5. Мэйшем

— Дежурили на полигонах, — вскользь пояснил Шеннейр, наградив своих подчиненных едва ли кивком, и оставил меня вновь задаваться вопросом, вижу я перед собой уже последствия лечения, или пока темный маг стоит и не падает, он считается полностью здоровым.

— Светлый магистр! — с нездоровой радостью окликнул один из темных, но Бретт, не меняя доброжелательного вида, заступил ему дорогу. Судя по загару, это был один из тех счастливчиков, которых Шеннейр все же забрал с Островов. Может быть, я к нему несправедлив. Может быть, он просто до сих пор счастлив. — Вы меня помните?

Я непонимающе склонил голову, и темный с надеждой продолжил:

— Шалфей, пограничная служба?

Воспоминания просыпались медленно. Моя первая летняя практика на севере: светлые из отдела по работе с переселенцами подозревали темных, контролирующих границу, в чересчур рьяной работе, и предложили мне, как чужаку, поучаствовать в эксперименте. Те несколько минут, проведенных в закрытой комнате, когда меня заставляли либо признать себя незаконным беженцем-загорцем, либо лазутчиком, который скрывает, что он загорец, оказались для меня не столь радостными. Но меня прикрывали сородичи, и угроза увечий осталась угрозой.

Вряд ли темному инспектору дали за это премию.

— Ссылка на Острова?

— Наш магистр сказал, что я навсегда запомню народы, населяющие Аринди, — радость темного стала слегка неестественной. — Двенадцать лет, и я теперь знаю, что все островитяне отличаются друг от друга!

Судя по эмоциям, товарищи не особо ему верили.

Люди толпились за невидимой чертой, не заступали ее. Каждый хотел увидеть светлого магистра; поднимались на цыпочки, переговаривались, их эмоции, жгучие и насыщенные, накатывали волна за волной. Но все же между ними был ясный порядок: никто не смел высунуться вперед, не толкался, не кричал, и по одному слову Эршенгаля, неспешно идущего вдоль шеренги, каждый возвращался на свое место у палаток. Неохотно. Но не споря.

Амариллис протяжно засвистела.

— У Эршена талант. Гильдия теряет в нем великолепного наставника. Даже не знаю, кто был лучше.

— Мэвер, — предположил Бретт.

— Мэвер, — она вздохнула. — Мэвер объяснял печати так, что любой новичок понимал с первого раза. Таких больше нет. Мэвер был таким... добрым.

Я отвернулся, прогоняя звон в ушах. В моем мире "Мэвер" и "доброта" находились на разных концах спектра.

Уже закрывшиеся ворота распахнулись снова, пропуская во внутренний двор истошно ревущую машину, до крыши заляпанную грязью и щепками. Машина рванулась вперед, как будто не собираясь тормозить, заставив особо нервных темных закрыться защитными щитами, и, совершив красивый разворот, остановилась. Спрыгнувший на землю темный элегантно выпрямился, высокомерно оглядев лагерь, и двинулся к нам.

Ну что же, они в самом деле приехали срочно.

— Джиллиан! — радостно окликнул я. — Вы так замечательно водите машину.

На лицах выползающих из машины темных и моих светлых отражалась вся мера согласия. Сияющее высокомерие Джиллиана немного угасло; но затравленный взгляд исподлобья мне наверняка показался. Решив, что жизнь закончена, Джиллиан решил пойти вразнос и исполнить все свои мечты, начиная с самых мелких. Пока что он выглядел как идиот.

В отношении торжественных церемоний фантазия боевиков заметно пробуксовывала. В посвящении людей, которые пришли сюда, чтобы стать магами, не было ничего красочного, ничего сакрального. Но они пришли сюда, чтобы стать защитниками, чтобы получить шанс для себя и для других, получить искру. Этого должно было хватить.

Слабые. Необученные. Я не знал, что из этого выйдет, но это уже не имело значения. Людям нужна надежда.

Никто не бегал вокруг, пытаясь вручить мне выкрашенный в белый посох, зато для нас уже установили помост в черно-белый ромб. За прошедшее время я успел понять, что это не было проявлением ни своеобразного чувства юмора, ни глупости — просто мышление темных порой шло причудливыми путями.

Когда я поднимался на помост, то чувствовал страх, но страх был неважен. Ишенга и Шеннейр порой проводили инициации вот так, вместе, чтобы показать, что даже разделенные, гильдии едины. Давным-давно. Я никогда не смогу стать Ишенгой. Подняться так высоко.

Даже массовые посвящения магистры уже проводили — для всех жителей Аринди, во время эпидемии. Болезнь вспыхнула на месте старых врат, в Хорском зараженном регионе, перекинулась на Загорье, а оттуда помчалась гулять по свету. Ишенга и Шеннейр тогда ездили по стране и инициировали всех подряд. Магическая искра не излечивает болезни, но увеличивает шансы на выживание. У большинства людей, тех, кто не желал и не старался стать магами, искра давно погасла, Хору чистили почти год — Хора в очередной раз не вымерла только потому, что людей там мало, и живут они изолированно. Волна в Загорье утихла сама собой.

Северные соседи Загорья до сих пор держат на границе санитарные кордоны и вздрагивают, когда к ним кто-то приближается.

— Но я не умею проводить массовые инициации, — на всякий случай предупредил я Шеннейра, сохраняя величественность. И Шеннейр ответил, уверенно и твердо, как и положено темному магистру:

— Вы светлый магистр. На вас полагаются, и вы не имеете права не уметь.

Люди стояли внизу почти ровными рядами; когда мы появились, прокатившийся над головами шепоток сменился гробовой тишиной. Светлые, новоприбывшие и те, кто был отправлен в Мэйшем в первую очередь, собрались в стороне, поддерживая меня через эмпатическую сеть. Я не знал, что будет с людьми, которые пришли сюда, и в кого они превратятся. Инициации могли проводиться одновременно, но учеников всегда держали порознь. Гильдии хранили свои секреты ревностно. Единственное исключение сделали для Элкайт... но смешно считать, что Элкайт не на особом счету. Тройняшкам было позволено посещать обе гильдии и выбирать, и результаты оказались не совсем предсказуемыми. Вспыльчивая и своенравная Юлия поссорилась с кем-то из темных, чуть ли не из верхушки, зато среди светлых — там видали и не такое — чувствовала себя как дома. Более спокойный Олвиш прижился среди темных. Что думал замкнутый и молчаливый Юрий, не знал никто — он ушел к светлым вслед за Юлией.

Переговорный браслет потеплел, и сквозь суету дней и мягкий наушник пробился такой родной издевательский голос Миля. Я знал, что он придет посмотреть.

— Светлый магистр, да вы просто ослепляете всех вокруг! О, мои глаза!

— Зажмурьтесь.

И пусть кто-то осмелится сказать, что я не чуток к окружающим.

Я и Шеннейр стояли вместе и символизировали надежду, опору и что-нибудь великое. Плох тот магистр, который не сможет сделать инициацию незабываемой.

Так говорила Юлия Элкайт.

— Я приветствую тех, кто пришел сюда. Кто готов защищать Аринди силами всей своей души.

Я смотрел на людей и не видел лиц. Только беспокойное море эмоций, бьющееся у ног. Но каждый считал, что я обращаюсь именно к нему — как при любом обращении светлого магистра.

— Разногласия, что разъединили нас, глубоки, — это была печальная нота, и мне самому на мгновение стало грустно от того, насколько ничтожными и пустыми были поводы для войны. Ведь мы все еще один народ, и нам не за что друг друга ненавидеть... — но пришла пора отринуть их. Наша страна взывает о помощи, и мы вышвырнем врагов из ее пределов. Мы готовы защищать свою землю, своих родных, свои семьи и то, что принадлежит нам. Мы объединились ради единой цели. Этот миг — начало нового дня Аринди!

И почему кто-то укоряет, что я часто говорю неправду? Мне просто надо постоянно тренироваться.

Одно я отрицать не мог — чужое восхищение приносило эйфорию. Эмоции взвились в водовороте, соединившись в одну яркую сияющую точку, и взорвались, расцветив все яркими красками. Как будто в сером мире, лишенном красок, взошло солнце. Объединение — не этого ли я желал?

Слишком большое искушение поверить.

Лишь одна тень омрачила ясный день. Шеннейр наклонился ко мне и спросил:

— Светлый магистр, зачем вы призвали светлый источник?

Золотистые блики наполняли воздух вокруг нас, как будто солнце играло на волнах, пробиваясь через толщу воды. Силуэты за дрожащей завесой колыхались, и эмоции их звучали все выше и выше тоном: ошеломление и какой-то детский восторг. Я сохранил на лице невозмутимую маску и краем рта прошептал:

— Делаем вид, что все идет по плану, — и сошел вниз.

Зажигать магическую искру через тактильный контакт я умел. Какое счастье, что я потренировался хотя бы на Матиасе. Людям нравилось это гораздо больше, чем обезличенное обращение магистра с высоты, и каждое касание дарило нечто большее, чем магию. Гордость?

Ни одна искра не погасла.

Никто не хотел расходиться, но Эршен выдрессировал своих подопечных достаточно хорошо. Время лицезрения магистров вышло, и теперь неофитам предстояло распределение по отрядам. Эршенгаль казался мне достаточно хозяйственным, чтобы вверенное ему имущество не пропало без дела и не ушло в неизвестность своим ходом, как порой бывало в темной гильдии.

Темные собрались вокруг светлого источника, держась на приличном расстоянии, и судя по взмахам руками и приказному "кыш, кыш!" пытались уговорить источник сдвинуться за пределы тренировочного лагеря. Источник мог бы, но сегодня у него не хватало подходящего настроения. Потом на помост запрыгнул Матиас и улегся прямо посередине, греясь под сиянием.

Светлые сгрудились вдалеке, не приближаясь, пока рядом с помостом были темные. Я по привычке пересчитал их, сбился, пересчитал снова — одна светлая искра отбилась от своих и теперь сияла рядом с двумя темными — и схватился за переговорный браслет. Знак Шеннейра выплыл на панели медленно, словно нехотя, и я задержался на миг и заменил его на знак Эршенгаля.

Бринвен стояла рядом с Бреттом и Амариллис, в закутке между зданиями. Досада — что ее понесло к темным?! — мгновенно сменилась вихрем картинок. Вот Бретт протягивает к волшебнице руку, подцепляя за подбородок; вот отшатывается, зажимая нос; темная печать впечатывает Бринвен в стену, а не успевший отпраздновать торжество Бретт сгибается в кашле, начав задыхаться...

Амариллис заливисто хохотала, запрокинув голову.

Боевики Эршенгаля выросли словно из-под земли. Подхватили Бретта под руки; заломили руки за спину.

— Свара в лагере во время военного положения, — Эршенгаль был совершенно спокоен, но аура темного бешенства придавливала к земле. Бретт все еще дышал с хрипами и через раз, а в глазах его читались непонимание и обида, и немой вопрос, за что с ним так обращаются. Бринвен нетвердо встала на ноги, цепляясь за стену; лицо волшебницы и руки были покрыты множеством кровоточащих ссадин, словно ее с силой протащили по бетону.

Я провел ладонью по переговорному браслету и наконец шагнул вперед. Как и предполагалось, дисциплина была Эршену дороже, чем его дражайшему магистру.

— Я приношу извинения за действия наших магов, светлый магистр, — Эршенгаль коротко поклонился и мельком глянул на Бринвен, предлагая мне разобраться со своими подчиненными самостоятельно.

Еще один боевой маг подошел к Амариллис и взял ее за локоть, подтолкнув вперед. Темная прекратила смеяться и возмущенно воскликнула:

— За что?! Я ничего не делала!

— За бездействие, — холодно отрезал Эршен.

Бретт и Амариллис смотрели на него так, словно их предали. Словно проснувшись и впервые осознав, что один из заместителей темного магистра Эршенгаль им больше не друг.

Я мельком следил за происходящим, одновременно изучая чужую искру в попытках понять, серьезны ли повреждения, а потом сформировал целительную печать. Бринвен благодарно кивнула и, все еще морщась от каждого движения, достала платок и прижала к лицу. Ссадины были неглубокими, но, как и все порезы на лице, сильно кровили. Волшебнице повезло: у подмастерья, двенадцать лет проведшего на безопасном острове, не было шансов против практикующего темного мага и убийцы. Бретт непозволительно расслабился, и именно за это ему достанется в первую очередь, а не за склоку и не за нападение на светлого мага. Бретт подпустил ее на расстояние удара и даже не постарался ударить в ответ — всего лишь отмахнулся. Не принимать противника всерьез — первый порок боевика.

— Что это было за заклинание?

Ее пальцы дрогнули от удивления; Бринвен опустила плечи и сжалась, кажется, ожидая жесткий выговор, но ответила вполне четко:

— Реанимационное. Нас учили на курсах первой помощи. Первое запускает сердце, а последующие опасны. Нарушают сердечный ритм, разрывают сердечную мышцу.

Медицина — бессменный источник вдохновения для проклятий. Нэттэйдж вновь был прав: Бринвен нашла неприятности, только прибыв на базу темных. Но она была слишком хорошей фишкой. Хорошей, отвлекающей внимание фишкой. Я не мог не пустить ее в ход.

— Не отправляйте меня обратно в Таволгу, — тихо попросила она.

Я задумчиво разглядывал ее, когда мы шли рядом. Бринвен поневоле привлекала внимание: рыжеволосых людей в Аринди было очень мало. Они все пришли с восточного берега, оттуда, куда огромный корабль-улей — Наланме, если не путаю — причалил через пять лет от начала колонизации. Корабль строил для себя один из древних побережных народов старого материка, и за хорошее поведение ла'эр великодушно потеснились, оставив им на корабле немного места.

Устраивать наказания я не собирался; для раскаяния хватило моего недовольства. Говоря честно, даже высказывать мне ничего не хотелось. Бринвен была моим магом; в глубине души я бы не расстроился, сумей она довести дело до конца. Она была в своем праве. Но, конечно же, это было бы неуместно. Хотя если темные покрывают своих, почему не могу я?

— Что задумал Кайя?

— Кайя ни с кем не делится планами, — Бринвен сказала это прежде, чем успела сообразить, и поспешно добавила: — Кайя не желает ничего плохого. Он всегда делает то, что считает верным и нужным для нас, магистр.

Конечно же. Когда я его вытащу, а я вытащу этого типа, у нас будет обстоятельный разговор о благе и пользе.

— Кайя всегда в вас верил. Верил, что вы вернетесь за нами, — убежденно добавила она. — А потом поверили и остальные. Наверное, нам требовалось во что-то верить.

Пожилой темный медик только покачал головой, сухо буркнув:

— Ну и надо было? — и не говоря более ни слова наложил швы, только под конец отчитавшись мне, что переломов нет, а все остальное пройдет. Из медпункта Бринвен вышла порядком взъерошенная; но с решениями магистра она не спорила, и я не стал говорить, что к товарищам она может обратиться в любой момент, а у темных медиков в лечении травм от боевых проклятий опыта больше. После конфликта Бринвен было полезно пообщаться с кем-нибудь темным, но нейтральным.

Тренировочный лагерь жил своей жизнью. Небольшого происшествия никто не заметил, и это было хорошо.

— Почему они могут жить, как будто ничего не было, веселиться, радоваться жизни, а мы забыть... — голос Бринвен дрожал, — а нашим собратьям...

...только холод и сырая земля? Никто в этом мире не обещал справедливости.