Так и не сомкнув глаз этой ночью, мы отправились в путь. Теперь Уна и подавно нас не щадила — лошади хрипели, пена летела с них клочьями, но ей было этого мало.

-Мы плетемся, как сонные мухи! — вскричала она, соскочив с измученного коня во время кратковременного привала. — Больше мне не нужны слуги, в Таммельне полно такого добра. Получите-ка расчет, мертвые души!..

И от одного ее хлопка в ладоши наемники с серыми лицами замерли и повалились на землю, словно невидимые ножи вонзились в сердце всем им одновременно.

-Мой верный Мике сильнее всех их вместе взятых, — с презрением сказала Уна, тут же отвернувшись от мертвых тел. — Что толку от десятка паршивых рабов, лучше уж тратить свои силы на одного-единственного, но зато какого!..

-Ты хорошо поработала над ним, — задумчиво заметил Хорвек, разглядывая Мике.

-Он — лучшее из моих творений, — с гордостью отвечала ведьма. — Жаль, у нас совсем нет времени, а не то бы я приказала ему растерзать этих олухов, и ты бы увидел, как хорош мальчик в деле. Хотя... твоя девчонка — гораздо худшая обуза, нежели моя свита. Как ты терпишь ее кислое уродливое лицо — ума не приложу. Мы бы двигались вдвое быстрее, если бы не она! Может быть, ты выкинешь из головы всякую блажь и я прикажу Мике наконец-то перекусить ей горло? Это быстрая и милосердная смерть, которой она, кстати, ничуть не заслуживает, но так уж и быть!..

Не раз, и не два Уна советовала демону от меня избавиться, но Хорвек каждый раз вежливо отклонял ее предложение и напоминал о благоразумии, которым рыжая ведьма была, определенно, обделена. Близость победы заставляла ее забыть об осторожности, и суровые уроки прошлого, казалось, стерлись из памяти напрочь. Повторяя самой себе истории из прошлого, она все неистовее верила в предназначение, направляющее ее и покровительствующее любым безумствам во славу магии.

Тем временем, Таммельн становился все ближе, и признаки владычества Уны чувствовались все яснее. Во всем угадывался упадок, тлен и увядание — ведьма каким-то образом вбирала в себя жизненную силу всего, что окружало городок. Деревеньки, которые встречались нам на пути, стали тихими и безлюдными, и невозможно было поверить, что весна когда-то придет в эти края. Здесь безраздельно царила вечная осень, когда деревья черны и голы, пожухшие стебли в полях шелестят на ветру обрывками сухого пергамента, и ни зеленому листку, ни свежей травинке вовек не распуститься — их сразу же прихватит ночной иней. Сам воздух изменился — им было невозможно надышаться, и, несмотря на холод, я вся была покрыта липкой испариной от духоты. Возможно, меня лихорадило из-за раны и слабости, но я отчего-то не сомневалась: во всей округе Таммельна сейчас не найдется человека, который счел бы себя здоровым и полным сил. Ведьма славно поживилась в здешних краях.

Хорвек не скрывал недовольства — разумеется, оно было бесконечно далеко от сочувствия жителям здешних краев, — и постоянно укорял Уну в несдержанности.

-Ты действуешь слишком открыто, — я слышала, как он говорил это, нахмурившись. — Как бы ни близка была победа, магия все еще вне закона. Люди не слишком догадливы, когда дело касается чародейских дел, но тут уж любой заподозрит неладное.

-И кому же донесут о колдовстве? — расхохоталась Уна. — Королю Горденсу? Я и без того вскоре прибуду ко двору его величества. Если он поторопится, то успеет задать мне пару вопросов, обещаю! Мы пробудем в Таммельне не дольше одной ночи, и пусть это городишко провалится в преисподнюю. Мне смертельно наскучили здешние виды.

-И что же ты хочешь успеть за эту ночь? — спросил Хорвек, пропустив мимо ушей все остальное.

-Многое, покойник, — Уна внезапно заговорила спокойнее и медленнее, видимо, подчеркивая то, что спорить с ней сейчас не стоит. — Я желаю отпраздновать наше с тобой перемирие. И торжество мое должны увидеть те, что оплатят жизнью мое восхождение к трону Астолано. Я буду сидеть во главе стола. По правую руку сядешь ты, мой верный и единственный друг. По левую руку сядет Мике. Пусть они увидят, увидят...

Она говорила все тише и яростнее, не сводя с меня взгляда. "Ты тоже будешь за тем столом, — говорили ее глаза. — Рядом с Огасто, которого ты не спасла. Рядом с Вейденой, которую предала. С Мике, которого привела к гибели. И с Хорвеком, навеки потерянным для тебя — если ты осмеливалась думать, что владела когда-либо хотя бы крохотной частичкой его души".

Уна собиралась усадить нас всех в круг, чтобы мы посмотрели друг на друга и, отбросив всякую надежду, поняли, что спасения нет. Столько дней и ночей я ломала голову, как пробраться к Огасто, как избежать ловушек и перехитрить охранные заклинания!.. И вот — Уна сама пожелала усадить нас рядом, рука об руку. Теперь, когда я не могла сказать обманутому принцу правду, ей незачем было разделять нас — ее заклятие было в безопасности.

-А ведь я совсем позабыла о ее глупом дядюшке! — воскликнула ведьма, сощурившись. — Всех ничтожных людей не упомнишь, но его, пожалуй, стоит пригласить на наш пир. Убьем двух зайцев сразу! Мике давно уж пришло время попробовать человечьей крови, а дерзкая девчонка получит урок, не потеряв при этом ни одного пальца — я помню наш уговор. Не будешь же ты, покойник, просить и за старика? Хватит того, что ты таскаешь за собой эту простолюдинку. Родственников у нее наверняка полным-полно, такие людишки плодятся что блохи на собаке. Ты не слушаешь добрых советов и не желаешь от нее избавиться, но тут уж предмета для спора нет, дядя еще скучнее своей племянницы. Решено! За моим столом места хватит всем!

-42—

Я, безмолвная и жалкая тень Хорвека, выслушала ее, словно окаменев, и ни вздохом, ни единым движением не показала, что надеюсь на милость. Уна пристально наблюдала за мной, а затем скользнула вперед, только ей свойственным змеиным движением. В следующее мгновениеее маленькие, но сильные руки дернули меня за волосы, принуждая склониться — я была едва ли не на полголовы выше хрупкой рыжей ведьмы.

-Это хорошо, что ты его ни о чем не просишь, — прошептала она мне на ухо. — Знаешь, что не поможет. Ты принадлежишь ему, но он сам — мой, до последней капли его мертвой крови. Не думай, что улизнула от меня — ты в моей власти. Скоро ему наскучит с тобой возиться, он поймет, как глупа его привязанность — и вот тогда-то я взыщу с тебя все долги!.. А до того посмотришь, как по счетам платит твой дядюшка, ведь, как мне говорили, ты давно желаешь с ним повидаться.

Ее обещания я приняла с тем же странным равнодушием — разве не мертвы мы были с дядюшкой с той самой минуты, как ведьма посмотрела мне в глаза? Откуда бы взяться надежде на то, что Уна смилуется над жалким узником, заполучив меня? Она была не из тех, кто способен на милосердие, да и дядюшка, положа руку на сердце, был не из тех людей, к судьбам которых испытывают сочувствие сколько-нибудь знатные люди. Будь на месте Уны кто-то с памятью похуже, то я бы могла молить богов о забвении для своего несчастного родственника, но, увы, рыжая ведьма на память — особенно злую! — не жаловалась. Скорее голодный волк забудет, отчего он гонится за добычей, чем Уна упустит возможность причинить боль.

И вновь мы помчались вперед. Мерзлые листья разлетались под копытами измученных лошадей. Уна всегда держалась впереди, и в низинах, затянутых густым холодным туманом, ее яркие волосы казались каплей крови, быстро растворяющейся в молоке.

-Мои владения чудо как хороши! — повторяла она при виде очередной безмолвной деревни. Я слышала шорохи — люди здесь все еще жили, но страх, владеющий ими, заставлял их прятаться в темные углы, как это делают испуганные дикие зверьки. Но это, пожалуй, льстило Уне, ведь именно так она видела свое владычество: губительные туманы, несущие болезни и слабость людям, которые живут в смертельном страхе, и она сама, огненно-алым вихрем проносящаяся по пустынным дорогам, как худший из ночных кошмаров собственных подданных.

Я бы не узнала Таммельн, покажи мне кто-то без объяснений этот почерневший от горя городок. Вовсе не таким я помнила его, и замок, возвышавшийся в отдалении над прочими домами, изменился, хоть я и не могла пока что понять — в чем именно. Раньше он казался мне прекрасным и величественным, но то было до того, как я увидала несравненные белизну и золото Астолано. Сейчас же я одновременно замечала и признаки прежнего запустения, печального, но мирного; и новый, пугающий упадок, пришедший сюда вместе с правлением Уны. Могла ли ее магия изменить сам камень, из которого были сложены эти стены много веков назад? Кто знает. Она изгнала хранителя замка, погубила хранителя подземелий, следовательно, сама сущность Таммельна переменилась.

Туман клубился вокруг башен, скрывая их острые крыши, а на зубцах укреплений ждали свою госпожу сотни ворон и воронов. Их темные гнезда усеивали голые ветви деревьев, окружавших замок, и сам он теперь напоминал огромное воронье гнездо — грязное, черное, неряшливое.

На первый взгляд могло показаться, что живых людей в городке не осталось вовсе, но они были — прятались за закрытыми ставнями, тяжко дышали и торопились скрыться с глаз, едва только подковы наших лошадей застучали о камень мостовой. Никто не охранял городские ворота — от любого врага Таммельн надежнее всего оберегал страх, поселившийся здесь. Не думаю, что кто-то из горожан сумел бы ответить, чего именно боится, но разве не пугает нас больше всего то, чего мы не можем разглядеть в ночной тьме? Любой бы сбежал отсюда со всех ног, дай им магия Уны такую возможность. Но рыжая ведьма взяла с каждого таммельнца столько дани, что сил у любого из них не хватило бы даже на то, чтобы лишний раз переступить порог своего дома.

-Не перестаралась ли ты, Уна? — вновь спросил Хорвек, обводя тяжелым взглядом безжизненные улицы.

-Моя собственная сила все еще не вернулась в полной мере, — отвечала Уна с неожиданной злостью. — Как же еще мне восполнить убыток?

По тому, как раздраженно она отвечала, я поняла, что подпитываться подобным образом для чародеев несколько зазорно, а уж для ведьм, некогда считавших себя всесильными — и вовсе стыдно. Впрочем, Уна рассказывала, как в бытность свою проклятой старухой поедала червей и лягушек, чтобы не умереть с голоду — должно быть, нынешние ее воровские чары выглядели в глазах Хорвека точно так же.

-Велика ли честь — править безлюдными городами и бесплодными пустошами? — задумчиво спросил Хорвек, глядя на Уну искоса.

-Когда я заполучу трон Астолано, моя настоящая, врожденная сила ко мне вернется, — Уна говорила с мрачной неистовой верой. — Я вновь стану прежней. Мне не понадобится чужая сила, да еще такая дрянная, как у этих людишек. Мне не нужны будут безмозглые рабы или глупые жадные псы-оборотни — разве что для самой грязной работы! Я оставлю при себе только моего Мике, да еще кладбищенских ворон. Ах да... и тебя, мой милый Хорвек, разумеется...

Что-то насквозь лживое было в этих словах, и я с горечью посмотрела на Хорвека, который, казалось, ничего странного не заметил. "Она обманывает тебя, — подумала я. — Как обманула Лодо. Как обманула охранное заклятие Белой Ведьмы. Раз у нее вышло мошенничать с вашей драгоценной всесильной магией однажды, то выйдет и во второй раз, и в третий. И магическое перемирие наверняка можно нарушить. Ей ли не знать о лазейках и хитростях, о цене недомолвок, о пользе двойного смысла?.."

Между тем мы, миновав тихий и безжизненный Таммельн, в самом начале вечерних сумерек очутились у ворот герцогского замка. Они были распахнуты, одна створка перекосилась, а между камней пробилась колючая сорная трава, теперь пожухшая и почерневшая. Тощие бродячие собаки, возившиеся посреди двора, испугавшись нас, с визгом разбежались, оставив обглоданные кости — и я бы не поручилась, что кости эти не были человеческими.

Грязный, оборванный конюх выбежал к нам, пошатываясь от слабости — слуги в замке все еще остались, но превратились в собственные тени. Уна не была заботливой госпожой и вряд ли привыкла думать о том, как кормится ее челядь. Целую зиму Таммельн и замок прожили под владычеством рыжей ведьмы, и не думаю, что в истории города случались времена темнее и страшнее. Уна более не скрывалась под обличьем сестры герцога, да и кто мог удивиться тому, что госпожа Лауресса в одночасье переменилась? Едва живые, до крайности истощенные люди были сосредоточены только на страхе, из которого теперь состояла их жизнь.

Бледные молчаливые служанки поспешили назов Уны, распоряжавшейся ими так свободно, словно ни герцога, ни герцогини уже не было в живых. Галереи и залы тонули в полутьме — некому было жечь свечи и факела, и даже кухонный очаг давно остыл — одним богам было известно, как выживали обитатели замка все это время.

-Но кладовые почти пусты, — тихо ответила одна из служанок в ответ на приказы Уны.

-Значит, на стол подадут твоих детишек! Одного зажарят, а второго запекут, вот и вся недолга, — ответила разгневанная ведьма. — Мне нет дела до ваших бед! Я желаю, чтобы к полуночи в большом зале был накрыт праздничный стол, за которым будут сидеть герцог и герцогиня, а также наши почтенные гости. Неужто ты посмеешь осрамить меня перед такими важными персонами?!..

И она рассмеялась, смерив меня насмешливым и безумным взглядом.

-Можешь не прихорашиваться, — сказала она, потрепав меня по щеке. — Я настолько добра, что позволю тебе присутствовать на моем пиру в дорожном платье. Грязь тебе к лицу. Да и все равно к утру мы снова будем в пути.

Раньше бы я подумала, что непременно умру от усталости и боли — путешествие с ведьмой, не замечавшей голода и холода, истощило бы силы любого человека. Но теперь я сожалела только о том, что не умерла в дороге до того, как увидала пустой и тихий Таммельн. Ведьма, читавшая что-то в моем лице, удовлетворенно улыбнулась, и повернулась к Хорвеку.

-А вот нам с тобой следует принарядиться, ведь сегодня наш праздник, — сказала она, а затем прикрикнула на служанок:

-Быстрее, быстрее! Готовьте лучшие наряды для меня и моего нареченного! Да позовите герцога с герцогиней — пусть готовятся к полуночи, как следует. Скажите им, что я представлю им своего жениха, то-то они порадуются!

-42.1—

Речь свою она окончила, уже поднимаясь по широкой лестнице. Хорвека она вела за руку, а Мике следовал за ней, не дожидаясь приказа — и так было понятно, что он всегда должен находиться при своей госпоже. Служанки, понурившись, разошлись, не сказав друг другу ни слова.

Я осталась одна, в пустой темной комнате, где неопрятно и чадно догорало несколько плохоньких свечей — раньше бы в герцогском дому ни за что бы не позволили жечь эдакую дрянь!..

Ноги мои не были скованы, двери не были заперты, и ни одна живая душа, пожалуй, не стала бы меня останавливать, реши я сбежать. Но весь мир, недавно казавшийся таким огромным, теперь сузился до размеров грязного угла, куда я, незаметно для самой себя, отступала, пока не уперлась спиной в холодную стену. Не слыша и не видя ничего перед собой, я опустилась на каменные плиты пола и замерла, склонившись и обхватив голову руками. Так я ждала полуночи, отчаянно страшась того, что Хорвек больше не вспомнит обо мне. Впрочем, что за беда? Забудет он, так не забудет Уна — и я все равно попаду за праздничный стол.