Держава под Зверем

— Ни стыда, ни совести, — изрекает Иван Голубев, — нет бы товарищей позвать.

— А где вы шляетесь? — Коля достал еще посуду.

— К технарям ходили. Было на что посмотреть. Инженер полка долго ругался, подписывая акт списания твоей, Васька, машины, — объяснил Устименко.

— Он тебе новый самолет знаешь, с каким номером выделил? — усаживаясь рядом со мной на койку, спросил старший лейтенант Голубев. Увидев мой вопросительный взгляд, он продолжил, — Будешь теперь тринадцатым.

Н-да. А ведь летчики уже и в эти времена были страшно суеверными.

— Чертова дюжина, говоришь? Плевать! Не верю я ни в бога, ни в черта.

Ополовинили мы бутылку быстро. Первый тост был, соответственно, "За Родину, за Сталина". Да, судя по всему, "культ личности" как потом обозвал его Хрущев, имел место быть. Вот только хорошо это или плохо? Что плохого в том, что народ верит в руководителя своей страны и почитает его? Или во мне действует Васькина вера в отца, и я уже не беспристрастен? Пока я раздумывал, разговор в комнате перешел на положение дел на фронте.

— Неделя, две максимум и германцы капитулируют, — убежденно изрек Колька.

— Не-а, — отозвался я, — пока Гитлер у власти, не капитулируют.

— Но, должен же немецкий пролетариат сбросить его, — поддержал Николая Леха.

— Не сможет. Слишком уж у них там, в Германии, все далеко зашло, — объяснил я, — так что, придется нам, ребята, в Берлин топать и прямо там нацистов к ногтю брать.

Мы прикончили бутылку. Ну что такое пол литра на четверых? Колька уже дернулся раздобыть еще выпивки, когда я махнул ему рукой, показывая, чтобы сидел.

— Хватит. Завтра наверняка полеты будут.

Тут уже Голубев удивленно посмотрел на меня. Раньше Васька от выпивки не отказывался.

— Лучше, командир спой, — я снял со стены и подал Голубеву гитару.

— Что? — Ваня тут же начал что-то бренчать и подстраивать гитару под себя.

— Давай нашу, — тут же потребовал Колька.

Иван посмотрел на моего ведомого, улыбнулся и запел. Голос у него был низкий, почти профессиональный. До Анны Герман ему было далеко, но ... за душу брало.

Светит незнакомая звезда,

Снова мы оторваны от дома,

Снова между нами города,

Взлетные огни аэродромов.

Здесь у нас туманы и дожди,

Здесь у нас холодные рассветы,

Здесь на неизведанном пути

Ждут замысловатые сюжеты...

Припев подхватили мы все вместе. В комнату нашего звена начали протискиваться другие пилоты.

Надежда — мой компас земной,

А удача — награда за смелость.

А песни... довольно одной,

Чтоб только о доме в ней пелось.

Несколько минут просидели в тишине.

Вот интересно, почему здесь в этом мире мало песен Высоцкого? Я привычно, как в восьмидесятые в том мире, продул мундштук "беломорины", промял, прикурил и решительно отобрал гитару у Ивана.

Их восемь — нас двое. Расклад перед боем

Не наш, но мы будем играть!

Сережа! Держись, нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину.

Мне цифры сейчас не важны, -

Сегодня мой друг защищает мне спину,

А значит, и шансы равны.

Николай посмотрел мне прямо в глаза. Он, похоже, примеривал эту ситуацию на нашу летную пару.

Мне в хвост вышел "мессер", но вот задымил он,

Надсадно завыли винты.

Им даже не надо крестов на могилы,

Сойдут и на крыльях кресты!

— Я — "Первый", я — "Первый", — они под тобою,

Я вышел им наперерез.

Сбей пламя! Уйди в облака! Я прикрою!

В бою не бывает чудес!

Сергей! Ты горишь! Уповай, человече,

Теперь на надежность строп!

Нет! Поздно — и мне вышел мессер навстречу.

Прощай! Я приму его в лоб.

Я знаю — другие сведут с ними счеты.

А по облакам скользя,

Взлетят наши души, как два самолета,-

Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: "В раю будет туго!"

Но только ворота — щелк,

Мы бога попросим: "Впишите нас с другом

В какой-нибудь ангельский полк!"

А вот здесь меня, кажется, не совсем поняли. Антирелигиозная пропаганда еще сильна, хотя за последние годы значительно ослабела.

И я попрошу Бога, Духа и Сына,

Чтоб выполнил волю мою:

Пусть вечно мой друг защищает мне спину,

Как в этом последнем бою.

Мы крылья и стрелы попросим у бога,

Ведь нужен им ангел-ас,

А если у них истребителей много,

Пусть пишут в хранители нас.

Хранить — это дело почетное тоже,

Удачу нести на крыле

Таким, как при жизни мы были с Сережей,

И в воздухе и на земле.

Когда прозвучал последний аккорд, ребята не сразу поняли, что песня кончилась.

— А почему Серега? — обиделся Колька. Ведь моим ведомым был он.

— Ну, — я задумался, — так автор написал.

— Кто? — тут же требовательно спросил Ваня Голубев.

— Не скажу! — усмехнулся я. Н-да, прячусь за фамилией. С другой стороны... Наступят ли здесь такие времена, когда друзьям можно будет говорить все? А ведь это и от меня зависит.

Офицеры, а в комнату уже набилось человек десять, дружно потребовали:

— Тогда давай еще! У него, этого твоего секретного автора, наверняка еще что-нибудь такое есть.

Н-да. Васька был, конечно, рубахой парнем, но вот знатоком редких авторов до меня он явно не являлся. Можно ли воровать песни из того мира? Нужно! Здесь Володя Высоцкий другие напишет, никак не хуже. И будет этот Советский Союз вдвое богаче на его песни! Я выкинул погасшую папиросу в пепельницу и стал "давать". Первой, соответственно, на "ура", пошла "Я — "Як" — истребитель". Затем, посмотрев на особиста, неизвестно когда появившегося в нашей переполненной комнате, я исполнил "песню расстрелянного". А потом понеслось. Память услужливо поставляла мне тексты и аккорды. Я пел и вспоминал собственную встречу с великим поэтом и бардом в том мире. Заглянул в гости к хорошему знакомому — очень крутому специалисту по передатчикам авиационных прицелов. Заглянул и встретил там Высоцкого. Мы тогда познакомились, тоже пили водку, и он пел. Репертуар тогда был в начале, увы, в основном блатной. Но потом Володя начал исполнять свое задушевное. Сейчас я пытался хоть как-то подражать, исполняя только лирику и военное.

И чего я распелся? Вроде не перед девчонками выступаю. А действительно, с чего вдруг? И только задавшись этим вопросом, я понял то, что мое подсознание распознало само. Этим ребятам я должен отдать все. Потому что завтра пойду с ними в бой...

В час ночи пришел замполит и разогнал нас. Но, "Скалолазку" я все-таки спел.

Почему Викентьев не выходит со мной на связь?

* * *

Другая война. Ну а как это еще можно назвать? Там она была Великой Отечественной. А здесь... Заводы и фабрики работали шесть дней в неделю. В воскресенье люди отдыхали. Ходили в кино и театры там, где они были. Выбирались на свои садовые участки. Еще в тридцать восьмом всем желающим стали давать по десять соток. Студенты, а их в стране стало очень много, подтягивали "хвосты" или весело отмечали окончание сессии. С одной стороны война с фашистской коалицией, а с другой — как жили, так и живем. Война — она где-то там, на западе. Даже отпуска не отменили. У кого-то две недели, а на вредных производствах — месяц. Подъем патриотических настроений во всех слоях общества огромный. Добровольцев в армию — полно. Вот только мало кого берут. Ну, кому нужен необученный солдат? А если этот доброволец — квалифицированный рабочий? Вот и давай на производстве свои сто — сто три процента нормы. Сто десять? Вот тут уже разбираться начнут. Если ты такой способный и трудолюбивый, что действительно можешь больше других сделать, так получи за это премию. А если технологию нарушаешь и гонишь количество за счет качества? Так за это еще в том же тридцать восьмом начали давать на первый раз условные сроки с поражением в гражданских правах. Молод и силы девать некуда? С работы не отпускают? Учись! Партия и правительство все для этого сделали! Не очень квалифицированный, талантов особых и семьи нет, в армию не берут, а на месте не сидится? Так вон повсюду объявления, "требуются на стройки народного хозяйства". Страна как будто и не заметила войны. Прокладывались новые дороги, старые расширялись и покрывались слоем черного асфальта. Снимались новые фильмы, в театрах ставились новые постановки. Люди любили друг друга и рожали детей.

А войска работали строго по планам. Я просматривал свежие сводки с фронта. На душе было и радостно, и горько одновременно. Радостно, потому что, несмотря на ожесточенные бои, потери были минимальны. Горько... Очень горько было за ту мою прошлую Родину. Столько народа погибло в той Великой Отечественной войне!

В двери опять показался Поскребышев:

— Егор Иванович, все уже собрались.

Я посмотрел на часы. Тринадцать пятьдесят восемь.

— Зовите.

Предстояло обсудить текущие вопросы и проверить готовность к операции " Удар молнии".

Почему Викентьев не выходит со мной на связь?

* * *

— Вот, подумай сам, — майор легонько простучал папиросой о пачку, вытряхивая из нее крошки табака, промял мундштук, прикурил и продолжил, — чем ограничивается высший пилотаж на Яке?

— Ну как, чем, — капитан отвел взгляд от окна, за которым вдали виднелось взлетное поле аэродрома, — летно-техническими характеристиками самолета и умением пилота.

— Правильно, — в интонации майора прозвучали учительские нотки. Задолго до войны он много лет проработал инструктором в авиаучилище, — а если летчик хороший?

— Ну, — капитан задумался, — способностью пилота переносить перегрузки.

— Вот, а я о чем, — удовлетворенный ответом командир полка потянулся стряхнуть пепел в гильзу от зенитного снаряда. Медали на его груди тихо звякнули, — А Василий на пилотаже умудрился уже три самолета развалить. Причем два списали на земле, как не подлежащие восстановлению, а позавчера... — майор помолчал, — позавчера под Остроленкой его эскадрилья прикрывала понтонную переправу. Он сбил два "лапотника" и, уходя от "худого"* на выходе из пикирования, потерял крыло.

— Как это потерял? — удивился капитан. Он только сегодня вернулся в полк после лечения и с большим интересом выслушивал новости вперемешку с рассуждениями от своего друга и командира.

— А вот так! Комиссия во главе с инженером дивизии дала заключение о превышении расчетных перегрузок. Как Василий умудрился не только успеть покинуть разломанный самолет, но и раскрыть купол парашюта, я не понимаю, — майор загасил папиросу и тут же достал из пачки новую, — Может, помогло то, что на пикировании фонарь отсосало?

— Подожди, — возбужденно прервал друга капитан, — после десятка "же" Вася выпрыгивает и спокойно приземляется на парашюте?

— Именно!

— Ну, силен! Прямо зверь какой-то!

Командир полка посмотрел на друга и расхохотался. Капитан непонимающе глядел на смеющегося. Тот, вытирая слезы объяснил:

— Василий себе новый позывной взял — "Зверь".

Теперь улыбались уже оба.

— Если бы только это! — майор встал и подошел к окну.

Низкие тучи, накрывшие аэродром, и были причиной того, что командир полка мог свободно пообщаться с другом. Синоптики, увы, не обещали летной погоды еще два дня.

— Если бы только это, — повторил майор, — Восторженная пехота, наблюдавшая за боем снизу, тут же предоставила Васе машину с сопровождением. А в машину складировали трофейные "гостинцы". В результате вечером весь полк пьяный был, обмывая трех сбитых.

— Каких трех, ты же говорил, он двух "лаптежников" сбил?

— Так ему еще "мессера" записали, — объяснил майор, — "худой", который за Васей погнался, на выходе из пикирования не смог вписаться в траекторию "Яка" и вмазал в землю.

— В общем, неделю назад с ним что-то произошло. Ну, ты же сам Васю знаешь. Обычный летчик, да, хороший пилот, но ничего особо выдающегося. А тут пришел ко мне и потребовал тренировочный полет. В тот день на фронте относительно тихо было, ну я и разрешил. Соответственно, решил понаблюдать. Сам понимаешь, если что, то моя голова с плеч первой полетит. Повиражил он немного, бочку в обе стороны крутанул. А потом... — майор помолчал, — А потом начал выделывать такое... Вот после того тренировочного полета его Як и списали. Новых самолетов у нас, сам знаешь, хватает. На следующий день Василий сбил двух "худых" и "раму". После посадки пожаловался на плохую реакцию самолета на элероны и что машину тянет в левый крен. Техник стал осматривать "Як", а у того консоли крыльев повело, а с левой стойки шасси щитки от перегрузок вырвало. Как посадил, не представляю. В общем, списали самолет, — майор опять помолчал, — Да и сам он какой-то другой стал. Шуточек меньше. КУЛП наизусть выучил. Заносчивость куда-то исчезла. Резко повзрослел? Осознал, что война — не игрушки? Ответственность за фамилию почувствовал? — майор задавал вопрос за вопросом сам себе, — За неделю Василий заимел девять сбитых, — командир полка кивнул удивленно молчащему капитану.

— Да-да, девять. Я его представил к двум "Красным Звездам" и старлею. Комдив к "Боевому Красному Знамени". Ну, с такими темпами, он в этом месяце и "норму" выполнит, — майор выразительно посмотрел на свою звезду Героя Советского Союза, — Завтра его командиром третьей эскадрильи поставлю. На Хомякова все равно вызов из Штаба ВВС пришел.

*"клички" немецких самолетов. "Лапотник" или "лаптежник" - пикирующий бомбардировщик Юнкерс-87 и "худой" — истребитель Мессершмитт BF-109.

* * *

Выбил себе разрешение на ночные полеты. Как? Элементарно. Пошел к командиру полка и потребовал допуск. Он мне — не по правилам. Я за тебя отвечаю и в обход приказа ночью не выпущу.