига мне в Лесу ихние баксы? Да я этого хлама сколько угодно наберу — вон, в центре полно банков с обменниками... Только это геморрой, а Малевич — пошёл и взял, на полдня работы!

— Это из Третьяковки-то? Да ведь там Чернолес в двух шагах! Ничего себе — пошёл и взял...

— Великое дело — Чернолес! Что я там, не бывал? А "Чёрный квадрат" я бы и забесплатно вынес, давно собирался. Как будто мало там всякой зловещей дряни! Истукан со штурвалом на стрелке, скульптуры эти жуткие, Дом на набережной, подвалы Малюты Скуратова... На Болотной, вон, вообще казнили когда-то. Думаешь, нечисть там просто так расплодилась, сама по себе?

— Слышала я от одного лешака сказочку о Калиновом мосте... — вступила в разговор Лиска. — Давно, ещё, когда в Золотых Лесах жила.

— Это от Гоши? Да, он эту байку любит. Только зря ты так пренебрежительно — лешачиные сказки иногда очень даже стоит послушать.

— Ладно, фиг с ними, со сказками... — отмахнулась девушка. — Лучше скажи — ты договорился со своими приятелями? А то у меня двенадцать человек, их надо на чём-то везти!

— А как же? — кивнул Коля. — Индеец сказал — индеец сделал. Три лодки, моя четвёртая. Завтра с утра и отправимся, караваном. Тебе, Бич, куда, до Бережковской?

— Высадишь поближе к Новодевичьему. Надо забрать у брата Паисия заказ — патронташ и чехол для этого красавца. Не таскать же его по Лесу в этом?

И похлопал по элегантному, в теснённой коже и ремнях, футляру.

Радиола взвизгнула звукоснимателем и умолкла. Сергей обернулся — двое крепких парней, судя по одежде, речников, — прижали к стойке полноватого мужчину лет сорока, в длинном чёрном пиджаке и фетровой, не по сезону, круглой шляпе. Правый глаз у него стремительно заплывал багровым. Третий речник сдирал со стены яркий постер.

А Коля-Эчемин уже встрял в назревающую потасовку:

— Эй-эй, Шнайдер, хорош беспредельничать! Не поделили что — ступайте на воздух, там разбирайтесь. И не гопой на одного, а по-пацански, в однорыльство!

— А, это ты, Эчемин... — отозвался речник, которого Коля назвал Шнайдером. — Да было бы с кем буцкаться, хорёк с Останкино... Прошмыгнул в бар, мы и моргнуть не успели, как он свой плакатик на стену налепил. Проповедовать намылился, падла!

— Его счастье, что не успел. — кивнул второй, не отпуская рукава пленника. — А иначе подбитым глазом не отделался бы! А ну, сволочь, говори — будешь людям отдых портить?

И замахнулся увесистым кулаком. Незадачливый проповедник в съёжился, сделал попытку закрыться от удара. При этом шляпа свалилась с головы, обнажив аккуратную, блестящую в свете масляных ламп лысину. Речник обидно загоготал.

— Говорю же, завязывайте! — твёрдо повторил каякер. — Люди на тебя смотрят, заказчица. Подумает — кого Эчемин порекомендовал, отморозков?

И кивнул на Лиску, с интересом наблюдавшую за происходящим.

Парни переглянулись и отпустили свою жертву. Потрёпанный проповедник подхватил шляпу с пола и шмыгнул за дверь. Сергей — он успел подойти и держался у Коли за спиной — отобрал у речника надорванный плакат. На большом листе мелованной бумаги был отпечатан красочный пейзаж: мужчина и женщина идут по колено в густой траве. На плечах у мужчины сидит ребёнок, все трое весело улыбаются яркому солнцу. На заднем плане — заброшенные здания, подёрнутые вьющейся растительностью, в небе птичьи стаи и большой белоголовый орёл на переднем плане.

И надпись на русском и английском языках: "Церковь Вечного Леса — путь в будущее человечества. Отриньте убогие костыли цивилизации!"

— Малый-то из ЦВЛ — сказал Коля, усаживаясь за столик. — Если бы я не вмешался, Шнайдер мог и покалечить, он их страсть, как не любит. Как-то на ВДНХ с ними сцепился, так ему два зуба выбили и нос сломали. А вообще-то я его понимаю: мутные они какие-то, эти ЦВЛовцы, склизкие... Как начнут вещать на языках своих непонятных, извиваться — всё, беда, сливай керосин. Не иначе, злыми духами одержимы, хоть к шаману веди, чтобы изгонял...

Радиола снова заиграла — на этот раз из динамика звучала бессмертная труба Армстронга. Официантка, бледная долговязая девица в кружевной наколке и передничке, поставила на столик кружки пива, тарелку жареной рыбы и блюдо с картошкой-фри.

— На языках — это не они, а пятидесятники. — отозвалась Лиска. — В Коломенском есть их община, маленькая, десятка полтора душ. И никакие они не одержимые — мирные, весёлые даже. Отец Михаил, их, правда, терпеть не может, но мы его не слушаем. Живут — и живут, лишь бы не мешали никому.

— Отец Михаил? — Сергей оторвался от тарелки с жареным картофелем. — Тот, что в храме Вознесения служит?

— Он самый. Говорят, он на днях возвращается в Скит, вот мы и гадаем, кого на смену пришлют.

— А он у вас там попадью не отыскал? — ухмыльнулся Коля-Эчемин. — Я слышал, попам не возбраняется...

— Ну и дурак, что слышал. — отрезала Лиска. — Это священникам не возбраняется, а скитские — монахи, в святости живут. Потому их и меняют время от времени. На Поляне соблазнов сам знаешь, сколько... А пятидесятников мы трогать никому не позволим, хоть отцу Михаилу, хоть новенькому. Леса на всех хватит, нечего! Кстати, Бич, ты, вроде, в Скит собирался?

— Ну да, а что?

— Да есть у меня двое, паломники из Замкадья. По-хорошему, надо бы их самой проводить, только я не хочу задерживаться. Высадить, довести до Скита, сдать с рук на руки отцу Андронику — полдня провозишься, а нам бы засветло миновать Чернолес. Раз тебе по пути, может, захватишь с собой? ЭЛ-А у них в лёгкой форме, я просмотрела анализы.

— А белку послать? — предложил Коля-Эчемин. — Монахи их бы и встретили на берегу ...

Сергей покачал головой.

— В Скиту на этот счёт строго: новичков ждут у ворот, но ни шагом дальше.

— Почему? — удивился каякер. — От них что, убудет? От Скита до набережной всего ничего...

— А кто их знает? Не интересовался. Вот буду там — спрошу обязательно.

— Так поможешь, с паломниками-то? — нетерпеливо спросила девушка. — Тебе забот никаких, а мне ужас, как не хочется день терять!

— Помогу, куда от вас деться...

V

Лифт звякнул и остановился. Егор вышел из кабины и двинулся по коридору. На часах — 17.42, пятая пара вот-вот закончится. Времени полно.

Проснувшись утром, Егор не обнаружил в постели Лину. Девушка исчезла, оставив, правда, записку: "Сегодня занята, встретимся завтра. Заходи в библиотеку. Целую". И отпечаток губ красной помадой на уголке. Оставалось предаваться сладостным воспоминаниям — ночь действительно была великолепна! — и клясть себя за то, что, размякнув от грибовухи и секса, рассказал подруге обо всех перипетиях прошедшего дня. О задании, полученном от завлаба, о гибели Алёши Конкина, о Наине с её диким ритуалом...

И, разумеется, о своём видении.

Лина выслушала его очень внимательно, задала множество вопросов. А под конец — взъерошила Егору волосы и посоветовала выбросить всё из головы. История, конечно, подозрительная, но в Лесу и не такое случается. Что до лешака и его подружки-ведуньи, то эти двое давным-давно спятили от одиночества и отваров всяких подозрительных грибочков. И далеко не факт, что всё это случилось на самом деле, а не явилось плодом галлюцинаций, вызванных какими-нибудь курениями — в подвале ведь стояли жаровни? Вот и не стоит забивать голову мистикой, чтобы не выставить себя идиотом в глазах людей...

Но — утро вечера мудренее. Припомнив за завтраком все подробности кошмарного происшествия, Егор укрепился в решимости расследовать его до конца. Следствием чего и стали визит в лабораторию генетики, беседа с однокурсницей покойного и последующее посещение общежития.

Комната, где обитал Конкин, находилась в дальнем конце коридора. Егор достал нож, намереваясь отжать дверь от косяка, и с удивлением обнаружил, что этого не требуется. Дверь была не заперта — она чуть приоткрылась и дразнила непрошеного гостя язычком замка в прорези металлической пластины.

Внутри царил полнейший кавардак. Выдвинутые ящики письменного стола, разбросанное по полу содержимое, перевёрнутая постель, книжный стеллаж отодвинут от стены. Комнату определённо обыскивали, причём наспех, второпях. И совсем недавно — вода из разбитого графина не успела подсохнуть или впитаться в истёртый паркет.

Егор подошёл к стеллажу, намереваясь осмотреть книги, и едва успел отпрянуть. Хлипкое сооружение со скрипом наклонилось и повалилось на него, посыпались книги. Из щели между стеллажом и стеной — и как он сразу не заглянул туда? — выскочила человеческая фигура и метнулась за дверь.