| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Вот вредный какой...
Страдает мужик. За что его бог покарал? Все люди с похмелья неделями не едят, а этому проще плеснуть, чем прокормить. Сядет, бывало, во время инструктажа, достанет из сумки вчерашний хлеб и хавает только влёт!
Пожалел я его:
— Пошли. Есть у меня немного печения.
Сижу я, короче, пью кофе, смотрю на него и думаю о ночном приключении: спросить, или не спросить? А он высыпает в ладонь крошки:
— Спасибо, Профессор! Немного легче...
— Может, налить? — спрашиваю (а сам себя мысленно матерю за мягкосердечие).
— Не, ну его нафик! — отшатнулся Бугор
— Что так?
— Я ж тебе говорил, галюны! Пошёл ночью поссать, глянул случайно в зеркало, себя не узнал! Выставить за калитку мою жопу и то отражение, соседи подумают, что два залётных бандита. Назад возвращаюсь, а в коридоре...
Сашка поднялся с дивана, сделал шаг к выходу, плотно закрыл дверь и возвратился обратно.
— Ты только не смейся, — зашептал он, склонившись над моей кружкой, — В коридоре, говорю, какой-то задрот в тапках шагает навстречу, на тебя чем-то похож, но салага салагой! Дерганый весь, глаза, по полтосу, как у пьяного таракана. Что это может быть, если не галюны? — только шизофрения. Говорят, что она не лечится.
— Ты последний раз когда пил? — спросил я, убирая кружку со стола на колено.
— Вчера.
— А до этого?
— На охоте. Месяц назад.
— Похоже на белку. Мой тебе, Сашка, совет: сто грамм перед сном, и больше ни-ни!
Я знал истинную причину его недуга. Вернее, не знал, а смутно догадывался с того момента, когда Стратег невольно проговорился: "Всё ясно? По раскладушкам!" Теперь, сопоставив исследования со словами Бугра, пазлы сложились в наиболее вероятную версию. На нас что-то испытывают. А про белку Сашке сказал чтобы ободрить, хоть чуть успокоить. Крыша едет, если клонится ещё до того, как ветер подул.
* * *
Скучная, но спокойная жизнь закончилась так неожиданно, что мы не успели доесть копчёную курицу, добытую в Петропавловске. В купе зашёл Проводник:
— Ну что, блатники? Курорта не получилось. Все трое за мной, на инструктаж!
Мы-то с Бугром сознательно промолчали, а у Тэтэ просто слов не нашлось. Зацепило его всерьёз, аж усы поднялись дыбом.
Ладно, думаю, если это курорт, то куда нас сейчас отведут?
Остановились в тамбуре. Перед тем как открыть наружную дверь, Проводник обернулся и хмуро предупредил:
— Вопросов не задавать, в разговор с аборигенами не вступать, быстро и точно исполнять приказания! Если что-нибудь покажется странным, тут же забыть! А лучше, как вон тот говорит, считать галюнами. Всё ясно? Первый пошёл!
— Охренеть! — отозвался "вон тот". — Откуда ж его столько?!
А я ничего не увидел. Пронзительный белый свет резанул по глазам. Повинуясь толчку в спину, я выпустил поручень и сразу же провалился в сугроб.
— Бегом! — орал Проводник. — Эй, впереди, двое, а ну-ка поосторо... вы что ж падлы, все в тапочках?! Вперёд, тут недалеко!
Бежать было действительно недалеко. Скруглённая снегопадом тропа упиралась в небольшой пятистенок из брёвен уложенных "в чашу". С утренней стороны они выдавались вперёд метра на два, сверху поддерживая скаты широкой крыши, а снизу ряды рубленых досок на открытой взгляду веранде.
Вроде не очень холодно, в районе нуля, а пока я туда добрался, ноги окоченели. Оглянулся — твою ж дивизию мать! Проводника нет, поезда нет, вагона нашего нет, а железной дороги со станцией как будто отродясь не бывало. Кругом одни галюны: в дымке пятак солнца, ели машут мохнатыми лапами, снег застилает небо. Будто белокрылые бабочки стаями кружатся в воздухе, раздумывая: сесть, или подождать?
Не считая меня, из реального только Бугор и Парнокопытный. Шатают поочерёдно дебёлую дверь из толстых дубовых плах. У обоих глаза на выкате, у меня, наверно, не меньше. Во попали! Но и это не главная мысль. Дымом тянет, теплом, а навстречу никто не выходит. Потому и желание лишь одно: ухватить из поленницы под окном дровиняку потяжелей и вышибить раму.
Так бы наверно и поступили, если бы Тэтэ не сказал:
— Стоять! Насколько я понял, это охотничья заимка. Где-то за притолокой нужно искать потай!
И точно, я нащупал верёвку! Только за неё потянул, избушка-то и открылась. Мы в сенцы, к теплу, а там после улицы тьма! Хотел прислониться к стене — какая-то хрень сверху упала, стукнула по горбу. Вдруг кто-то поблизости как заорёт:
— Дедушка!!!
Мля!!!
Я что-то ещё со стенки свалил, а может, не я. Старый, нервы ни к чёрту. Тут-то Бугор и нарушил приказ "в разговор с аборигенами не вступать" и во всю мощь:
— Зашибись оно злошибучим прошибом!
Как будто "сезам" сказал! За спиной мерзко так заскрипело, я начал проваливаться назад, и только чья-то коленка не позволила мне упасть. Слышу голос над ухом:
— Где бродим? Была команда "бегом"!
Оборачиваюсь, а это Стратег! Обрадовался ему, как родному.
Посмотрел он на наши ноги, посторонился:
— Все трое к печи, греться! — и вышел в сени, как будто бы сквозь меня.
А высоким порогом — красный угол избы. Лампадка свисает с низкого потолка на позолоченных цепочках. За нею иконостас, чем-то напоминающий книжную полку. Внутри два образа в богатых окладах — Богородица и Николай-чудотворец. Всё празднично и бело от вышитых полотенец. Самое место для инструктажа.
Обгоняя друг друга, мы ринулись в горницу. Встали босыми ногами на лохматую медвежью шкуру, руки протягиваем ближе к огню. Ни "здравствуйте", ни "разрешите пройти?" На иконостас вообще никто даже не глянул, не то чтоб перекреститься. Сказано ж, что в разговор не вступать.
А был в этой заимке хозяин, самый натуральный абориген — дед в серой косоворотке. Я его сразу заметил, когда пробегал мимо.
В горнице стол от стены, две широкие лавки. А он, бедолага, сидит на крапивном мешке, набитом наполовину. Из-под задницы на пол свисают камуфляжные брюки, которые утром ещё Доктор носил, рядом майки, трусы, носки и прочие носильные вещи современного образца. Сидит он, смотрит в ноутбук "LG", что стоит у него на коленках, и вытирает слезу рукавом косоворотки.
Его я потом как следует, рассмотрел. А тогда этот "Эл-джи" вышиб меня из колеи. Нет ни розеток, ни проводов, а видно даже отсюда, что экран светится. И голос девчоночий: "Дедушка! Мы тебя очень любим, и очень скучаем! Возвращайся скорей, а то мама меня слишком поздно забирает из садика..."
Голосок тот же самый, что я слышал в сенях. Только звук был наверно включён на полную мощность.
В общем, стою я, ищу глазами что-нибудь электрическое, а о
встроенном аккумуляторе сразу и не подумал. Слишком уж общая атмосфера отвергала присутствие в ней современных гаджетов.
Да взять тот же самый кованый гвоздь с квадратным сечением, на котором висит двустволка. Или цветной рекламный плакат, что пришпилен к стене чем-то, напоминающим канцелярские кнопки. На рисунке медведь, поднятый на дыбы у зимней берлоги, поодаль два мужика. У одного в ручищах рогатина, другой, с ружьишком, берёт косолапого на прицел. По фону крупная надпись с "ерами", "ятями" и прочими дореволюционными прибамбасами: "Русское общество для выделки и продажи пороха. С-Петербург, Казанская ул. д. Љ 12". Да много ещё чего, за день не перечислишь.
Мебели в горнице можно сказать, что не было: полки, полати, стол, несколько лавок, два кованых сундука и одна занавеска. С нашего тёплого места ничто не загромождало обзор. Печь кстати, красовалась слева от двери, в самом углу. Добротная старинная вещь — "голландка", покрытая изразцами от пола до потолка.
В топке гудело, потрескивало. Древесные соки пузырились в торцах поленьев, издавая протяжный свист. Площадка из листового железа, на которой лежала охапка дров, так хорошо прогрелась, что капли воды с ладоней и вымокших рукавов испарялись, чуть ли ни на лету.
Не знаю как все, а я тихо охреневал. Табель-календарь на стене был за 1913-й год, был посвящён трёхсотлетию Дома Романовых а отрывной численник утверждал, что сегодня 8 марта, намекая, что это действительно так, своей орфографией:
Обед скоромный (подчёркнуто): 1) Ломоносовския щи. 2) Тушоное мясо. 3) Ванильныя лепешки.
Постный (тоже подчёркнуто): 1) Селянка. 2) Вареная рыба. 3) Компот.
Что хочешь, то думай, а вопросы задавать было некому. Доктор не показывался с утра, Проводник остался в вагоне, а Стратег как тогда вышел из горницы, так больше не возвращался.
Между тем, хозяин избы, которого мы почему-то не принимали в расчёт, захлопнул свой гаджет, перекрестился на образа, спрятал ноутбук и флэшку в потайной ящик под иконой Николы-спасителя.
Не оборачиваясь, спросил:
— Вы что ль и есть блатники?
Инструкция инструкцией, а за такие слова можно было бы и подальше послать. Меня сдержало лишь то, что на улице холодно, а я босиком. Поэтом сделал вид, что глуховат.
Сочтя наше молчание за знак согласия, старик протянул: "да-а" и уточнил вопрос:
— Насчёт пострелять из ружья, я у вас даже не спрашиваю. А если, к примеру, кобылку запрячь в розвальни, дровец нарубать... тоже слабо? Или всё больше при штабе за авторучкой?
— Сам-то, фазан, запаской по сраке бит? — за всех огрызнулся Бугор.
Ответ аборигену понравился. Так понравился, что он подошёл ближе и ткнул его пальцем в грудь:
— По воинской специальности кто?
— Разведка, десант.
— Ты?
В советском военном билете расшифровка моего ВУС занимала четыре строки: Командир БЧ-4 кораблей 1 ранга, начальник группы связи кораблей 2 ранга, дивизионный связист кораблей 3-4 ранга. В том числе и поэтому, я ограничился сухим цифровым значением:
— ВУС-1631.
— Морконя, морской бычок, — хмыкнул абориген и нацелился в тощую грудь слепого парнокопытного.
— Снайпер-инструктор спецподразделений, — не дожидаясь тычка, выстрелил тот.
И дедушка сел на лавку.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
