04. Сказка на ночь

И женился младший сын на лягушонке Кваклукерье. И стал жить.

А царь-батюшка всё правил да правил, правил да правил. Квасилисква — она ж не дура, понимала, что царю конец — и ей трендец, вот и старалась, как могла, чтобы муж прожил подольше. Одно дело — царица, а мать царя — это уж не то. Для себя старалась, а что всем прочим от того хорошо — так это побочный эффект. Нет, думала, конечно, чтобы от её "хорошо" другим пакости не вышло. А то ведь как? Обидятся, али позавидуют — и отомстят. А так — всем хорошо, а ей — лучше всех, и все довольны. И благодарны даже, без неё-то хуже было! Оно, конечно, так повернуть — уметь надо, чтобы твоя выгода всеобщим благом оборачивалась, ну, так она хитра, хитры умеют.

Так оно и получилось, что прожил батюшка-царь без малого сто лет. И на трон уж не Ивану-царевичу, а сыновьям его восходить было впору. Да он и не расстраивался. Прожил замечательно, честно и относительно вольно, ни в чём поперёк себя не шёл, не врал, не подличал — чего ещё желать? И было у них с Кваклукерьей три сына...

Вот так ещё одна счастливица из рода Квакуш удостоилась бессмертия. По лягушачьим меркам, конечно. Вдвоём с Квасилисквой они навещали иногда родное болото, являя собой яркий пример высот, которых может достичь простая лягушка. И наставляли юных головастиков, чтобы их внучатые племянницы не забывали изучать необходимый этикет и могли при надобности скромно потупиться. Или вовремя затупить — тоже умение нужное и немаловажное. Объясняют тебе иностранные послы впятером, что ты должна, почему, кому и сколько, а ты — не понимаешь. "Власть? Вся — мне? Это хорошо ли? А кому хорошо-то — мне али вам? Да не серчайте уж, глупа я, с рождения такая... А чем лучше отравить моего мужа, вам лучше спросить у моего мужа. Вот уж, у кого разум: всех наставит, и сразу. Вот и он, кстати. Дорогой, ты не знаешь, вот тут интересуются... Ну, куда же вы все?" Хитростей у хитры много, и все надо выучить и уметь применять. И тогда, может быть, однажды одной из них снова повезёт.

Вот и всё, спи теперь. Вот так ладошку под щёку подложи — и спи.

— А они жили долго-долго?

— А то! Сколько хотели, столько и жили.

— И... не умерли?

— Вот уж не знаю. В сказке этого нет. Но если жить совсем надоело — что ж не умереть?

— Но... мне не нравится! Это плохо — когда умирают!

— Это сложный вопрос, Ника, а сейчас уже поздно. Давай в другой раз?

— Ну, па-ап! Вот ты уйдёшь сейчас, я всё буду думать, думать... — изобразила Ника лицом нечто сморщенное, долженствующее, по её мнению, свидетельствовать об умственных усилиях. Потом покосилась на папу: поверил? И привела главный аргумент:

— И так и не засну!

— О-о! Да-а! Столько думать — это, конечно, стра-ашно вредно! — засмеялся Дон. — Ну, хорошо. Вот, смотри: с моей точки зрения, смерть плоха тем, что это одноразовое событие. — Ника нахмурилась уже в настоящем усилии соображения. — Сказать потом: "Фу-фу, мне не нравится, верните, как было!" — не получится, право голоса утеряно, — объяснил Дон. — Не люблю я одноразовые решения, я люблю возможность выбора. А смерть эту возможность отбирает. Только не путай с поднятием во Жнеце: оно было придумано как раз для того, чтобы продлить существование личности. Просто процесс переделки оказался слишком болезненным — и для тела и для психики. Оказалось проще сначала полностью выключить, а потом запустить по новой. Так вот. С одной стороны, смерть — да, нехорошо. С другой — это право. Неотъемлемое право любой личности. — Ника удивлённо распахнула глаза. — Бывает иногда так, что нет другой возможности прекратить страдания — телесные или душевные. Бывает, поверь мне. Это больно для тех, кто остаётся. Им обидно и одиноко. Но нельзя думать только о себе. Бесконечно быть и не устать от этого могут только Перворождённые и не-мёртвые. А любой другой разум устаёт со временем от впечатлений и переживаний, и принуждать его жить иногда не менее жестоко, чем отобрать жизнь у того, кто жить ещё очень даже хочет. Принуждение всегда не лучший выход, а некоторые виды его и вообще вне закона. Но об этом я тебе расскажу завтра, если захочешь. А сейчас пора спать.

— Вот! А ты говоришь! А меня при-нуж-даешь! Спать!

Дон растроганно расхохотался. Правильно её Гром прозвал: Вояка! Но логика на уровне, не отнимешь!

— Да обойди Жнец, милая! Но — что ты сейчас будешь делать? Мы с мамой тоже спать сейчас ляжем. Будешь бродить одна по тёмному дому? А потом — опять мыться, раздеваться и укладываться — сама, одна, и сказку никто не расскажет, я уже спать буду. Ну, что? Встаёшь?

Мрачное сопение — совсем, как у Лисы в задумчивости.

— Н-нет... Спокойной ночи, папочка!

— Спокойной ночи. Засыпай, я посижу ещё, — Дон прикрыл светляка колпаком и откинулся в кресле.

Глава первая.

Земля. Владимир.

Когда ему было десять лет, подарили ему книжку Уэллса "Человек-невидимка". Впечатление превзошло все ожидания. А вдруг — правда? Вдруг уже действительно изобрели? В космос же летают уже? Вдруг и это уже есть, только не сказали никому учёные? Поляризованное стекло ведь есть? Почему не быть поляризованным людям? Может, по улицам вовсю бродят невидимки, а остальные об этом ничего не знают? Года два ещё нервно оглядывался, потом прошло. Да ну — глупость же детская, кому он нужен-то?! А потом — случайно — обнаружил, что способен как-то ощущать направленное на себя внимание, чужой взгляд. И счастливо об этом забыл — за ненадобностью. Даже не рассказал никому — ещё сочтут уродом каким-нибудь. А так — зачем такое умение во всех отношениях благополучному двенадцатилетнему пацану? Вот и забыл. Пока в армию не попал — так и не вспомнил.

А сейчас всё опять вернулось. Вот уже три дня его донимало неприятное чувство взгляда в спину. В Чечне оно было чрезвычайно полезным — это его умение чувствовать чужой взгляд, чужое внимание. В первый раз оно спасло кроме него только одного — приятеля Саньку, остальные подняли зелёного необстрелянного мальчишку на смех. И погибли почти все. Потому, что снайпер. Трое, что оказались только ранены, рассказали в части про "злого шамана" и в дальнейшем к Вовке уже прислушивались все. И Вовкой он сразу перестал быть. Если сказал рядовой Владимир Сайко, что чувствует чужой взгляд — значит, так и есть. Полезно это было в Чечне, слова нет. Раз двадцать жизнь спасало всем, кого предупредить успевал. Пошутить, чтобы посмотреть, как мужики наземь падают и в щели забиваются, слава Богу, ни разу в голову не пришло, даже пока совсем дураком был. А здесь-то оно откуда?

И ведь не только на улице, даже дома постоянно возникало ощущение того, что он не один. И не в квартире — а прямо здесь, в комнате, за спиной! В затылок дышит, обернись — увидишь! Просто чертовщина какая-то! В квартире тоже спрятаться негде, однокомнатная на третьем этаже, без балкона, в окнах стеклопакеты... Приладил зеркало за монитор, сел — вроде как играть... вот оно! Не шевелясь, глаза в зеркало... И нет ничего! А волосы дыбом на загривке, верный признак — следят! В бинокль через окно? Ладно — в комнате, но кухня на другую сторону дома выходит, а там то же самое! Не могли же со всех сторон обложить? Или это уже крыша едет? "Если вы параноик, это ещё не значит, что они за вами не следят". Нет, так нельзя. Он же работать не сможет — в постоянном напряжении. Какой из него тогда чистильщик? А место терять нельзя, мать и сеструху с племяшкой тянуть надо. На чистку заказы редки, за восемь лет — всего шесть, аккуратный у него босс, не зарывается. И платит хорошо. А так — охранник сутки через трое, играй, сколько влезет! Правда, игрушки дорогие, без гонораров за чистку не потянул бы. Один вездеход чего стоит — не на мелкие покатушки ездить, а всерьёз. Чего в него только ни напихано, и куда он только на нём ни ездил! А за последний заказ — вот эта прелесть, мониторище метр на полтора и комп навороченный. Остальное опять на маму уйдёт и на сестру с племяшкой. Беда тут случилась, пока он в Чечне был. Отец с зятем, сеструхиным мужем, на дачу по весне поехали. И не доехали. КАМАЗ на встречку вылетел, оба насмерть. Как насмешка — он всю Чечню прошёл с тремя царапинами, а тут... У мамы сразу инсульт. Как они втроём полгода до его прихода из армии протянули — даже думать не хочется. Да и он в затылке зачесал — слишком много денег надо и сразу. Где ж столько взять? Хорошо, не растерялся — позвонил мужику, с которым вместе дембильнулись. А он ещё кому-то позвонил. А в результате Вову за ручку к шефу привели и представили. И он, Вован-дурак, сперва обрадовался, даже благодарен был — выручили! Подумаешь — гада какого-то грохнуть втихаря: в Чечне без счёта клали, фигня какая! Это потом он понял, что влип. Что одноразовой такая работа бывает только в том случае, если ты сам вместе с работой заканчиваешься. Но — поздняк метаться. Влип — и влип, главное, что получается неплохо — значит, так жить и будем. Осваивать мастерство. Больше профессий, хороших и разных... С первого гонорара отцу и Серёге памятники поставил, всё путём, чтобы прилично, а не абы как. И маму сразу в платную клинику с сестринским уходом перевёл. Очень дорого. А что делать? Там её почти вылечили, но... не совсем. Заговариваться мама стала, про отца всё спрашивала, куда ушёл, да когда придёт. Сказали — это уже психиатрия. И живёт теперь мама в интернате. Нет, самом лучшем, платном — но в интернате. Сам настоял, сеструха против была. Как же так — маму на чужих людей оставлять? Но Владимир был непреклонен. Они работают, племяшка в школе — а с мамой кто? Сиделку нанимать? Так это вообще деньги запредельные. Да и незачем ребёнку расти рядом с не совсем нормальной бабушкой, ни к чему хорошему это не приведёт. А там и прокапают, если что случится, и покормят, и переоденут. Всего-то чуть доплатить не по ведомости. Навещали они маму нечасто: в интернате не приветствовалось. "Больная перевозбуждается", как объяснил им врач, "А седативные средства в её возрасте не очень полезны". Вот так-то. Всё, что Владимир себе позволил за восемь лет — однокомнатную хрущобу на окраине, чтобы сеструхе не мешать личную жизнь устраивать, машинку да Варкрафт. Только что-то не больно она у неё устраивалась, эта личная жизнь. За семь лет по наблюдениям Владимира — всего два ухажёра, да и то — так... А у самого и вообще никого. Всерьёз ухаживать — оно денег требует. Да и про специфическую часть своей работы проболтаться не хотелось бы. Так-то не треплив, но — вдруг? По пьяне, туда-сюда... Лучше уж в компе сидеть, оно безопаснее. Сначала на старье играл, апгрейдил часто, но старьё — оно и есть старьё. Зато теперь — сказка! Правда, вот этот последний заказ, который эту сказку ему купить позволил... Что-то там было такое... неправильное, но что — вот вылетело из головы, и всё! Что-то хорошее, будто внутри головы мягкой лапкой ласково погладили... и память стёрли. А стоит попытаться вспомнить — сразу блаженная мечтательность нападает, и тянет уехать за город, в поля, и кажется, что именно там — жизнь... Вот же фигня какая! Да он с десяти лет в деревню не ездил, как прабабка померла! А теперь ещё и мерещится, не пойми что. Ну, положим, шеф от него избавляться не будет, тут у Владимира всё схвачено и прикормлено, он о такой задумке начальства сразу узнает. Не первым, но вторым. Меры принять успеет. А шеф не дурак, понимает, какие это меры. Уж кто-кто, а шеф хорошо знает, как "Володенька" чистить умеет. Не будет его шеф заказывать, разве что сам и неожиданно, но на это у него кишка тонка. Шефовский зять? Гнилой мужичонка, конечно, и трус, каких мало. А трус опасен, со страху такое делают, что и не всякий смельчак решится. Но... нет, Михаил мёртв, а других левых выходов на исполнителей у зятька нет. У Коляна, шефовского "оппонента", к Владимиру тоже претензий быть не может, всё обговорили. Ни черта не понятно, но ведь следят же! Такое ощущение, что чуть ли не в рот заглядывают — а нет никого! Дьявольщина! Облазил всю квартиру — скрытую камеру искал. Пусто. Аппаратик по знакомству достал, который "жучков" выявляет. Чисто. А взгляд так спину и сверлит, и сверлит. Так и хочется резко обернуться. А толку? Вот зеркало! Никого там нет! Руки мелко дрожали. Хорош чистильщик — с нервным тиком!

Мир.

— Вот уж не зна-аю! Ты говорил — спокойный. Псих он, твой протеже. Дёргается, оглядывается, только что не подпрыгивает! — Йэльфи в оазисе Ри грелась на солнышке и отпивалась чаем после суток наблюдения за объектом.

— А то! Я же тебе говорил — не смотри прямо. Он же профессионал, такие даже осторожное внимание к себе чувствуют, а ты ему почти на плечи взобралась! — отстаивал Дон своего кандидата на переселение.

— Ой, да что ты? А как, если там места почти нет? Квартирка-то крохотная. Я и так вскользь, исподволь — всё равно чувствует.

— Так это прекрасно! Это значит, что у него даже в неприспособленной к мощной магии человеческой тушке имеются способности, хоть какие-то. А в остальном как он тебе?

— Ну-у, чистенький, аккуратный. Ничего так. Но какой-то он... никакой. Незаметный.

— А то! А что ж ты хочешь? Профессия у него такая. Был бы заметным — его бы уже и не было. А чем он дома занимается?

— Ой, детка, я не поняла. Там у него такая штука, наподобие видеошара, только плоская. Там что-то вроде мультика, но он им как-то управляет. Я даже не поняла, работа это для него или развлечение. Сплошные надписи, и кого-то всё время убивают. Вроде, имеется в виду магия. Зачем убивают — непонятно. Как Вэйт говорит: нефункционально. Никаких попыток взять на взгляд, или хотя бы поговорить, заставить сдаться, просто — тресь, тресь. тресь — и труп. А среди них явно встречаются разумные, или хотя бы полуразумные, как Звери. Во всяком случае — говорящие. Мне это очень не понравилось.

— А ты не читала то, что я переводил из их сказок? — Йэльфи отрицательно скривила тонкое личико. — Ага. А нашего райна Берта помнишь? Во-от. У них там до сих пор существует концепция Добра и Зла, как противоборствующих сил.

— Высь и Крылья! Чушь какая! — возмутился до тех пор молча присутствовавший Ри. — Вот только таких идей драконам и не хватало! Этот ваш Артём хоть подобной фигнёй не страдает. Не-е, если у него такой взгляд на жизнь — я против.

— Да ладно, — отмахнулся Дон. — Не думаю, что всё так плохо. Мы ж не знаем, почему он этим занимается. Может, он вынужден так поступать. Может, это он так тренируется. По профилю. Надо спросить у Артёма, что это за занятие, а потом думать дальше.

— Да зачем он тебе сдался? — возмутилась Йэльфи. — Вон у нас народу сколько, выбирай, кого хочешь! Эдиль, например — отличный мужик. И его сын Гран. Грана даже в Старейшины записали, хоть он и Истинный эльф был, а не Перворождённый.

— Это тот, который тесть Мастера Кириана? А ты понимаешь, что он сразу за собой в драконы всю свою смертную родню потащит? Первым как раз Мастера, чтобы доченьку свою его смертью не огорчать — Кириан уже совсем старик, а жена не состарилась, видимо — полукровка. Но это полбеды, он отличный мужик, я его знаю. Так ведь Гран и внуков своих, и правнуков потащит. А Ри его на фиг пошлёт. И будет прав! И получим мы первый скандал среди драконов. А там, глядишь, и на фракции делиться начнём. Нет уж! У нас с Лисой тоже Ника есть, я же не предлагаю её в драконы взять? Потому что неизвестно ещё, что из неё вырастет. А Гран твой уже вполне вырос, и сентиментальностью своей уже всех задолбал! А Владимир мне тем и понравился, что у него всё в меру. Ри, я же не настаиваю, чтобы его сразу в драконы брать! Я его в "Поиск" сватаю, для "Поиска" он идеален. А в драконы — это если он вам всем понравится. Но для этого надо, чтобы он был здесь, я не прав? Не пойдёте же вы туда, чтобы с человечком пообщаться? Даже с таким интересным. А вы зря фыркаете: действительно интересный человечек, даже вполне разумный — для маложивущего, конечно. Вот, даже знаю, как сказать: он разумен настолько, что не агрессивен. А что ты кривишься? Это, между прочим, показатель.