Комета. Два письма

— Ну, да, скорее всего так и было бы, а ты чем можешь помочь?

— Отвечая на твой первый вопрос, я точно не знаю, кто я, но то, что я хорошо знаю радиодело, я уверен. И наверняка смогу принимать до ста тридцати знаков, а может и больше, сто тридцать — это с гарантией. Только для этого мне нужно потренироваться с твоей правой рукой, ведь писать нужно будет мне, на такой скорости диктовать, просто не получится. А для этого в качестве тренировки я заточу твои карандаши. Согласна?!

— Я ничего не поняла, но и отказываться вроде глупо. Что мне делать?

— Да ничего сложного. Достань карандаши и точилку, руки расслабь и постарайся мне не мешать. — Я достала точилку и карандаши, выложила всё на подоконник. Не забыла изляпанную промокашку, чтобы потом стружки смахнуть в мусорное ведро...

— Офигеть!

— Ты чего?!

— Сто лет не видел таких точилок...

-Точилка как точилка, главное новая и острая...

— Не обижайся! Это я не над тобой смеюсь, я восхищаюсь, правда, давно не видел... — Пока мои руки без моего участия вертели точилку, пытаясь её ухватить, и точили с двух сторон два карандаша, я спросила:

— А ты что, парень? Говоришь: ВИДЕЛ...

— Наверно! Я ведь сказал, что я не очень хорошо помню, а ты, я знаю, женщина...

— Я не женщина, я девочка, вернее теперь уже девушка.

— И сколько тебе лет?

— Восемнадцать осенью будет...

— Пошли, потом поговорим, вроде я с твоими руками освоился, если мешать не будешь, всё у нас получится... — Не знаю, как там он освоился. Но поначалу, когда пытался ухватить самую обычную точилку, знаете, такую, в форме стремени, у которого в нижней части вместо опорной части находится обращённое внутрь лезвие, выходило довольно неловко. Но, ничего, вроде приноровился, даже грифель только первый раз сломал. А ещё высмеял меня, когда я попыталась сказать, что я затачиваю гораздо лучше "по-чертёжному", как меня папка научил. Он сказал, что радисту эти красивые острые кончики только мешать будут и при большой скорости скорее бумагу порвут, чем дадут знаки записывать...

Вышла шестая тройка. И с последней парой пригласили меня или уже нас. Очень интересные ощущения, если бы не видела глазами, то была бы уверена, что мои руки сейчас расслабленно плетями висят вдоль тела. А они тем временем записывали передаваемые буквы. Ещё немного понервничала вначале, когда передача уже пошла, а Он ничего не пишет, хорошо, что не успела начать что-то делать. Оказалось, что Он записывал первый знак, тогда, когда уже звучал третий или даже четвёртый. Как потом объяснил, на маленькой скорости это не существенно, а вот на большой скорости если пытаться записывать знаки одновременно с их звучанием, то ничего не получится, просто физически не успеешь, и отвлекаться будешь на написание знака, а так, знаки, словно в память загоняются и оттуда уже рука пишет сама не отвлекая. Поэтому лучше себя сразу приучать записывать с отставанием, тогда и при большой скорости передачи механизм будет работать привычно.

Поначалу до сотни знаков в минуту я сама спокойно слышала всё, а вот наверно со скорости в сто знаков, некоторые стали проскакивать не то, что не узнанными, а скорее не было уверенности, что я чётко опознала ту или иную букву. Конечно это не касалось таких коротких букв как "Т", "Е", "И", "А", "М" и "Н", которые узнаются без проблем. Но мой Гость как автомат шлёпал строчки буковок, только в перерывах опускал обе руки вниз и встряхивал ими. Вскоре я уже не разбирала какие буквы передают. Точки и тире выстреливающихся в уши различались только длиной проскакивающих "Т-р-р-р", а рука продолжала уверенно писать, стоящий за моим плечом усатый моряк только покрякивал и не останавливал. Боковым зрением заметила, что двое других уже давно остановились, а моряки-экзаменаторы стали меняться чаще, а радиограммы стали короче. Наконец, нас остановили, но лица у моряков были не столько усталыми, сколько довольными, тем более, что контролировавший именно меня усач, подойдя к собравшимся у преподавательского стола сказал:

— Думаю, можно смело считать сто полста знаков, потому, что это фактический предел чёткой передачи с ключа, потому, что в последней передаче даже я не был уверен в некоторых знаках, а я на ключе почти двадцать лет. А больше скорость, как вы знаете, возможна, только если оба абонента много друг с другом работали и уже привыкли к используемой манере передачи. А девочка — уникум или талантище. Посмотрим во второй попытке и на передаче, а потом в сложных условиях, но мне кажется, она справится. Очень уверенно работала с отставанием в четыре знака, как очень опытный радист, даже удивительно, она единственная из тех, кого я проверял...

Во время второй попытки, которую сдавала уже со своей тройкой, я тоже осталась последней из троих. На сдаче этапа на передачу двух радиограмм, мой Гость работал со скоростью всего знаков восемьдесят, постоянно чертыхаясь, и почему-то твердил: "Блин! Блин!". Надо будет потом у него не забыть спросить, при чём здесь блины. И хоть скорость передачи у меня оказалась примерно как у всех, но капитан-лейтенант меня отметил, что очень чёткая и ровная передача каждого знака и выдерживание всех положенных интервалов.

В последнюю часть экзамена, как нам сказали "в сложных условиях", я попала в числе ещё пяти отобранных, в числе которых был и Женя, но для меня это прошло как-то фоном. Сложные условия оказались двумя граммофонами в углах класса, на одном поставили какие-то дурацкие куплеты или частушки на заезженной пластинке, на другом запись морзянки. И ещё с двух ключей на динамики тоже шла передача азбукой Морзе, и это очень мешало, а экзаменуемый должен был провести сеанс радиообмена между своим рабочим местом и преподавательским. За преподавательское место сел один из неназванных усачей, кажется он лучше всех работал на ключе. По ходу сеанса требовалось чётко обменяться позывными, по всем правилам установить связь, после чего одну радиограмму принять, с подтверждением её приёма и закончить сеанс связи. После этого снова установить связь уже с другими позывными и одну радиограмму передать, опять соблюдая все выученные правила радиообмена, получить подтверждение о приёме своей радиограммы и закончить сеанс связи. Тут Он в моей голове вдруг подхватился и потребовал срочно показать ему конспект по правилам радиообмена, приговаривая про себя:

— У нас ведь совсем другие коды, влеплю ЩЬЬ, а ведь не поймут, и тут ведь даже конец связи "СК", а не "РК"**, как у нас....

Просмотрев радиокоды и правила ведения радиообмена, мой Гость успокоился. И на протяжении всего экзамена только ехидно хмыкал. Я уже не особенно удивилась, когда я оказалась самой лучшей по результатам всего экзамена. А капитан-лейтенант записал себе в числе трёх лучших мои данные и пообещал, что обязательно передаст их в наши районные военкоматы, и что таких перспективных кадров узел связи Ленинградской Военно-Морской базы Краснознамённого Балтийского флота никак не упустит. А из девочек я была единственная среди даже шести первых, в число которых Валерка не попал, а Женя был вторым после меня в итоге...

*— Методики подготовки радистов-скоростников или дальников (так тогда называли тех, кто уверенно работал на ключе и на приём на скоростях более ста знаков в минуту, то есть элиту среди радистов) в те годы фактически не существовало, хотя готовили и пытались создавать, но одно то, что первые магнитофоны на проволочном носителе только появились и не получили должного распространения, говорить о какой-то унификации того, что прослушивают будущие радисты не приходилось. Широко использовались записи на граммофонных пластинках и звуконесущих валиках, но из-за дороговизны, низкого качества и недостаточной распространённости этой аппаратуры для методических целей стандартизации использовать их не получалось. В результате, всё обучение радиоделу фактически велось "с рук". То есть опытный умелый радист учил новичков по своему разумению и как учили его. Но здесь же нужно вспомнить, что мало кто из самых лучших футболистов может стать хорошим тренером, то есть уникумов, которые не только сами на очень хорошем уровне овладели радиоделом, но и умеют это умение передать ученикам единицы. Был ещё один момент, бич тогдашних радистов-скоростников — "срыв руки". Об этом вскользь есть в тексте. То есть при скоростной передаче с ключа в любую секунду от напряжения руку может свести судорогой и радист фактически на несколько месяцев становился непригоден для профессионального использования, ведь на пару месяцев ему запрещалось рабочей рукой производить действия связанные с любой мелкой моторикой (писать, даже ложку и вилку брать в первые дни, для простоты зачастую медики накладывали гипсовую лангету на несколько недель). В медицинской физиологии это называется мышечный тетанус, когда из-за перевозбуждения скелетная мускулатура переходит в состояние непрерывного сокращения, внешне выглядит как мышечная судорога с подёргиваниями отдельных порций мышц. После перерыва очень медленно и понемногу радиста начинали вводить в тренировки и не раньше полугода осторожно и понемногу в работу. Риск нового срыва для такого радиста становился выше на порядок. Потому, что мышцы хорошо запоминают неправильное состояние и могут в него сорваться в любой момент. Именно поэтому после войны были придуманы датчики Р-0-10 и "электронные радиотелеграфные ключи". Уже опираясь на достижения более поздней науки и техники сейчас подготовка радиотелеграфиста третьего класса занимает всего четыре месяца, в то время, как в годы ВОВ на это отводилось не менее восьми месяцев. И вообще, больше половины радио-абонентов тех времён работали на скоростях до сорока знаков в минуту, а то и двадцати, что по меркам подготовленного радиста ужас-ужасный и напоминает прослушивание пластинки 78 оборотов/мин на скорости в 33. Использовавшаяся тогда амплитудная модуляция радиосигнала давала мизерную дальность радиотелефона и поэтому нужда в специалистах способных работать в режиме радиотелеграфа была огромной. Кстати, именно описанные нюансы во многом знакомы нам по множеству военных фильмов, где звучит волшебная фраза "знакомая рука радиста". То есть, если бы все работали одинаково ровно на одних и тех же скоростях передачи, едва ли можно было бы уверенно говорить о том, что почерк этого партизанского радиста на узле связи центрального штаба партизанского движения прекрасно знают. А если бедолага с трудом освоил скорость в сорок знаков, то там точно будет очень узнаваемая манера передачи, которую даже если захочешь устанешь подделывать. Ведь все люди разные и у каждого есть свои "любимые" буквы, на которых рука идёт легко, а есть те, которые даются гораздо труднее, у каждого эти буквы свои, как и то, что после таких букв одни делают паузу, а другие наоборот и т.д. На скорости 100-130 знаков/мин эти особенности не слышны, а вот на 20-60 знаков/мин это слышно очень хорошо. Уже слышу возражения, что уже давно зафиксированы рекорды по скоростной передаче с ключа и в них фигурируют цифры более трёх сотен знаков в минуту. Но это рекорд, а не жизнь, что есть вещи не одинаковые. И вообще, просто включите здравый смысл, буквы передаются группами из точек и тире от одной до четырёх, а цифры из пяти (правда есть сокращённая форма передачи цифр, но не будем усложнять). В среднем можно считать каждые два знака за пять тире и точек, каждое тире или точка — это два движения на ключе. А теперь умножьте пять на триста и разделите на шестьдесят, получите двести пятьдесят движений рукой на ключе в СЕКУНДУ! Я никогда не присутствовала на таких соревнованиях, и не встречала свидетелей лично. Но у меня очень большие сомнения, что человеческая физиология выдержит такие скорости хотя бы в течение пары минут. А ведь даже на скорости сто пятьдесят знаков в секунду радист должен принять или передать примерно два с половиной знака каждую секунду или больше шести точек-тире отстучать, сделав больше двенадцати движений рукой каждую секунду. Как уверял меня профессиональный военный радист с классностью "Мастер", отслуживший полтора года после учебки в сетях верховного командования, никто в практической работе скоростями выше ста двадцати знаков или 24-ёх групп в минуту не пользуется. Скорость вполне достаточная для быстрой передачи и приёма и комфортная с обеих позиций. Для тех, кто решил повыпендриваться есть кодовые команды, расшифровывающиеся — "Прошу немедленно уменьшить скорость вашей передачи", как и команда "...увеличить..." при другой крайности. А для тупых есть волшебный код "ЩЬЬ". Надеюсь, сумела разъяснить некоторые нюансы касающиеся показателя скорости в радиообмене. Хотя, на словах каждый радист минимум удваивает свою скорость работы и всех, кто не тянет эту его удвоенную скорость, он называет уродами и чмошниками. Но мы ведь взрослые люди. **— По уже упомянутым кодам. Коды, используемые военными радистами в Советской Армии: ЩЬЬ — это ПРОШУ СМЕНИТЬ ОПЕРАТОРА или неофициально СНИМИТЕ ИДИОТА С КЛЮЧА. В 40-х годах окончание сеанса связи обозначали СК (СВЯЗЬ КОНЧАЮ), в более позднее время СК осталось в гражданской связи, а в военной радиосвязи использовали РК (РАБОТУ КОНЧАЮ). При радиообмене используются, как официальные коды, так и неофициальные. С последними командование и ПРК пытаются бороться, приравнивая их использование к уголовно наказуемой работе открытым текстом в военном эфире. Так вместо упомянутого ЩЬЬ могут передать ДЛБ (как нетрудно догадаться ДОЛБО*Б) или ПНХ (ПОШЁЛ НА ХРЕН) и прочее. Другими словами все мы люди, все мы человеки...

Глава 02. Вселенец-попаданец.

Со всеми этими волнениями стало как-то совершенно безразлично, что Женя на меня всё-таки смотрел, и даже не просто так, а с откровенной завистью пополам с уважением, но это меня уже не тронуло совершенно. У меня возникли дела важнее. Всю дорогу до дома Валерка несколько раз пытался выразить свои переживания, что в итоге выходило только восхищённое: "Метка! Ну, ты даёшь!", и так раз пять. Мне же было не до поддержания разговора. Я пыталась решить, что теперь делать, ведь получается, что экзамен я сдала нечестно, то есть его за меня сдали и все почести и оценки не мои, а это для комсомолки некрасиво, а для меня унизительно! И с Гостем в голове надо ситуацию прояснить...

Сначала нужно избавиться от Валерки, но это не проблема, я ведь девочка, и могу без объяснений с загадочной паузой попросить меня оставить одну, и куда он денется. Вот только надо поспешить, от нечестного душу жжёт. Скорее туда, где народа нет, не разговаривать же самой с собой вслух при людях, за дурочку блаженную примут. Надо только домой забежать, платье нарядное переодеть, ведь ради экзамена надела выпускное, перед новым годом его мне сшили, такое красивое из дорогого ярко-жёлтого в чёрный горох крепдешина с чёрным узким пояском и широкой юбкой клёш. И сумку с мамиными нарядными туфельками надо дома оставить...

Всё вышло просто замечательно, мама оказалась дома и была занята с засопливевшим братиком, поэтому только чмокнула меня в щёку и велела сбегать за молоком, даже не спросив про экзамен. За молоком, это к тёте Степаниде, у неё недалеко, на голодаевских выпасах* сарайчик, где она корову держит. Скоро вечерняя дойка и она нальёт тёплое парное молоко от своей рыжей коровки с большими грустными глазами. А до этого смогу там по луговине погулять и с Гостем поговорить...