Просветление. Глава 23. Белый Свет

Ма предложила ему выбрать себе Учителей. Когда же Андрей понял, какие люди готовы помочь ему в обретении высоких знаний и мудрости Белого Света, то онемел от изумления. Но, успокоившись и сосредоточившись, он понял, сколь фантастические возможности открываются перед ним. Сама встреча с тремя выбранными им Учителями стала ярчайшим событием в жизни Андрея. Часы, проведённые в общении с ними, и по прошествии лет он вспоминал в трудных ситуациях и в минуты раздумий, восстанавливая в памяти каждую деталь встреч с удивительными людьми. Вероятно, такое могло случиться только на Белом Свете: недостаточная продолжительность общения компенсировалась его качеством. После первой же встречи с Учителем Андрей знал его жизнь в подробностях, также как и Учитель видел Андрея, как облупленного. Такова была добровольно оплаченная цена уроков — полная взаимная искренность ученика с каждым Учителем. История жизни Учителя сама по себе становилась для Андрея уникальным уроком, источником важнейших знаний. Кроме того, он мог задать любой, самый каверзный вопрос, и получал развёрнутый правдивый ответ. Но и Учителя иной раз спрашивали Андрея о неприятных, некрасивых, болезненных событиях его жизни. И он отвечал, постигая тяжёлую науку общения с предельной искренностью и беспристрастной оценки собственных поступков. Беседуя с каждым из Учителей на "ты", абсолютно на равных, Андрей перестал бояться насмешек и непонимания, упрёков и укоров за сомнительные поступки, непременно случающиеся в жизни человека. И к своему величайшему удивлению он находил подобные страницы и в жизни своих Великих Учителей. Ориентируясь, прежде всего, на чрезвычайно интересные ему личности Учителей, он сам удивительным образом подобрал себе непохожих друг на друга Наставников, которых называл про себя — Поэт, Учёный и Государственный Деятель.

Сначала он встретился с Учёным, наверное потому, что тот казался ему доступнее других. Общение с ним казалось менее фантастичным, ведь Андрей помнил Учёного по жизни в "нулевом мире". Нет, они не были знакомы лично. Но Андрею были памятны заметки в газетах, публикации в журналах, радиопередачи и телевизионные программы об Учёном. Главное, что он почерпнул у него — это умение переосмыслять этапы своей жизни. "Какой бы великой не казалась тебе однажды избранная цель, — говорил ему Наставник, — не бойся отказаться от стремления к ней, если по прошествии лет понял, как она пуста и ничтожна. Какой бы красивой издалека не казалась вершина, при ближайшем рассмотрении она окажется уродливой, если принесёт радость тебе одному. Умей признавать свои ошибки и думай о ближнем!" Будучи последовательным противником насилия и жестокости, Учёный доносил до Андрея мысли о том, что вопрос выживания и прогресса человеческого общества — это вопрос преодоления разобщённости людей во всех сферах жизни от личных и семейных отношений до решения проблем планетарного масштаба. Учёный заинтересовался событиями в "мире номер минус два", Андрей рассказывал о законах и государственной системе, об эволюции и попытках революционного передела мира, о безумных стремлениях "вождей" и пассивности людей, пока их не настигли жернова новой власти. "Лишь перед лицом катастрофы у людей возникает мысль об объединении", — сокрушался Андрей. Собеседники снова возвращались к теме разобщённости. "Каждое разумное существо, оказавшись на краю пропасти, сначала старается отойти от этого края, а уж потом думает об удовлетворении всех остальных потребностей, — повторял Учёный когда-то произнесённые слова. — Для человечества отойти от края пропасти — это значит преодолеть разобщенность". Андрею оказались близки мысли Наставника, и вертевшийся на языке вопрос о принципах объединения людей отпал сам собой. Он отчётливо осознал, что сладкой ложью можно лишь на некоторое время объединить часть жертв преступной агитации и пропаганды, но никак не человечество в целом.

Встречи с Поэтом подарили Андрею счастье, невероятное состояние единения душ. При первой же встречи Поэт решительно отказался общаться с Андреем по схеме учитель-ученик. На второй день общения оба прониклись друг к другу особенной симпатией, а вскоре подружились. Если Андрей и опасался, что перед ним предстанет умудрённой жизнью, печальный философ или мрачный мизантроп, то ошибся категорически. Общаться с Поэтом оказалось легко и радостно, а его тонкие, ироничные, но вовсе не ядовитые шутки не раз заставляли Андрея смеяться до слёз. Ученик прекрасно осознавал масштаб личности Учителя и черпал у него уникальные знания, но весь процесс обучения превращался в свободную, предельно искреннюю беседу. Самые острые и заковыристые вопросы Андрея не остались без ответа.

— Радость и свобода жизни, общения, творчества — вот чего мне не хватало в земной жизни, и что я получил на Свете Белом, — говорил Поэт.

— Но и там ты был лучшим...

— Нет, друг мой! Лучший — тот, кто в эту самую минуту берёт в руки перо и без страха кладёт на чистый лист строки нового труда. Ему неведомы сомнения. Самую мучительную работу он воспринимает, как открытие неизведанных далей и глубин внутри самого себя. Пусть невдомёк ему, что рукою движет Проведение. Главное, что он верит — шаг в будущее за него не сделает никто другой. И это — правда! В сей прекрасный момент наш новый творец — самый лучший, слагает ли он стихи, пишет прозу, сочиняет музыку или занят научным трудом...

— Не за каждой рукой, вооружённой пером, стоят высшие силы... — засомневался Андрей.

— Верно. Например, для того, чтобы писать стихи недостаточно овладеть навыками стихосложения. Нужно почувствовать себя Поэтом — проводником стихий! А рифмовать слова может каждый. Ты умеешь? Нет? Могу научить!

— Звучит заманчиво, но я сомневаюсь, что из меня получится хороший поэт...

— Сомнения — признак поэтического дара! — весело рассмеялся Поэт. — Но если тебя не прельщает начертание букв на чистом листе, могу научить рисовать на нём изображения.

— Ты считаешь, что мне и это доступно?

— Каждому человеку доступно освоение творческих профессий во всём их многообразии. А здесь, на Свете Белом тебе дана возможность брать уроки у лучших мастеров своего дела сколь угодно долго, не теряя земного времени. Парадокс? Пользуйся им, но помни, что научившись виртуозно играть на фортепьяно, ты не станешь Пианистом до тех пор, пока не почувствуешь себя им! А почувствовав себя творцом, обретя дар, тебе станет совестно зарывать его в землю. Учись многому, но выбирай для себя занятия, без которых твоя жизнь опустеет...

Впервые в жизни Андрей учился с безудержным желанием, вдохновением, с радостью, о которой так часто любил говорить Поэт. Уроки плавно перетекали в философские беседы о мироздании и живых существах, без которых любой, самый прекрасный мир пуст. Беседы переходили в легкомысленные разговоры с многочисленными шутками, вином, знакомством с друзьями Поэта. А знакомства эти становились поводом для того, чтобы вернуться к урокам...

Однажды Андрей взял в руки карандаш и начал наполнять чистый лист бумаги своим вдохновением. Он просто не мог не делать этого. Андрей рисовал и рисовал, почти без пауз, долго, очень долго. А когда остановился, увидел перед собой три замечательных портрета Эммы. Он не слишком удивился тому, что у него получилось, потому что поверил в слова Поэта. Но Андрея поразило, КАК это получилось. Он задумался и довольно быстро создал ещё один рисунок — портрет Вероники... "Как трагически грустна твоя юная подруга! — воскликнул Поэт, с одобрением рассматривая работы Андрея, и добавил: — А жена — удивительна и прекрасна! И они обе ждут тебя..."

Третий Учитель — Государственный Деятель воспринял Ученика настороженно, пока не разобрался, откуда тот прибыл и почему оказался на Белом Свете. А разобравшись, заговорил с ним уважительно, без тени собственного превосходства. Он заявил, что не имеет морального права учить Андрея чему-либо, но с радостью поделится с ним собственным жизненным опытом.

— Ты спрашиваешь: как лучше, как правильнее? — говорил Учитель: — Но единых правил для всех человеческих общностей не существует. Ты же сам только что говорил о несовместимости равенства и свободы, сам цитировал мудрые мысли по этому поводу. Как там? "Общество всеобщего равенства — это общество бедных, слабых и глупых, основанное на насилии". *("Теорема неравенства Николая Бердяева") С этим трудно не согласиться, ибо стремящаяся к свободе личность вырывается из тесного круга равных посредственностей.

— Но я мечтаю объединить личностей, чтобы поднять общество хотя бы на одну ступень выше! — восклицал Андрей.

— Ты думаешь, что у меня есть готовый рецепт? — улыбался Учитель. — Могу рассказать только, как поступал сам. Когда я видел в саду пробитую тропу, говорил садовнику: делай тут дорогу.

Собственный опыт управляемой эволюции государственного устройства в тёмном мире не давал Андрею покоя. Он хотел разобраться в этом вопросе и считал, что лучшего советчика, чем его Учитель — Государственный Деятель, не найти. Но тот хмурился, выслушивая особенно заковыристые вопросы, и стараясь отвечать на них максимально подробно, признавал, что идеальное государство — столь же парадоксальная и недостижимая цель, как и общество свободы и равенства.

— Я пришёл к выводу, что реализовать все свои идеи, какими благими они бы не казались, невозможно. Важно задать выстраданное тобой направление движения общества и своевременно отойти в сторону, освободив дорогу тем, кто освежит твои намерения своими идеями...

— А, может быть, уйти, чтобы со стороны взглянуть на плоды дел своих и... покаяться? — с интересом взглянул на Учителя Андрей. Тот вздохнул, широко улыбнулся, обнял Ученика и негромко проговорил: "Так кто из нас с тобой — Учитель, Андрей? Ты во многом прав. И подтверждением тому — окольные пути, которыми я добирался на Белый Свет"...

Оставаясь в одиночестве и отдыхая от ежедневных занятий, Андрей начал испытывать мучительную тоску. Ма почувствовала это и однажды вызвала его на разговор.

— Что тебя мучает, сынок? — спрашивала она, усадив Андрея подле себя и взяв за руку.

— Я не знаю, что со мной, мама! Там что-то происходит... без меня... Там мои близкие страдают и любят...

— Тебе не надо об этом думать сейчас.

— Я не могу об этом не думать, Ма, время-то проходит!

— Ты ошибаешься, сынок. Время — странная штука. То спешит, то медлит, ты сам знаешь. Там, внизу, оно течёт медленно, это правда. Но здесь оно подвластно тебе. Не ломай голову, позже и поймёшь, и прочувствуешь это. Важно, что грядущие события твоей жизни произойдут вовремя или не случатся вовсе. Опять не понимаешь? Андрюша, у тебя сейчас два тела. Одно, тяжёлое — в тёмном Княжестве, другое тело, совсем лёгкое — здесь, на Свете Белом. Тел может быть и больше...

— Разве такое возможно? — удивлённо вопрошал Андрей и сам же отвечал: — Да, я понимаю. Тел много, сознание одно, душа... Но у Тамары — одно тело. То, тяжёлое там... похоронили...

— Верно чувствуешь. Но со временем и у неё может появиться возможность использовать второе тело. Всё зависит от целей, которые ставит перед собой человек, от сил и средств, которыми достигаются цели... Кстати, у некоторых тёмных сущностей тоже имеются большие возможности, в том числе и разные тела. Подумай об этом... А теперь вернёмся к твоей тоске. Скоро придёт время выбирать, и я поняла, что тебе необходима ещё одна встреча.

— С кем?

— Мой сын хочет познакомиться с тобой. Ты не возражаешь?

— Нет, — автоматически ответил Андрей и через мгновенье поднял на Ма округлившиеся глаза: — Твой сын? Я не понимаю...

— Какой же ты сегодня непонятливый, Андрюша! — успокоительно улыбнулась она. — Сейчас сам увидишь и поймёшь.

Ма привела его в просторную и, конечно, белую комнату и немедленно удалилась. Андрей же остановился, как вкопанный, вглядываясь в лицо мужчины, облачённого в уже привычные белые одежды. Золотистые, как у Ма, волосы на голове, серебро в усах и бороде; проницательные глаза, где строгость и безграничная доброта сочетались удивительным образом. Было в его облике что-то удивительно знакомое. Андрей смотрел, видел, но не понимал... И вдруг почувствовал! Сын Ма двинулся ему навстречу, и Андрей рванулся к нему. Но после пары шагов ноги Андрея подогнулись в коленях...

— Встань, Андрей, сделай одолжение! — чистым и мягким баритоном произнёс Сын Ма, подавая ему руку. — Я ждал тебя. И вовсе ни к чему стоять здесь коленопреклонённым...

— Но Вы... — выдавил Андрей не своим голосом, целуя его руку, прежде чем опереться на неё.

— Никогда раньше ты не обращался ко мне на "Вы", — улыбнулся Сын Ма, заглядывая гостю в глаза.

— Разве мы разговаривали раньше?

— Конечно. Тебе случалось обращаться ко мне, и всегда на "ты", а я отвечал, — он указал на белый столик со стульями, ранее не замеченный Андреем. — Или ты хочешь, чтобы мы перешли на "Вы"?

— Нет-нет, но... Отвечал? — переспросил гость, присаживаясь напротив хозяина комнаты и всё ещё не отпуская его руку.

— Да, — просто ответил он. — Ты не всякий раз слышал ответ? Но это лишь проблемы со связью, изъяны внутреннего слуха. Однако я чувствую, что работа этого устройства у тебя налаживается. Тем более теперь, когда мы стали братьями...

— Как это — братьями?! — Андрей опешил до такой степени, что выронил ладонь Сына Ма из своей руки.

— По сути, все мы здесь — братья и сёстры. Но после вызволения мамы из Золотого Дворца и пролитой ради неё крови... считаю тебя своим единокровным братом. И ещё я — твой должник.

— Только не должник!

— Хорошо-хорошо, хотя мне-то виднее. Во всяком случае, для продолжения разговора следует успокоиться и подкрепиться. Чего тебе хотелось бы, брат мой?

— Хлеба и вина, — не задумываясь, ответил Андрей.

— Да, хлеб и вино, — понимающе посмотрел на него Сын Ма. — Но сначала братьям стоит обняться, чтобы не забыть однажды этот хлеб и это вино!

Неуклюже вскочившему с места, Андрею удалось-таки поймать падающий стул и сделать шаг к Сыну Ма, уже открывшему ему свои объятья. Вряд ли Андрей смог бы описать словами ощущения от этого единения со своим названным братом. Такого чудесного тепла и покоя, вернувшего ему силы и уверенность, он не испытывал ни разу в жизни. За стол Андрей вернулся спокойным и сосредоточенным, готовым внимать всеми органами чувств, делать выводы и даже спорить со своим братом, Сыном Ма, хотя осмыслить подобную затею казалось невозможным. Да, он и не пытался. Впрочем, и спорить ему не пришлось, хотя...

— Знаю, с каким интересом ты впитываешь новые знания, как ценишь предоставленные тебе возможности, — произнёс Сын Ма. — Но не мил тебе Белый Свет! Отчего ты тоскуешь, брат мой?

— Не "отчего", а по чему, точнее — по кому, — удивительно спокойно заговорил Андрей, — Знаешь, брат, когда по приказу властителей государства вооружённые силы моей Родины вошли в чужую страну, в Афганистан, только умалишённый мог рваться туда добровольно. Но таких безумцев оказались тысячи! Был порыв и у меня. По глупости? Нет, от обиды за тех, кого отправили в чужую страну, на чужую войну в приказном порядке. Туда и мои друзья попали... Но сейчас-то близкие мне, любимые мною люди находятся в своей стране, на своей войне, а я здесь, на прекрасном Белом Свете без них!