Древнее Зло

— Ты грел лису?

— Я никогда не обижал животных, — укоризненно ответил меч на иронию. — Они честные. Искренние... Они не пытались меня убить. А я не убивал их, — вновь мягкая, по-настоящему добрая улыбка осветила его лицо. — Лисичка меня любила и берегла. А я ее грел. Помогал охотиться...

— А она и правда переносила тебя с места на место? И клала рядом с собой. Когда ее... покрывали.

Ивердих согласно склонил голову.

— Да-а. Я всегда был с ней рядом. Я грел и защищал даже ее щенят. А они меня любили. Играли со мной. Я для них был безопаснее корня дерева, под которым они жили. Я тогда не видел разумных, — на лицо на мгновение набежала тень. — Был, правда, один охотник... Которому я спалил кости.

Пухлые губы сжались в гневную линию, глаза полыхнули ярче.

— Я заставил его кости гореть. Медленно и мучительно. Изнутри. Долго. Несколько дней. Так что он мучился и страдал, — глянув на меня, пояснил: — Он стрелял в мою лисичку.

— Но она же все равно вроде как померла своей смертью, — уточнил Лис.

— Да. — Ивердих пожал плечами. — Я спалил стрелу на подлете.

— Но мужика наказал.

— Он же стрелял. Он хотел убить.

Честность и искренность...

Все правильно: осознанное желание и действие. Не заслуга охотника, что зверек, охраняемый древним Злом, ушел живым.

— Что было дальше? — тихо спросил Крадар.

— Дальше... Дальше я вновь вышел к разумным. — мягкий голос вновь сочился ядом и ненавистью, сокрытой под сахарной патокой слов. — Со временем я обрастал легендами... Я любил разжигать войны. Любил, когда маленькие злобные кусочки мяса начинали воевать за право обладания мной, — улыбка стала гримасой отвращения. — Они убивали таких же как сами из-за меня... для того, чтобы потом мною убить еще больше... Но Злом называли почему-то меня...

Голос ласкал слух, умасливал разум и баюкал осторожность, вынуждая податься на манящие интонации и позволить... дозволить... Я погладил огненного красавца, а он блаженно прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания. Он не рассказывал более о частных случаях, но дарил образы. Его жертвы сменялись бесконечной чередой искалеченных жизней и изломанных судеб... тех, кто жаждал с его помощью принести смерть другим.

— Я наслаждался тем, как они сталкивались в битвах только для того, чтобы получить меня в свои руки... — мягкая, но жестокая улыбочка исказила его лицо гримасой, — а потом... я наблюдал как они погибают в моем огне. Один за другим. Раз за разом. Губя себя и свои народы... иногда оставляя пепелище руин собственного мира...

Клинок Огня справедлив...

Голос прервался, нега полыхнула яркой ядовитой иронией и лукавством:

— А потом нашелся герой, что унес меня из корчащейся в моем пламени планеты... в недра иного мира. Более древнего, но уже когда-то выжженного мною, очищенного от гнилья цивилизации и давшего новые всходы жизни на удобренной золой почве, — ирония сменилась сарказмом с долей уважения и какого-то... умиления: — Герой, светлый и чистый сердцем, покорный идее своих лидеров... Доверчивый и наивный как щенок. Он стал моей последней жертвой. Он сумел... донести меня до раскаленного сердца мира сквозь боль и агонию горящего, обугливающегося тела... — в голосе мелькнуло восхищение. — Какая стойкость и сила воли... во имя напрасного подвига, который никто не оценил... кроме меня.

Ласка голоса окрасилась едким цинизмом:

— Я ту душу не сожрал... Оставил героя чувствовать и видеть... как его подвиг пал пеплом и прахом под алчностью его лидеров, продолживших дележку того, что я оставил от некогда цветущего мира. — тихий, жестокий смешок. — Его забыли... быстрее, чем я успел объесть даже верхние слои его души... Выкинули на свалку истории того, кто принес ради них великую жертву: самого себя, свою душу и посмертие..., саму возможность возрождаться и жить... Всё, что только может принести в жертву по-настоящему светлый герой...

Огненный красавец блаженно сощурился, прикрыл глаза, словно вновь смакуя вкус последней своей жертвы.

— А потом меня нашел он, — буднично произнес артефакт, стрельнув на меня взглядом. — Монстр на волне мороза, от которого сковывалась даже лава недр мира... Он схватил меня за лезвие, как зверька за шкирку... — красивые губы обиженно поджались, но обида была... нарочитой. — Он меня перековал...

— Я хорошо тебя сделал, — мягко произнес я, оглаживая роскошного поганца.

— Да-а-а... — губы вновь изогнулись в улыбке. — Убрал... дефекты.

— А они были? — иронично спросил я.

Клинок милостиво кивнул.

— Проклятия разъедали даже мою плоть... Даже я пал под их коварное воздействие... — мелкая судорога исказила точеные черты. — Как кислота они точили меня... ослабляли... делали злее и более жестоким... А потом ты меня починил. Убрал каверны и трещины... Проковал в том, что меняет более всего... И подарил мне брата.

Золотые глаза перенесли взгляд на молчаливого ледяного близнеца, слушающего откровения огненного брата с неизменным интересом.

— Перековка тебя не изменила, — мурлыкнул Таллис. — Даже твой сдвиг по фазе при тебе.

Огненный обласкал его взглядом, похабно улыбнулся, пролизав ментально мозг, отчего Ученика протряхнуло мелкой дрожью.

— У меня нету сдвига.

— Есть... — чуть хрипловато несогласился Лис, укоризненно глядя в бесстыжие пылающие глаза.

— Нету... — золотые глаза подняли взгляд на меня. — Я же не могу сойти с ума, да, Хозяин?

— Не можешь... — согласился я, ласково гладя огненные рыжие пряди. — Потому как еще до того, как тебя поместили в раскаленный металл... ты уже был безумным психопатом.

Раскосые глаза распахнулись. Растерянно, чуть обижено, с недоумением. Я огладил его по щеке, улыбнулся, и задал простой вопрос, разворачивая разум моего оружия на другую тему:

— А где та душа?

Мой клинок моргнул, сощурился.

— Которая? — вновь мурлыкнул лаской вкрадчивый голос.

— Героя, — в тон ему подсказал я.

— У меня... — золотые глаза блаженно прикрылись, а слова полились сочной и сладкой, но полной яда патокой: — Он сияет... Как квазар. Затмевая звезды душ... даже самые яркие... даже самые светлые...

Длинные алые ресницы затрепетали, откидывая дрожащую тень за замерцавшие изнутри глаза.

— Моя звезда... Моё солнце... Яркое... Сочное... Сияющее... Черное, как души тех, кто отправил его на смерть со мною в руке... Черное, как губительный свет давно мертвой звезды... Черное, как мрак, что затянул его некогда такую светлую и чистую душу...

Слова текли по разуму лаской и обожанием. Искренним и чистым, какой может быть яркая, сочная, но черная ненависть, что сжигала мой клинок до того, как я пришел за ним. Ивердих. Моё творение. Моя роскошь и радость... Моё безумное оружие, уравновешенное его молчаливым братом...

— А что ты будешь делать со своей черной звездой? — ласково спросил я.

— Я ее выпущу, — умиротворенно произнесло древнее Зло, щуря в предвкушении огненные глаза. — Когда он будет готов...

— К чему?

Пальцы скользили по шелковистой коже, а меч нежно мурлыкал мне в разум, баюкая сотворенного им монстра. Чудовище, которое он любовно создавал из светлого героя, год за годом, век за веком, на протяжении миллиардов лет разрушая его веру в разумных, в их способность быть светлыми, мелочно показывая их падения и пороки, радостно купая корчащуюся в агонии личность во всем дерьме тех, ради кого он уносил бесконечно-древнее Зло из родного мира.

— Идти по мирам... — мягко и нежно пропел Ивердих, глядя мне в глаза и заглядывая в душу. — Выжигать гнилье. Светлое гнилье. Праведное. Как то, которое так "любит" он, — взгляд обласкал сумрачное лицо оперенного Клинка. — Идейное гнилье, оправдывающее свои действия Великой Целью... Как то, которое ты так "любишь", Хозяин. Как то, которое вырвало меня из родного мира и поместило в раскаленный металл... для того, чтобы мною убивать своих врагов... Тех, кто под них не лег...

Тихий смешок потонул в треске расколовшегося прогоревшего полена, мягко и естественно вплетаясь в шепоток, вечно слышимый мною на грани осознания.

— А для чего ты его сохранил? Изначально. Зачем он тебе был нужен? — вкрадчиво спросил я, баюкая ластящийся клинок и гладя по золотистой коже, дозволяя ему обираться мыслью по моему разуму и заискивающе заглядывать в душу ради того, чтобы вновь подсмотреть то, что я ему... еще не обещал.

— Чтобы он меня вынес, — честно ответил Ивердих, смакуя подсмотренные образы, но не решаясь заглядывать далее по моему уже принятому решению. — Я бы его возродил... В пламени и жаре души древнего мира, павшего подо мной и покорного мне. Я бы дал родиться моему Черному Солнцу... Я бы лег ему в руки и позволил бы нести меня... дальше. Вечно... Всегда... — голос прервался, алые ресницы дрогнули. — Но я не успел.

— Потому что я пришел?

— Да-а-аа... Потому что пришел ты и забрал меня. Перековал меня и привязал к себе...

— Ты не говорил про душу.

Мой укор проскользнул мимо него словно тень по борту корабля.

— Ты не спросил, — мелочно ответил Ивердих.

Поганец...

— Я не знал.

— Ты должен был, — жестко, на мгновение звякнув искрами столкнувшихся клинков.

— Должен? — я сощурился. — Или знал?

Коварная и укоризненная улыбка была мне ответом.

— Я забыл... — смиренно и с пониманием произнес я.

— Ты многое забывал... даже себя самого, — теперь в голосе осталась лишь укоризна.

— Прости.

— Уже простил, — мурлыкнул он. — Как и всегда...

— И какая судьба ждет Черное Солнце? — мягко спросил я, не позволяя текучему поганцу вновь слить эту тему под похабщиной.

— Ты мне скажи. Хозяин.

И вновь эта коварная томная улыбочка при тяжелом пристальном взгляде.

— А если я скажу, что у меня есть... идея? — теперь уже в моем голосе плеснуло коварство.

— А она у тебя есть? — ласка, скрывающая настороженность.

Я лишь улыбнулся, ловя вопросительный взгляд Ученика, молчаливо слушающий нашу словесную дуэль. Молчал и Криссарис, позволяя своему близнецу самому вершить судьбу сокровища, которое он так долго хранил.

— М-м...м... Хозяин... Ты же мне скажешь, какая идея пришла в твою... голову?

Я приподнял бровь на эту столь глубоко наполненную смыслом паузу, но Ивери лишь улыбался.

— А если она тебе не понравится? — вкрадчиво спросил я.

— Как это возможно? — неподдельное искреннее удивление... но глаза оставались внимательными и настороженными. — Мы же столь... похожи.

— Ну а если?

— Тогда я попрошу тебя этого не делать. А ты согласишься.

— Почему?

— Потому что ты не обижаешь меня... А Черное Солнце — это моя добыча.

Ивердих улыбнулся мне в глаза. Я склонил голову, признавая его правоту.

— Так что же за идея родилась в твоей безумной голове, мой любимый Хозяин? — вкрадчивый вопрос вкрался шелестом тревоги.

— Так сразу и безумной?

— А нет? Сам признаешь...

Было. Признавал... Даже на днях.

— Ну скажи... — он томно изогнулся, заискивающе глядя мне в глаза. — Прошу... Хозяин.

Ну раз меня так просят...

— Тебе понравился Крадар? — вместо ответа спросил я.

Ивердих извернулся и осмотрел молчаливо сидящего у костра мужчину, готовящего для нас ужин. Крадар встретил его заинтересованно-изучающий взгляд, вопросительно склонил голову.

— Да... Он мне понравился.

— Но ты же мой клинок...

— Да.

— Тебе нравится с ним ходить в рейды?

— Да-а-а... — протянул поганец.

— Но в походах ты не можешь быть и в моей руке, и в его.

— Да, — с сожалением согласился он.

— Тогда... Крадар нуждается в оружии... — мурлыкнул я, склоняясь к самому лицу Ивердиха. — В таком, к которому у тебя не вспыхнет ревность..., мое огненное Зло.

Ивердих замер на какое-то крохотное мгновение, которое понадобилось древнему артефакту осмыслить сказанное, продумать последствия моих слов, представить и оценить, примеривая нового собрата к себе.

— Ты коварен, создатель, — укоризненно мурлыкнул меч.

Создатель... Редкое слово в обращении ко мне.

Ивердих уже согласился.

— А ты не будешь сам... жалеть... что отдал его ему? — проворкотало мое Зло. — Ведь мы могли бы быть вместе... Вместе танцевать на волне огня, что мы пронесем вслед за собой. Вместе... Под сладкие крики наших врагов... Под бессмысленные мольбы тех, кто никогда не слышал чужой мольбы о пощаде.

А я... я представил себе, что было бы, если бы вместо хладнокровного и рассудительного Криссариса во вторую мою руку по зову ложился багряно-черный яростный клинок...

Представлялось... хорошо. Ярко. Сочно. Два воплощения ярости и ненависти в моих руках, поющие в унисон с моим сознанием... Чисто и звонко, без конфликтов. Без тормозов. Без причин... остановиться и прекратить... Ведь это так приятно... Нести Братьев на пылающем пути...

— Да ну нахер! — коротко и емко выразился Ученик, разом выбивая из яркого, но кровавого образа.

Могу согласиться.

— Сэнха! Вас бы тогда ничего не тормознуло!

Да-а-а...

— Лис прав, — вынужденно согласился я, укрывая сладкие образы в памяти.

Ивердих согласно кивнул, но все так же победно улыбался, глядя мне в глаза.

— А как же Криссарис? — кольнул я его.

Жадность полыхнула пламенем: огненное Зло трепетно относится к брату, к своему клинку-близнецу, и сама идея, что кто-то может его отнять...

— Ну... ты же не разлучишь нас? — заискивающе уточнил поганец.

— Как я могу...

Его облегчение кольнуло разум.

— Я же не настолько...

Моя укоризна стекла с него как капля воды, испаряясь от одного касания.

— А ты сам? — мелочно кольнул я свой Клинок. — Ты же предложил... вместо него...

— Иногда, — поправил меня Клинок.

— Одного раза будет достаточно, — тихо буркнул Таллис, косо глядя на нас. — Больше не потребуется, чтобы... — он запнулся.

Мой учение знает меня, порой, лучше меня самого. Его тревога и бессильный страх оправдан: с такими Братьями в руках я сам стану Злом, у которого не будет причин останавливаться на своем пути.

— Сэнха... — тихо-тихо позвал он.

— Да?

Голубые глаза моего ученика смотрели настороженно, как и яркие глаза его светоносного меча, столь подходящего ему.

— Ты уже решил...

— Да... — я улыбнулся. — Это будет правильно. Справедливо. Герой заслужил право жить... но Ивердих... сотворил из него монстра, прививая память о себе, вкладывая свои чувства, приучая к себе... пока не пришел я и не унес его. Перековал. А душа... осталась в одиночестве, — я прислушался к той тени, что любезно показал мне Ивери. — Он обижен, Лис. Напуган и растерян, ведь остался на миллиарды лет в одиночестве и пустоте, без ответа от того, кто ранее пел ему в душу. Это жестоко.

Я перевел взгляд на мой Клинок, что улыбался блаженной и жестокой улыбкой предвкушения.

— Ивери... Отдай ее.

Клинок поднял на меня по-детски чистый и открытый взгляд.

— Душу?

— Душу.

Он лишь поднял руку и поднес ее к моему лицу, а на ладони... всплыла Она: душа героя. Яркая. Сильная. Черная-черная. Исполненная застарелой обиды и накопившейся боли. Давно ушла ярость и гнев. Выгорела ненависть. Осталась лишь обида и боль, сочащаяся багровыми нитями и всполохами по вуалям, прикрывающие сияющее черным светом ядро.