Дем Михайлов Низший 5

Ага...

Новорожденные оленята?

Ну да. Приходится выкармливать некоторое время. Но на ягель переходят быстро.

Прямо маленькими появляются?

Само собой. А какими еще? Даже оленям расти надо.

Но ведь сыроеды появляются и взрослыми.

Собеседники закивали — бывает так чаще всего. Но и дети ведь появляются.

Как это?! Дети?! Реально?!

Конечно! Вот она, она, он, а там еще те трое — все появились детьми в возрасте от двух до десяти лет. Тоже выкармливали всем племенем и воспитывали. И в этом особая радость, ведь стойбище прекрасно, когда яранги полны детских голосов.

Ну да, ну да... а что насчет памяти? Не стерта?

Стерта. У всех. Видать таково веление Матери-Скалы позаботившейся, чтобы сыроеды не помнили былой горестной жизни. Да и затем помнить темное прошлое? Лучше жить светлым настоящим.

А с чего взяли что прошлое было темным?

А как иначе? Было бы светлым — кто бы его стирал из памяти людской?

Ясно. Память стерта, руки и ноги свои от рождения, взамен умерших изредка появляются новоприбывшие дети. Понятно. А чем живете? Откуда шкуры понятно. А инструменты?

Торговые автоматы Матери всегда полны! И каждый сыроед может в любой момент купить все необходимое на святые баллы сэоб.

Как-как? Какие баллы?

СЭОБ.

И что это?

Мне пояснили охотно — это единственная здешняя валюта, что каждый день начисляется на внутренний золотой счет каждого сыроеда.

Золотой счет?

Ну да. Как захотел — глянул на него, посчитал сколько монеток сэоб накопилось. Выглядит как желтого цвета куцая строчка перед глазами:

Баллы С.Э.О.Б.: 15

И что за сэоб? Знаете?

На это ответить нетрудно. СЭОБ — баллы соответствия этническому образу бытия.

Что за хрень?

Не хрень, а сэоб! Святые монеты доброй Матери. И платят их за правильную жизнь. Жизнь сыроеда. Ведь сыроед что делать должен? Правильно. Рыбу гарпунить и ловить прибрежными сетями, на песцов охотиться, съедобные травы и ягоды тундры собирать, олешков пасти, шкуры выделывать, яранги ставить и разбирать, сказки у костров рассказывать, вкусное свежее мясо в булькающем кипятке варить, веселые песни петь. Вот настоящая самобытная жизнь сыроедов. За нее и платят монеты сэоб.

Ла-а-адно... Кочевка? Куда кочуете, этнос семнадцать? И зачем?

Как зачем? Хотя вы здесь чужие и пока многого не знаете. Кочевка необходима — олешки прожорливы, весь ягель вокруг быстро подъедают. Оттого надо всем племенем собираться, яранги разбирать, на нарты грузить и отправляться в место побогаче.

Услышав это, я встал и ненадолго покинул ярангку. Прошелся вокруг стойбища, заодно проведав бойцов и гниду. Огляделся. Вернулся в ярангу и уверенно заявил — что-то вы темните, сыроеды. Тут остров припертый к стене. Куда кочуете нахрен?! На дно морское?

Мои слова сыроедов огорчили. Но в тупик не поставили. Один из разговорчивых стариков хрипло посмеялся и, закурив трубку, спокойно пыхнул в мою сторону дымом вперемешку с пояснением — кочевка сегодня. Сам и увидишь. Начало когда? Хочешь сейчас и начнем?

Хочу!

Так сходи к вождю Гырголу. Тут все от его слова зависит. Как он скажет — так и начнем. Не слабо?

Мне?

Сцапав кусок мяса, хлебнув солоноватого бульона, я снова покинул шатер и в сопровождении доброго десятка островитян быстро отыскал сидящего на вытертой шкуре седого вождя, занятого выстукиванием мозгов из оленьих костей. Тут-то, в начале беседы, я и узнал тот голос, что требовал бросить нас обратно в стальную яму или же оттащить под ветви Доброй Лиственницы в Смертном Лесу. Тут-то ко мне и вернулась ревущая яростная ненависть, что кипела в душе от самого моего рождения в дерьмовом мире и немного поутихла при виде пасторальной островной жизни сыроедов. Не притронувшись к старику и пальцем, я повернулся к "рядовым" и уточнил про объятия Лиственницы. Выслушав, окончательно поняв функцию, заодно узнав про Добровольную Смерть, я кивком поблагодарил рассказчиков и буднично пообещал убить старого вождя к завтрашнему полудню. Если не хочет умереть в боли — пусть уходит в Смертный Лес и заползает под колючие ветви дерева убийцы. И что там насчет кочевки? Не пор ли начать?

Охреневший от моей угрозы вождь не сразу собрался с мыслями. Махнул безвольно рукой — начинайте мол. И, растеряв всю важность, жалобно заглянул в глаза стоящих вокруг членов племени — защитите ведь любимого вождя? Ответа он не получил. Островитяне ушли к ярангам. Я потопал следом, не оглянувшись на получившего приговор старика.

Меня, как больного, усадили на небольшой пригорок. Вскоре рядом оказались остальные бойцы. И гнида с трещиной на заднице — что разошлась аж до затылка. Хлебая чай и бульон, греясь под накинутыми шкурами, мы тихо разговаривали и во все глаза наблюдали за действиями сыроедов. А те не медлили, явно стараясь начать кочевку как можно скорее.

Быстро и споро с яранг сняли шкуры, свернули, уложили на землю. Следом разобрали каркас шатров и разместили его на подтащенных санях. Сверху уложили шкуры. Стянули все веревками. На другие сани уложили пожитки, усадили пару совсем уж седых и щуплых стариков. Следом мужчины отправились к центру острова и живо пригнали оттуда всех оленей. Я уж думал — запрягать будут. И в тысячный раз задался мыслей — куда сука кочевать?! Остров! Может я все еще брежу?!

Оленей пригнали. Неожиданно зазвучала громкая и веселая, если не сказать жизнеутверждающая песня, к которое присоединилось все племя. Едва слышно послышался вой донесшийся от Смертного Леса. Песня зазвучала веселей. Гыргол торжественно махнул рукой — тронулись! Но никто никуда не пошел. Хотя все сыроеды дружно зашагали — на месте, вглядываясь при этом вдаль.

Мотали башками олени, лениво бродя по снесенному стойбищу. Привстав, я изумленно смотрел на центр острова — на жалкие остатки съеденных трав и мха. И смотрел по очень простой причине — земля крутилась! Твердь земная разделилась на десятки прямоугольных кусков, что попросту провернулись вокруг оси и снова сошлись. В центре острова появился огромный участок нетронутой цветущей тундры, от чьего разноцветье радовался и страдал одновременно привыкший к серой стали мира взор. Снова послышался хриплый короткий вой. И тут же зазвучали над стойбищем радостные и вроде как даже усталые после "долгой" дороги голоса: Добрались! Пришли! Вот тут и остановимся! Кочевка удалась. Славное место!

Охренеть...

Охренеть...

Я снова и снова повторял это простое душевное слово, глядя, как оленей гонят к богатому пищей участку тундры, как туда же идут женщины торопящиеся собрать ягоды и травы, как мужчины, устало и показушно разминая онемевшие после кочевки ноги, опять стаскивают с нарт стариков и шкуры, начинают возводить каркас шатров, ставя яранги на том же самом сраном месте!

Вот и вся кочевка...

Охренеть...

Глядя на улыбающиеся лица, на нарочитые позы, на богатую меховую этническую одежду, на то, как что-то бормоча "разводят" сами собой снова вспыхнувшие костерки.

Большое и хорошо поставленное театральное представление с названием "Кочевка сыроедов" — вот что тут только что было, мать его. Никто никуда не кочевал.

И находись я, например не здесь, среди участников гребаной клоунады, а сидя перед экраном, показывающим вот это все... что бы это было? А что тут думать. Наверняка там имелось бы конкретное название: "Обычаи и быт этноса сыроедов". С плывущими по низу экрана поясняющими субтитрами — вот сыроеды кочуют, вот режут олешков, вот строят яранги, а вот и поют... Еще бы и хорошо поставленный голос диктора звучал: "Культура сыроедов насчитывает уже тысячелетия. Она сложилась в условиях скудной и суровой природы Севера, где каждый день был посвящен выживанию. Сыроеды сумели приспособиться к жизни там, где до них не жил никто... и прочее бла-бла-бла"...

Сука...

Весь этот остров — музейный экспонат.

Живой музейный экспонат.

Вот куда мы выползли из стального мира — прямо в музейную витрину, оказавшись внутри игрушечной театральной постановки.

Монеты сэоб.

Теперь понятно почему здешняя валюта называется так длинно и своеобразно.

Баллы соответствия этническому образу бытия. Пой, танцуй, гоняй оленей, трахайся в яранге, собирай ягоды, уходи на Добровольную Смерть в Смертный Лес, снова трахайся в яранге, лови рыбу, жри рыбу, выколачивай мозг из костей, трахайся в яранге... и на твой золотой счет будут регулярно падать звякающие монетки сэоб.

Вот дерьмо...

Это какое-то сраное реалити-шоу...

Но раз есть шоу — кто-то должен и смотреть его? Должны быть и зрители, что, сидя на удобных диванах перед огромными экранами почесывают волосатые пуза, смотрят на улыбчивых сыроедов и лениво думают — вот ведь гребаные тупые дикари, хотя вон та стройная раскосая девчонка вполне ничего, а посмотреть бы еще не только на то, как она расчесывает темные волосы сидя у костра, но и на то как она обнаженная прыгает вон на том мускулистом бугае.... Нет ли ночного платного просмотра по тройному тарифу? И рука зрителя начинает сильнее мять волосатое пузо нависшее над растянутыми трениками...

Дерьмо...

Но состояние общей охренелости только прибавило трезвости и энергии.

Дождавшись, когда стойбище вернется к первоначальному виду, подсев рядом с занятыми штопаньем шкур женщинами, я опять начал расспросы.

Кто вы по статусу?

Добровольно низшие?

Ответом было недоуменное — это еще что? Ну нет. Мы Этнос-17 (добровольно сохраненный).

А есть ли ранги и рабочие нормы?

Это еще что? Нет. Хотя старый вождь Гыргол рангом повыше. Может многое. Он же еще и шаман — взял на себя обязанности, когда старого шамана отправил в последний путь, а другого назначать не стал.

Ага...

А есть ли запреты?

Какие еще запреты? Они сыроеды — свободное племя. Ходят, где хотят, рыбачат, кочуют.

Ну да, кочуют — с улыбками маршируют на месте, изображая кочевку и, похоже, даже не соображая, насколько страшно это выглядит со стороны.

Улегшись на починенную шкуру, глядя в покрашенное небо, я чуть помолчал, пытаясь систематизировать услышанное и понял, что систематизировать особо нечего. И так все понятно. Хотя... ответ на следующий вопрос меня действительно интересовал — кому принадлежал хриплый вой, что раздался до и после так называемой кочевки?

Иччи. Дух-защитник Смертного Леса.

Кто?

Иччи. Дух Смертного Леса в обличье старого черного волка. Мы называем его просто Иччи, хотя это и относится ко всем духам природы. Но тут ведь только один Иччи. Хотя кое-кто раньше считал его не иччи, а деретником. И те, кто видел Иччи своими глазами вполне могут согласиться с тем, что иччи давным-давно превратился в Деретника.

Помассировав виски, я попытался разобраться и задал еще пару вопросов.

Кто такое иччи?

Дух природы. Благожелателен к сыроедам.

А что иччи делает в Смертном Лесу? Воет и все?

Иччи важен! Подает сигналы о том, что можно приступать к кочевке. И он же говорит, когда большой поход пора завершать. А еще иччи помогает ушедшим в лес старикам добраться до Доброй Лиственницы, если им самим сил не хватило. Иччи следит за Смертным Лесом, не давая его ломать и корчевать, отгоняет от Доброй Лиственницы глупых зверей, что суются куда не надо, иччи же изредка подходит к оленям и забирает одного — самого хилого и больного. Очищает лес и тундру от падали. Унесет тело умершего в тундре и незамеченного соплеменниками. Еще иччи защищает сыроедов.

Защищает от кого?

От всего. Мы сами не видели. Но старики бают — иччи может покинуть лес и с рыком явится в стойбище, готовый защищать сыроедов от любой угрозы.

Так. Ладно. Кто такой деретник?

Злой дух, что вселился в чужое тело.

То есть деретник вселился в иччи?

Да.

С чего так решили?

Потому что зло не может существовать в добром теле — тело борется против такого присутствия, терзая само себя.

Выслушав, я чистосердечно признался — нихрена не понял.

Так сходи к Смертному Лесу и погляди. Увидеть Деретника легко. Войди в лес. Сядь у любого дерева и подольше посиди без движения с закрытыми глазами. Но не скрещивай руки на груди! Ни в коем случае! И не ложись! И не подходи к Доброй Лиственнице, если только жизнь не наскучила тебе или же не хочешь вернуться обратно вниз — туда, куда дерево сгребает стариков и не хотящих жить.

Ага...

Потратив на раздумья пару минут, я поднялся, подхватил шкуру и потопал через стойбище, по пути порывшись в своих вещах и прихватив нож, пустую бутылку и пару таблеток "шизы". Пройдя мимо единственного источника питьевой воды острова — сбегающей по боковой стене Матери-Скалы звенящей струи водопадика-ручейка — наполнил бутылку и продолжил путь к быстро приближающемуся Смертному Лесу.

Под ноги смотреть не забывал. Несколько раз нагибался, срывая полные пригоршни разноцветного разнотравья, растирал между ладонями, с наслаждением вдыхая запах живой природы. И заодно убеждался — тут без обмана. Все настоящее. Хоть что-то реальное внутри огромное и фальшивой музейной витрины.

Лес начался не внезапно. Сначала тундра пошла большими кочками поросшая желтым колючим кустарником. Я заметил шмыгающих в траве небольших пушистых зверьков, порхающих бабочек, пернатую задницу поспешно смывшейся птицы. Природа...

Дальше появились деревца, что выглядели насквозь больными, изломанными, потоптанными. Искривленные стволы почти горизонтальны, ветви с частыми округлыми листочками стелются по земле. Но все это деревья с пятнистыми бело-черными стволами. А за ними уже идут деревья помощней и помрачней — хвойные с бугристыми стволами. Они растут близко к друг-другу, а дальше их заросли становятся только гуще. Еще шаг — и ты понимаешь, что шагаешь уже по пусть не слишком высокому, но все же лесу.

Здесь я первый раз увидел его след. На свободной от травы мокрой земле глубоко отпечатался след звериной лапы. След размером чуть больше моей ладони. Сразу стало ясно, что волк — не выдумка. А еще стало ясно что это охрененно здоровая зверюга. Постояв над следом, озираясь, я двинулся дальше.

Мягко ступая по бурой хвое, я углубился в лес еще метров на двадцать и, увидев впереди полянку, медленно опустился под одно из деревьев и прижался к стволу спиной, не отрывая взгляда от поразительного дерева, растущего посреди свободного пространства.

Это дерево отличалось от других всем, кроме внешней болезненности. Крупнее прочих. Заметно крупнее. Растет особняком. Толстый могучий ствол искривлен в нескольких местах, отчего шел то параллельно земле, то уходил от нее свечой. Толстые ветви покрыты богатой и яркой изумрудной хвоей. Настолько яркой, что за хвоей почти незаметны черные изогнутые шипы исходящие из нижних ветвей, образовавших что-то вроде шатра над землей. Под шатром небольшое земляное возвышение покрытое высокой зеленой травой мягко колышущейся под легким ветерком и выглядящей очень мягкой — так и хочется прилечь. Вот она Добрая Лиственница, что не доставляет явившемуся за смертью старику боли.

Никакой дыры в земле я не заметил, но это вполне логично — зачем показывать обреченному могилу, что по сути и не могила вовсе, а нечто вроде мусорной ямы.