Звезда пленительного 23

Я отправился, конечно же, в госпиталь — утешать жену. Потому что одно просто знать, что к смерти младенцев народ относится спокойно, и совсем другое, когда это случается с твоим собственным ребенком. Но, к моему удивлению, Васька принялась утешать меня самого:

— Сашенька, милый, не расстраивайся ты так! Наш ребеночек уже в раю... слабый он был, и я сразу священника послала, чтоб окрестить его успел. Так что с ним все хорошо...

Как я не наорал на Ваську, я не знаю. Наверное, если бы ноги не подкосились, я бы ее еще и ударил, а так... А еще удивлялся: такой роддом в Сталинграде построил, а младенческая смертность лишь втрое упала, с двухсот семидесяти на тысячу до девяноста. Конечно: нужно же младенца первым делом сунуть в холодную купель, а если он слабый, так еще и побыстрее...

Хорошо еще, что в роддом я все же не один пришел, Машка меня провожала — она-то, откровенно говоря, меня от мысли учинить жуткие репрессии и увела. То есть буквально: просто взяла меня за руку и увела в кабинет главного врача. Ну а Вера Григорьевна — этот самый главный врач роддома — и сообщила, что на самом деле шансов просто не было:

— Александр Владимирович, я понимаю ваше расстройство, но скажу вам, что возможности выходить вашего ребенка почти не было. Если младенцы рождаются ранее срока, отведенного Господом, то чаще всего они просто не могут сохранять нужную для жизни температуру...

— Но ведь можно в инкубатор его поместить!

— Инкубатор? Это который для высиживания яиц? Наверное, в нем получилось бы... но ведь инкубаторы, насколько мне известно, очень невелики, и можно ли их стерилизовать? Да и в любом случае в больнице их нет.

— Нет, для младенцев. Ну, стеклянные такие кюветы, достаточного размера...

— Честно говоря, я даже и не слышала о таких. В России их точно ни в какой больнице нет, да и в Европе о подобном не писали. Может, вы знаете, кто их изготавливает? И какова цена подобных устройств?

Понятно... ну, о чем я еще забыл сказать своим инженерам? Дочь наша — инженер весьма шустрый, она стала меня расспрашивать о конструкции девайса еще до того, как я осознал, что таких еще никто не делает. В результате доктор Варгасова получила задание подготовить в роддоме специальное лечебно-исследовательское отделение по выхаживанию недоношенных младенцев, а Машка — уже по дороге домой — соизволила поинтересоваться:

— Как ты думаешь, сколько этих инкубаторов потребуется? Вера Георгиевна говорит, что таких младенцев в роддоме в месяц рождается от двух до пяти, а сколько времени младенцу в этом боксе лежать потребуется? Два месяца или больше?

— Здесь десятка хватит...

— Тогда я в опытном цехе сами кюветы отолью. А нагревательную автоматику пусть Луховицкий делает, только надо более надежную, чем в курином инкубаторе... но десяток он в своей лаборатории за полгода вылижет так, что десять лет без сбоев проработают.

— Маш, я сказал "здесь хватит". А больниц у нас сколько? В смысле родильных домов?

— Поняла. С Луховицким ты поговоришь насчет термостатов?

Я, сидя за рулем, молча кивнул. Машка о чем-то подумала, а потом задала неожиданный вопрос:

— Саш, может мне нужно в себя вилкой потыкать? Или лучше в тебя?

— Зачем вилкой?

— Ну, в прошлый раз ты придумал что-то важное про кровь, Ястребцев теперь и в Москве всем врачам известен со своей схемой определения качества крови. Сейчас ты сразу про инкубатор этот придумал — но ты придумываешь что-то важное только когда что-то плохое с нами случается. А если я себя вилкой ткну или тебя — ведь нам плохо будет? Я почему спрашиваю: строить большой завод для инкубаторов смысла нет, а маленький — вдруг ты еще что-нибудь придумаешь и его придется срочно увеличивать? Лучше уж сразу с запасом строить, и хочу понять, какой запас делать...

— Дура ты, Машка! Но умница великая, однако никого вилкой тыкать мы не будем. Сейчас домой приедем и я тебе напишу список всяких машин для медицины, которые нужно будет выделывать. Ну, сначала их придумать будет нужно, сконструировать... И откуда-то денег на завод этот найти.

— Денег я и сама найду, ты главное придумай, что делать будем...

Дома я вспомнил про зубодробильную машину с турбиной (слышал где-то, что на двух тысячах оборотов она зубы сверлит небольно), про дефибилятор. Как сделан кардиограф я понятия не имел, но в фильмах кардиограммы видел. Больше в голову вроде ничего не пришло, но и этого хватило для того, чтобы Машка занялась организацией НИИ "Медавтоматика" с опытным заводом. То есть подобрала "инженеров на выходе" из Технилища, денег выделила на строительство всего нужного в Симбирске...

Ну, собственно, и все — дальше "оно само делалось". Потому что нам было некогда. Нам — это лично мне, Машке и Ваське.

Машка и приехала в Царицын исключительно из-за этого важного дела — и мы занялись университетом. На самом деле университетами, так даже лучше получилось. Просто из-за некоторого (не очень маленького) количества не то чтобы брака, но не совсем кондиционных стальных балок образовался изрядный "запас" ценного металла, и Петя Синицын предложил выстроить "похожий, но поменьше" университет и в Воронеже. "Поменьше" вышло изрядно, тамошний главный корпус поднимался всего на семнадцать этажей — но его и подняли всего за два года. Теперь строились такие же "университеты" в Калуге и Харькове, а в планах был и в Нижнем Новгороде — и поэтому Беклемишев (за отдельную плату) вместо готовой скульптуры изготовил литейную форму для нее. Форму "многоразового использования".

Ну а собственно статую отливали уже мы. Точнее, отливкой руководила Васька, благо опыта она у Беклемишева набраться успела, но и сам Владимир Александрович при сем присутствовал. И остался в полном восторге от специально подготовленного литейного цеха: все Васькино "руководство" сводилось к нажатию нескольких кнопок и отслеживанию показателей на парочке гальванометров. Да и сам цех был более чем "оригинальным": в нем не было ни окон, ни дверей. Точнее, окна были, но метрах в семи над землей, да и дверь была, но вела она — причем из подвала — в туннель, соединяющий мой особняк (о чем почти никто не знал), саму литейку, пару механических цехов и подвал Университета. В туннель был еще и обычный въезд со стороны пристани, но обычно он перегораживался стальными воротами.

Два часа плавки — и скульптура из алюминиевой бронзы готова. Совсем готова — все же Андрюша Новиков разработал великолепную прецизионную технологию изготовления фигурных деталей из корунда. И вообще инженеры потрудились на славу: форма с кучей гидравлических машинок целиком открылась уже через час после плавки. Ну а мы ждать, пока семитонная статуя остынет, не стали: Васька нажала кнопочку, гидромашинки снова форму сложили — и через полтора часа рядом с первой встала вторая статуя, причем точная копия первой. Беклемишев придирчиво рассмотрел пятиметровые скульптуры через лупу на следующий день, когда от них уже не пыхало жаром, и остался очень доволен. Думаю, что больше всего он был доволен тем, что его творение должно было встать в четырех (и это — только для начала) университетах...

Само здание было полностью готово, даже шпиль был уже не только собран, но и поднят на нужную высоту (собирали его внутри верхней башни, кусками, а потом поднимали домкратами). А домкраты, которыми поднимали шпиль, теперь покоились в подвале — ими-то я и собирался поднять статую в главный холл. Только не ту, которую мы сделали...

Думаю, если бы Владимир Александрович увидел, что мы творили в литейке на следующий день, то убил бы нас всех. Васька, напевая какую-то заунывную песенку, газовой горелкой отхряпывала от статуи кусочки, которые отправлялись в печь — ну а я время от времени направлял расплавленный металл в обычные формы-"чушки". Работы было много, все же семь тонн разлить в двадцатикилограммовые кирпичи — это дело не самое быстрое. Потому что потом кирпичи эти нужно было еще сложить на тележку (и хорошо, что моторизованную), вывезти из мастерской и по туннелю переправить в другое место. А из другого места привезти другие кирпичи — причем в гораздо большем количестве.

Вечером к нам присоединилась и Машка — она закончила свою часть работы. Работы, откровенно говоря, уникальной — дочь наша на стеклозаводе отлила три огромных стекла (размером четыре метра на семь), а затем эти стекла были отшлифованы, отполированы, обрезаны, вставлены в хитрую стальную раму. После чего эта рама была вмонтирована в стену центрального холла, огораживая большую нишу. В которой вместо пола зияла огромная дыра...

Мы сидели в литейке, прихлебывая чай. С одной стороны, всего лишь ждали, пока металл в печи наберет нужную температуру, а с другой — просто отдыхали. Все же перекидать в печку несколько (довольно много) тонн слитков — работа очень тяжелая, даже с использованием электрокаров и гидравлических подъемников.

— Я вот думаю — а не развалится ли форма от того, что скульптура будет не пустотелая? — поделился я своими не сомнениями, а так, робкими опасениями.

— Да все будет хорошо, — ответила мне Машка, — Владимир Александрович просто не знает, а мы в Звенигороде уже в этой форме и свинцовую модель отливали, чтобы прочность станка проверить, и стальную, для проверки качества керамики. Выдерживает, не волнуйся.

— Я и не волнуюсь...

— Волнуешься — это уже Васька влезла, — а напрасно. Ты бы лучше на градусник смотрел, вроде уже температура достаточно поднялась. Мне отсюда плохо видно, проверь...

Я поднялся — с трудом поднялся — со стула, поглядел на гальванометр, присоединенный к термопаре.

— Да, уже можно. Василиса, не соизволите ли пхнуть пимпочку?

— Нет, о кристалл моей души. Не мое это дело — пимпочки пхать. Путь дочь наша пхает.

— Саш, я тоже не буду, потому что это именно твое дело, а мы лишь помогаем. Сам на кнопку нажимай...

— Интересно, а в форме статуя сколько времени остывать будет? — поинтересовалась Васька, когда мы уже пили чай у себя на кухне. На кухню мы "переселились" с завтраками и ужинами сразу как Машка приехала — потому что одновременно с ней к нам перебралась и Дарья. Вроде как "за будущей внучкой" присматривать. С внучкой пока не получилось, но Вениамин Григорьевич на все лето убыл в командировку в дальние края, и Васька уговорила тетку "погостить". Вот Дарья и "гостила", выходя из кухни разве что в магазины за новыми продуктами...

— Керамика хорошо тепло проводит, а я вентилятор включила. Завтра уже холодная будет, а что?

— Я подумала, что позолоту такой большой статуи долго делать, хотела пораньше заняться.

— А ты не подумала, как золоченую статую перевозить? Это золото-то сусальное не обдерется?

— А мы сперва ее положим, посмотрим, какими местами она в пол упрется, и там золотить не будем. Но мест таким мало, их и после установки можно быстро золотом покрыть. А если всю статую потом золотить, то много времени зря потеряем. Да и неудобно потом — ты же статуи в ниши ставить будешь? А там места взрослому вообще не пролезть остается...

Через десять дней одна позолоченная статуя, аккуратно упакованная в огромный ящик, с превеликими трудностями была погружена на специально подготовленную железнодорожную платформу и отправлена в Воронеж — там открытие университета было назначено на первое сентября и времени на ее установку оставалось немного. Ну а ту, которую отлили мы втроем, с еще большими трудностями по туннелю переправили в подвал университета, там водрузили на постамент...

Главной трудностью было то, что этой работой занимались всего два человека: я и мой монтер. Елизар Серпин, тот самый мальчишка из Нижнего, которого я взял для обслуживания первой своей электростанции, так нашим "персональным электромонтером" и остался. Я несколько раз предлагал ему перейти на работу на завод или электростанцию, но от отказывался: говорил, что денег ему и тут хватает, а он лучше уж нам послужит. Искренне считая, что я тогда спас его буквально от смерти, был он предан мне как собака — и теперь именно он занимался обслуживанием всего довольно непростого электрохозяйства Васькиных домашних мастерских и тоннеля. И не только электро — все многочисленные машины находились под его присмотром.

Под очень профессиональным присмотром — но все равно укладывая статуя на платформу, затем поднимая ее уже в подвале университета пота мы пролили немало. Василиса внимательно смотрела на то, как мы корячимся, пытаясь завести пеньковый канат толщиной с руку под статую, но рот открыла только один раз, когда мы закончили обвязку и я потянулся к кнопке тельфера:

— Саш, ты бы тормоз на платформе затянул, а то покатится и статуя по полу чиркнет...

Спасибо, дорогая, только этого нам бы и не хватило до полного счастья: в запарке ни я, ни Елизар не сообразили. А так — статую подняли, переставили на постамент. Который Елизар взгромоздил на секцию пола еще вчера вечером, причем в одиночку.

Дальше все было просто: двенадцать домкратов аккуратно подняли всю конструкцию на девять метров, Машка сверху крикнула, что все встало на место — и к работе приступила моя жена. Мы же народу сюрприз готовили, так что сварщика пятого разряда со стороны приглашать не стали, и Василиса два часа корячилась под потолком, приваривая к колоннам дюжину здоровенных ригелей. Вручную — никакой "автомат" туда пролезть не мог бы.

— Ну что, опускаю домкраты? — наигранно-веселым голосом поинтересовался я, когда Васька слезла, наконец, с верхотуры.

— А их нельзя так оставить? — дрожащим (скорее все же от усталости) поинтересовалась "сварщица пятого разряда".

— Не положено, гидродомкраты хоть немного, но протекают, а насосы, если их все время включенными держать, перегорят. И не бойся, дорогая, даже если ты половину ригелей вообще бы не приварила, и то прочности хватит.

— Я не боюсь, я опасаюсь, а ригели все приварены. Но может ты лучше сначала их проверишь?

— Да поздно уже проверять-то, я, Василиса Ивановна, домкраты-то уже выключил. Вы варите быстро, слов нет, но моторы еще быстрее греются — сообщил Елизар. — А за вами работу проверять — это все одно как за попом молитву. Проверить-то можно, а что выйдет и так всем известно. Вы идите, я домкраты приберу потихоньку. Только, Александр Владимирович, можно мне пойти посмотреть как там наверху все выйдет? Потом-то народу все время будет — страсть, и мне туда невместно заходить будет...

Поднявшись по боковой лестнице, мы прошлись по холлу. Машка, зараза, сначала еще и лампы почти все выключила — только закрытая трехслойным бронестеклом ниша сияла. Елизар подошел к витрине, закрывающей статую, поклонился ей до земли, пробормотав что-то. А затем, повернувшись ко мне, уже почти нормальным голосом прокомментировал увиденное:

— Слыхал я, Александр Владимирович, что именуют место сие храмом науки. А теперь понял, почему. Спасибо вам — и он поклонился уже мне, Машке и Василисе, всем по очереди.

— Так ты давай, сам учиться иди — и будешь в этот храм каждый день с полным правом ходить — предложила ему Машка со всей своей непосредственностью.