Те, кого мы прощаем

Лизетта была девушкой, прекрасной со всех точек зрения, потому Берти не преминул потрепать ее по щеке, а она милейшим образом смутилась:

— Сударь, я не...

— Лизетта, я уже тысячу раз просил вас избегать всяческих сударей. Для вас я не желаю быть каким-то безликим сударем. Я — Бертрам, Бертрам и еще раз Бертрам! Желаете, выложу свое имя из колбас и сыров в главном складе?

— Да, конечно, Бертрам... Я просто немного растерялась, поскольку...

— Не нужно теряться. Я не найду себе места от горя, если вы потеряетесь!

Он попытался ее приобнять, девушка вывернулась не без кокетства:

— Бертрам, ну инспекция же... Она пришла. Прямо сюда!

— Сюда?

— Ну, они ждут там, в прихожей... Это так необычно!

Берти хмыкнул. Лизетта была в меру глупенькой — то есть, могла проявить ум в тех редких случаях, когда это действительно требовалось. В частности, умела отличить обычное от необычного.

— Зовите же сюда необычных гостей. Озарим их лучами нашего внимания!

Лизетта распахнула дверь и сделала реверанс, маняще оттопырив попку. Не без сожаления Берти перевел взгляд на гостей — и убедился, что они действительно необычны. Во главе инспекции шел министр двора. Он стоял в дворцовой иерархии непосредственно над Берти Крейном, но никогда прежде не унижал Берти чем-то вроде проверки. Министра не волновало, сколько и чего имеется на складе. Министра волновало одно: когда понадобится что-либо — от сухого цвета горных фиалок до копченой бычьей ноги — чтобы оно, требуемое, было сейчас же доставлено. Берти его не подводил.

— Мне так жаль, что беспокою вас в вашем царстве припасов, дорогой Бертрам! Я убежден, что фсюду у вас полный порядок. А если и не полный, то это ли главное? Излишний порядок только давит душу.

— Я полностью согласен, милорд! Если бы Лизетта не вносила нотку хаоса, я просто задохнулся бы от уныния... Но, виноват, чем я обязан вашей проверке? Ее величество или лорд-канцлер выказали недовольство качеством поставок? Если так, то я весьма удивлен!

— Милейший Бертрам, никакого недофольства! Просто миледи фрейлина сочла нужным проверить, довольно ли припасов ко дню празднования победы над бунтарями. Вы ше слыхали про этих Подснежников? Какие странные люди, не понимаю, о чем они думают!..

Следом за министром вошла Лейла Тальмир — первая фрейлина владычицы. Ее появление сделало ситуацию еще более странной. Да, в отличие от министра двора, леди Тальмир как раз была склонна ко всяческого рода инспекциям. Но, во-первых, ни владычицы, ни лорда-канцлера сейчас нет во дворце — кто же приказал фрейлине учинить проверку? А во-вторых, она не принесла с собою ни счетов, ни карандаша и бумаги. Как же она думает пересчитать складские запасы — в уме?..

— Миледи, желаете мой блокнот и счеты? — предложил Берти.

— Желаю поскорее сделать дело.

Министр двора пожал плечами, как бы извиняясь за грубость своей спутницы.

— Ох, эта спешка... Никого она еще не дофодила до добра, кроме ее феличества при собачьей гонке. Вы ше помните гонку, Берти? То было потрясающе феерично!

— Где хранятся съестные припасы? — сухо спросила фрейлина.

— Внизу, разумеется. В холодных подвалах, — повинуясь ее напору, Берти ответил кратко, и сам себе стал противен.

— Проводите нас туда.

Четверо двинулись вглубь складов. Впереди выступал Берти, за ним верная Лизетта, далее фрейлина и министр. Несколько раз Берти останавливался и обращал внимание гостей:

— Чувствуете прекрасный запах? Здесь у нас хранятся всевозможные благовония и эфирные масла. Обеспечить приятный запах во всех помещениях, уберечь от травм тонкое обоняние барышень — одна из первейших задач министерства двора. Знаете ли, миледи, сколько эфирных масел потребляет двор за одни сутки? Я могу вам сказать с точностью до унции.

— Чшудессный аромат! — говорил министр.

— Не стоит задерживаться, — обрывала фрейлина.

— А здесь, как видите, запасы искровых ламп. Осветительная техника весьма ненадежна: каждый день не меньше десяти ламп выходят из строя — и что с ними делать? Нет, миледи, их нельзя починить. Искровая лампа — как судьба: если сломана, то уже не исправишь. Только выбросить и вставить новую.

— Как это ферно!

— Далее, сударь, далее.

— Мы входим в зал, миледи, где хранятся запасы всех видов материи, использованной в интерьере. С завидной частотою их приходится обновлять. Господа офицеры имеют склонность порывисто открывать вино, или взмахивать голыми клинками ради драматичности жеста. Дамы неосторожно задевают шторы плечами в пудре или креме. Иногда приводят собачек или котиков, те и другие совершают непотребство... Словом, стены нередко страдают, и приходится обновлять драпировку.

— Как это вашно — беречь красоту! Куда скатится столица, если мы позволим дворцу обветшать!

— Судари, напоминаю: ее величество и лорд-канцлер отправились бороться с бунтарями. Очевидно, они вернутся с победой. Состоится праздник.

— Всенепременно, миледи! Невосмошно не отметить такую радость! Эти бунтари, они фсе бунтуют и бунтуют, без конца и краю. Когда ше этому конец!

— И что понадобится для праздника? Искровые лампы? Драпировка? Благовония?

— В деле праздника нет мелочей, каждая деталь важна!

— Судари, прежде всего важны съестные припасы. Праздник обернется скандалом, если гости будут голодны!

— Хорошо, миледи, будь по-вашему, — смирился Берти и кратчайшим путем провел инспекторов в холодные погреба.

Обед уже окончился, и слуги не сновали здесь со своими тележками, не грузили припасы в кухонный подъемник, не изводили Лизетту требованиями одного, другого, третьего. Стояла тишь. В величавом безмолвии желтели головы сыров, лоснились колбасы, круглились бочонки с маслом, возвышались копчености, воздетые на крюки.

— Пищевой склад, миледи, являет собою анфиладу погребов, в каждом из которых хранится свой тип припасов. К нашему счастью, здесь имеются такие отделы: колбасно-сырный, мясной, сахарно-масляный, хлебно-мучной...

— Думаю, я сама увижу.

Фрейлина зашагала вперед, меча по сторонам цепкие взгляды. От ее деловитости Берти становилось не по себе. Он пропустил Лизетту и, идя за нею следом, нашел успокоение в созерцании. Помощница Берти была как раз такою девушкой, наблюдая за которой забудешь и о суровых инспекциях, и даже о бунтарях. Захотелось ущипнуть ее за попку, но Берти сдержался при гостях. Даже наедине он позволял себе пощипывать Лизетту не чаще раза в день. Щипки за попку приносят радость, пока они хотя бы отчасти запретны.

— Что здесь? — вторгся в его мысли сухой язык фрейлины.

— В ящиках находятся овощи. Изволите видеть, вот здесь картофель, здесь лук, здесь морковь... А вот яблоки — они, конечно, не относятся к овощам, но именно в этом погребе для них самые подходящие условия.

— Один ящик выглядит особенным. Он заперт на замок.

— Ферно, очшень даже заперт. Я бы, пошалуй, назвал его сундуком.

— Миледи, этот сундук принесли люди лорда-канцлера. Видимо, в нем их особенные северные лакомства. Никому, кроме кайров, нельзя отведать их вкуса. Как вы знаете, миледи, у северян много странностей.

— Можете отпереть?

— Простите, миледи. Мне не оставили ключа.

— Вы приняли на хранение сундук с неизвестными припасами, даже не открыв?

— Отчего нет? Если кайры желают питаться так, как у них принято, то я не стану препятствовать. "Позволь иному быть", — говорили Праматери. Я уважаю культуру других земель.

— Я должна проверить сундук.

Берти развел руками:

— Не вижу способа осуществить это. Разве только подождать возвращения северного войска и попросить... Миледи, что вы делаете?!

Лейла Тальмир развязала мешочек у себя на поясе, извлекла гнутую железку (весьма похожую на то, как представлял себе Берти воровскую отмычку) и вонзила в замочную скважину.

— Миледи, вряд ли это допустимо! Северяне придут в негодование!

Ничем не выдав своего внимания к Берти, фрейлина прощупала отмычкой внутренность замка. С хрустом провернула на полоборота.

— В сундуке может храниться нечто, легко портящееся. Видите, как плотно пригнана крышка. Вы откроете, и продукт придет в негодность!

Леди Тальмир вогнала в замок вторую отмычку и крутанула ее, не вынимая первой. Замок клацнул. Фрейлина скинула его и подняла крышку.

Внутри лежал труп.

Лизетта завизжала и кинулась бежать. Берти поймал ее одной рукой, а второю зажал себе рот. Министр двора исторг из груди возглас:

— Святые Праматушки!

— Особое северное лакомство, — подытожила фрейлина.

Берти испытал сильное желание убраться отсюда и прислать гвардейцев, а самому погулять в саду, пока идов сундук не вынесут. Но, обнимая Лизетту за талию, он не мог позволить себе малодушия. Храбро шагнул вперед и заглянул, зажав нос, чтобы не стошнило.

— Похожа на женщину.

— Вы наблюдательны.

— Ее убили.

— Метко сказано.

— Прямо в сердце!

— Изверги.

— Нужно доложить в протекцию! По дворцу ходит женоубийца!

Фрейлина помедлила, размышляя. Вообще, она держалась на диво хорошо: сохранила вот способность к размышлениям. Кремень, а не леди.

— Как вы думаете, сударь, северяне знали о содержимом сундука, когда принесли его?

Берти моргнул.

— Если думать по логике, то, пожалуй, должны... Но зачем им нести труп в пищевой погреб?

— Это самое холодное место во дворце. Только здесь тело сохранится действительно долго.

— Вы правы, миледи...

— Я полагаю, северяне хотели сберечь покойницу. Возможно, при жизни она была дорога им.

— Боги, но почему здесь, у меня?!

— Я же сказала, сударь: здесь холодно.

— Не могу поверить! В моем складе, среди яблок и моркови...

— Неффероятно! Чшудовишно!

— Миледи, я позову гвардейцев.

Тогда фрейлина проявила дивное здравомыслие. Взяв Берти за плечи, она вкрадчиво спросила:

— Вы хотите расстроить герцога Ориджина?

— Конечно, нет! Я и не собирался!

— Вы непременно расстроите его, если позовете гвардию. Гвардейцы похоронят бедную женщину. А герцог, очевидно, хотел сохранить ее непогребенной.

— Он так хотел? Но почему?! Почему здесь?!

— Здесь холодно, сударь! Я говорила уже дважды.

— Боги, что нам делать?!

— Сударь, мне думается, проще всего поступить так. Когда вернется герцог Ориджин, скажите одному из его людей, что сундук источает легкий запах плесени. Северяне вынесут его, и проблема решится сама собою.

— Легкий запах? Вы зовете это "легким запахом"?!

— Станет легким, когда закрою крышку.

— Вы закроете крышку?

— Возьму на себя труд.

— Святые Праматери! Вы просто запрете сундук и сделаете вид, что ничего не случилось?!

— А что особенного случилось? Некий кайр сохранил тело своей жены или сестры. Убеждена, в Первой Зиме это — обычное дело.

— Да, миледи, наверное, но... Все так абсурдно!

Тут подала голос Лизетта:

— Бертрам, сударь... Лучше так сделать, как миледи говорит... Два дня потерпим — северяне унесут сундук, и мы все забудем. А иначе ведь следствия, допросы... Неизвестно, чем для нас кончится... Сударь, я прошу вас...

Недолго подумав, он признал правоту помощницы.

— Хорошо, леди Лейла, так мы и поступим. Сможете запереть сундук?

— Да, сударь.

— Умоляю: надежно заприте! Крышку поплотнее, чтобы не проникало.

— Я сделаю, сударь. Ступайте.

Ни Берти, ни Лизетта, ни министр не заставили себя уговаривать. Они быстро зашагали дальше, а через три минуты фрейлина нагнала их. В оставшееся время инспекция не выявила никаких нарушений, и Берти Крейн получил заслуженную похвалу не только от министра, но даже от леди Тальмир.

Спустя два дня герцог Ориджин вернулся во дворец злой, как черт. Берти не рискнул обратиться к нему, но встретился с кайром Робертом — самым спокойным из северян — и осторожно намекнул, что на сундуке изволила возникнуть плесень. Тем же вечером мрачный груз унесли из подвала, и жизнь потекла веселым ручьем, журча и искрясь.

В те три минуты, что леди Тальмир провела наедине с покойницей, милашка Лизетта ощутила прилив любопытства. Сие чувство нахлынуло внезапно и волною накрыло страх. Лизетта задержалась на миг и сквозь дверную щель глянула на фрейлину. Она увидела нечто такое, что предпочла считать видением, досадною ошибкой своих глаз и нервов. Уже к вечеру она забыла это, как страшный сон.

* * *

Май 1775г. от Сошествия

День разоблачения генерала Алексиса Смайла

Фаунтерра, дворец Пера и Меча

— Вот и все, ваше величество. Я сказал, что знаю, — окончил речь Серебряный Лис. — Теперь решение за вами.

— Ему нельзя доверять, — сказала фрейлина.

Это же думал и капитан, но промолчал. Все время, пока длилась чудовищная речь генерала, в груди капитана гвардии Шаттэрхенда, стоявшего подле владычицы, теснились два чувства.

Одним было... Негодование? Гнев?.. Скорее, просто желание выхватить шпагу и заколоть генерала. Движимый этим желанием, капитан сжимал шершавую рукоять в проволочной оплетке, поглаживал большим пальцем витиеватую гарду. Каждое слово Лиса говорило капитану одно: такого не должно происходить. Не в Фаунтерре, не с ее величеством Минервой. Не у него, капитана, на глазах!

Но другое чувство сдерживало руку и не давало шпаге вылететь из ножен. То был восторг. Но своем веку Шаттэрхенд повидал трех императоров. Адриан был самым решительным из них; Телуриан, без сомнения, самым грозным. Обоим не занимать было ума и воли, оба правили железною рукой, ни разу не дрогнув. Оба пользовались огромным уважением капитана. Но только Минерва вызывала в нем восторг. Возможно, дело в том, что ее он знал очень близко — наблюдал и в ужасе, и в слезах, и в похмелье, и в горькой апатии, и на больничной койке. Сквозь золотую маску, носимую императрицей, он привык видеть душу. А может быть, в том причина, что Минерву не готовили к престолу. Телуриана и Адриана с малых лет ковали, закаляли, оттачивали, подобно лучшим клинкам; Минерва же несла бремя сама, без помощи мастеров и наставников. Так или иначе, Шаттэрхенд восхищался ею до душевной дрожи, и безгранично верил в нее.

Эта вера и мешала ему выхватить клинок. Телуриан и Адриан, вне сомнений, приказали бы убить двурушника; но Минерва — иная. В ее огромной душе может хватить милосердия на то, чтобы простить генерала.

Владычица обратилась к Серебряному Лису:

— Ваш рассказ весьма огорчил меня. Я мнила, что изо всех людей, обладающих военной силой, хотя бы на вас могу положиться. Очень жаль, что ошиблась.

— Ваше величество, клянусь, что вы можете мне доверять. Я ни разу не совершил ничего вам во вред! Делал лишь то, что помогало вам укрепиться во власти.

— До сего дня — да. Но если вам прикажут свергнуть меня...

— Я отвечу решительным отказом! Я никогда, ни за что не пойду против вас.

Рука Шаттэрхенда особенно сильно зачесалась. Двуликий подлец не имеет права на подобные клятвы.

— Генерал, однажды я читала забавную пьесу о слуге двух господ. Она не была основана на реальности. Не слыхала, чтобы кто-нибудь успешно служил двум сеньорам.