Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
КПД калоризационного мотора вызывал жалость: ниже, чем у паровоза. Но "жрал" он смесь мазута с лигроином, которая доставалась вообще по гривеннику за пуд, а ведерного объема рабочий цилиндр позволял развивать мотору мощность под тридцать "лошадок" и за сутки вспахать гектаров по десять-двенадцать трехкорпусным плугом. Американским — в Ростове плуги делались неплохие, но для целины за океаном делались куда как лучшие железяки.
Бороны и сеялки тоже использовались заокеанские — но тут уже просто потому, что там они оказались дешевле чем в Европе, причем заметно дешевле: в Америке их просто больше делалось и конкуренция опустила цены до минимально возможных. Правда привыкший уже к моим способам подсчета цен Водянинов и отметил, что "самому делать — втрое дешевле встанет", но чтобы делать самому, нужно выстроить завод — а это займет слишком много времени.
Времени же не было — совсем не было. Причем его не было у всех, кто жил в нашем доме.
Летом тысяча девятисотого года расписание жизни было очень простым. Вставали мы все (кроме Насти, Тани и Оленьки) в шесть, и время определял не будильник, а Катерина Александровна. Пока Камилла ее кормила (никаких баб-кормилиц, мало ли у них заразы какие не найдены!) я быстренько приводил себя в порядок, а затем — уже умытый и одетый — развлекал Катеньку пока умывалась-одевалась уже жена. В полседьмого — общий завтрак, общий и для мелких девочек тоже. В семь приходили выбранные Дарьей девочки-горничные и приступали к наведению порядка там, где он нарушился (в основном, конечно, в спальнях), в половине восьмого Камилла отправлялась гулять с дочкой (в небольшой парк позади дома — если от "канала" смотреть) и четырьмя девочками из "школы номер один" во главе с Даницей Никодиевич. А я садился на подошедший трамвай и отправлялся на работу...
В трамвае меня всегда ждала Дина, и целых сорок пять минут я, сидя в удобном кресле, работал исключительно языком — все равно кроме нас и ваноговожатого в трамвае никого не было. Потому что и трамвай был не "рейсовый", а персональный — но трамвай. Это чтобы "типа ездить как все"...
Тем временем порядок в доме заканчивал наводиться, Евдокия отправлялась на работу в "Пищекомбинат номер один", который готовил завтраки, обеды и ужины для школьников и рабочих, Дарья оправлялась на свою "Швейную фабрику номер один", где творилась одежда для вышеперечисленных и еще много для кого, и в дом приходили совсем другие люди: начиналась "школа" для Машки, Степана, Васьки, Коли и мелких девиц. Учителя для них были выбраны из жен городских инженеров — и до полудня жизнь детей была предрешена.
К полудню Дарья, раздав живительные пинки всем нуждающимся, возвращалась домой и приступала к готовке обеда, а старшие дети разбегались уже на свои заводы. Машка — на "Электроламповый номер один", Степа — на "Электроламповый" же, но "номер два", Васька шла озарять собой (и электрической дугой) "Завод транспортного машиностроения" без номера, и только Коля (в сопровождении мичмана Егорова — отставного уже, старика) садился на обычный рейсовый трамвай и отправлялся учиться дальше — в организованную дедами "школу капитанов". В "ближний" к Волге городок, названный, чтобы не путаться, "первым": "деды" предпочли все же поселиться к реке поближе... да и не простаивать же дому-"дублеру"! Собственно, в этом же доме школа и размещалась...
Я же, приехав в первый городок, шел сначала на Моторный завод, где и трудился до обеда "почти простым слесарем": рабочих туда, конечно же, набрали самых опытных из тех кого вообще удалось найти, но многого они просто не знали, а кроме меня научить их было некому. После завода (и после обеда) меня ждала "контора": бумаги — это безусловно зло, но без них почему-то ничего не делается...
Хотя собственно бумаги злом не являются — они — лишь способ как-то упорядочить творящийся без них бардак. Управлять городом, даже небольшим — головная боль та еще. А уж управлять городом, в котором три четверти населения только что из глухой деревни прибыли...
Хотя одна четверть все же с жизнью в городе как-то знакомы. По крайней мере на улице не гадит — и то хорошо. А поначалу стройки как-то быстро напоминали обонянию, что это все же именно город — впрочем, с этим-то бороться оказалось проще всего. Но ведь город вовсе не просто скопище домов, в которых люди пользуются унитазами...
То, что город (в двух местах, но по сути — и по управлению — все же один "населенный пункт городского типа") усиленно строился, создавало — сколь ни странно — самый минимум проблем: техники, за строительство отвечающие, опыт управления строителями какой-то имели. Ну да, пришлось им опыт этот "промасштабировать", и не всегда сразу все проблемы они решали — но решали их как раз они, причем большей частью самостоятельно. А на мою долю оставались мелочи: добиться того, чтобы в этом городе всегда и в нужных местах оказывался в достаточном количестве провиант, чтобы по дорогам можно было перемещаться, чтобы... в общей сложности я насчитал около полусотни требующих постоянного внимания задач. Понятно, что самому их не решить — но даже добиться того, чтобы люди, которым их решение поручается, все же занимались именно их решением, было не очень просто. Во-первых, у них постоянно не оказывалось чего-то для решения необходимого, причем внезапно оказывалось. А во-вторых, почему-то "никто не знал" где нужное взять.
В Кирпичном Заводе, например, зимой был заложен огромный ледник — но поначалу пришлось пару недель сильно пинать работников городского общепита, чтобы они всего-навсего отправляли туда заявки для подвоза льда в стоящие на кухнях шкафы-ледники. И только когда каждому начальнику каждой столовой под роспись был доведен приказ, что стоимость протухших продуктов будет вычитаться из оклада жалования, проблема рассосалась. Одна мелкая проблема — но основной проблемой для меня было то, что такие мелкие проблемы возникали десятками — и каждый день...
Часиков в пять-шесть — если повезет, конечно — я, наконец, отправлялся обратно во "второй городок" — но не домой, а на новый "Опытный механический завод номер один". Его я выстроил вместо "модельных цехов" моего "прошлого прошлого" — только делались там не совсем автомобили. То есть совсем не автомобили, но делали там все нужное люди под управлением Васи Никанорова и Оли Мироновой. Я же только "пользовался" кое-каким оборудованием для "домашних поделок" — недолго, а с семи и до половины девятого в здании заводоуправления (второго, после единственного цеха на заводе) вел "школу"...
Со школами было в "поместье" непросто. В первом городке была одна (и совершенно особая) "школа номер один" — единственная "десятилетка" в поместье. Училось в ней почти пятьсот человек, и кроме четырех младших классов — проводивших в ней время с восьми утра и до пяти вечера — народ там хватал разнообразные знания по двенадцать часов в сутки. Ну, с перерывами на еду, конечно. Но она была именно особой, со своей специальной программой: именно в ней учились Даница, Лиза Антипова... и младшие "дочки" с Оленькой тоже, правда они — пока лишь после обеда. Много чему там учились — но и учителей в школе было чуть меньше двухсот человек. Была, правда, и "школа номер два" — "семилетка", но в ней пока кроме учителей никого не было. Днем не было: вечером, после шести в ней обучались рабочие с заводов, причем в обязательном порядке.
Во втором городке школ было уже шесть, и работали они в две смены каждая. Правда пока и в них учителей было чуть ли не больше чем детишек — но это пока. И да, в "третью смену" там тоже рабочие с заводов обучались: все рабочие возрастом с четырнадцати по двадцать два года учились в приказном порядке, а те, кто постарше — "по желанию". Однако Вася Никаноров и Оля Миронова сумели что-то народу объяснить, и "желающими" стали практически все.
Ну а я занимался — в меру возможности, конечно — обучением учителей. Не потому, что я знал что-то лучше их всех — большинство из них по крайней мере свой предмет знали лучше меня и уж опыт-то педагогический имели реальный. Но ведь школа — это не только пункт раздачи знаний, и мне приходилось рассказывать этим — большей частью вполне взрослым — людям как и чему они должны обучать школьников именно "собственным примером". И не только рассказывать: ведь слова — это лишь сотрясение воздуха, так что "собственный пример" — мой собственный — тоже был существенной частью работы.
Нет, я бы в иных условиях ни за что бы не справился, но в мою пользу работал имидж. Имидж человека, который "в одиночку за пару лет заработал на ровном месте"... Суммы слушатели подставляли по собственному разумению, но, похоже, исчислялись они сотнями миллионов. И по большому счету наверное так и было, ведь даже мой домик с башенкой — будь он выстроен в любом городе России — потянул бы сильно за миллион. Если бы цемент, кирпич, стекло и прочее покупать "на рынке" — то да. А пояснить им, что оба городка целиком и вместе с заборами по смете у меня должны обойтись в районе двенадцати миллионов (ну, если заводы не считать), я как-то не собрался...
Не сказать, что со школами у меня всё выходило хорошо, но все же в целом результаты меня радовали. И главным, что я мог смело ставить себе в заслугу, стало то, что школьники — имея в виду только детей — были уже объединены в довольно сплоченные и на самом деле инициативные группы. Не мудрствуя лукаво, я обозвал всю эту организацию "пионерами" и — поставив руководить ею все же людей взрослых и ответственных — дал пионерским отрядам изрядные права. И вполне (по нынешним временам — так вообще беспрецедентную) демократическую структуру "самоуправления". Особо оговорив, что "прав без обязанностей не бывает"...
Понятно, что нагрузка у детишек в школах была совсем не детская, но куда деваться? Я очень хорошо помнил "заветы старика Струмилло-Петрашкевича": у рабочего с семью классами образования производительность труда в сорок семь раз выше, чем у неученого. И не только производительность...
Еще были школы деревенские. От городских они отличались очень сильно: "колхозникам" была поставлена задача обучиться за год грамоте и письму, причем с обещанием, что не научившиеся бегло писать и читать, а так же не освоившие арифметику будут выгнаны нафиг из колхозов навек. И все знали, что это не пустая угроза (прецеденты имелись), так что учились все на совесть. Но сокращенная программа подразумевала и "сокращенный персонал", так что в каждой деревне в школе была пока лишь пара учителей (я старался подбирать семейные пары), ну и "преподаватель спецпредмета" — как и во всех городских.
А "спецпредмет" был один, общий для всех школ и общий для парней и девиц, и назывался он незатейливо: "гражданская оборона". Когда где-то кого-то убивают лишь за то, что он у меня работал, такой предмет вызывает у всех учащихся очень большой интерес.
Конечно, в школах не рассказывали, как накрываться простынкой в эпицентре ядерного взрыва, да и вообще про "оружие массового поражения" не упоминали. Не было его еще, на мое счастье не было. Поэтому школьники учились самым простым вещам: как правильно произвести неполную разборку и сборку... нет, не автомата Калашникова, а хотя бы винтовки, как оружие чистить, как из него правильно стрелять...
Собственно и в первой школе учились тому же самому, просто в ней список преподаваемых дисциплин был... пообширней. Да и "учебных пособий" для "спецпредметов" было куда как побольше.
"Опытный механический завод номер один" и занимался производством "учебных пособий" для курса "гражданской обороны". Довольно простых: маленьких винтовок (под патрон монтекристо), но по устройству аналогичных мосинке, револьверов под тот же патрон, но конструктивно не отличимых от нагана. Конечно, человеку из такого револьвера можно было причинить ущерб лишь попав в глаз — но я не забыл, что Александр Павлович Дианин изобрел дифенилолпропан уже десять лет назад, и стрелять дети ходили в "тактических" очках со "стеклами" из поликарбоната. В первый (или во второй? не помню уже) раз Камилле для получения этого пластика прочнее иной стали понадобилось лет десять — но когда сейчас я ей рассказал всю схему его получения, жене хватило недели на синтез химикалия. Запомнил я это лишь потому, что данная гадость — дифенилолпропан в смысле — может использоваться для кучи всяких химических трюков. Например, она может стать отвердителем для эпоксидки, убивает спорынью и головню на зерне — ну и очень хорошо подходит для изготовления поликарбоната для очковых линз. Пуленепробиваемых линз, по крайней мере непробиваемых пулькой монтекристо...
В общем, дел хватало всем — но результаты радовали. Детишки учились всякому (причем — хорошему всякому в основном), да и взрослые тоже старались меня повеселить. Про Камиллу я не говорю: она, хотя доступ в лабораторию свою и утратила временно, думать головой всякую химическую думу не прекратила — а воплощать ее мысли было кому, ведь всех "лаборанток" ее "из прежней жизни" — и из Царицына — я помнил и без внимания не оставил. Но это было делом для меня естественным: в жене я и не сомневался. Но другие...
Русский инженер — существо особенное: кроме него вряд ли кому в голову придет изобрести что-то очень непростое исключительно для того, чтобы похвастаться перед понимающим человеком. У Чаева это свойство я давно заметил — и он мне "придумал" шестиствольный станок на базе выпускаемого уже хонинговального за неделю. Хонинговальный — это понятно, он его по техзаданию делал для обработки шестицилиндрового блока мотора. А вот шестиствольный — это был станок, который одновременно сверлил сразу шесть стволов для "игрушечных" винтовок. Евгений Иванович правда поначалу делать его не хотел, но когда выяснил, что мне хватит ствола длиной всего в полтора фута, то больше спорить не стал. Причину я потом только понял: сейчас-то даже укороченные карабины были со стволом больше полуметра, а у готового станка ход шпинделя был чуть меньше — но на такой ствол его как раз и хватало.
Но больше всех меня порадовал Гаврилов. Я ему предложил лопатки турбин делать литыми — и даже показал как — не зря я так долго и внимательно обсуждал с Новиковым его технологию изготовления монокристаллических отливок. Ну а так как и материал был "попроще", и монокристалличность особо не требовалась, то лопатка отливалась меньше чем за полчаса. Это — одна лопатка в одной форме, а Гаврилов одновременно отливал полный комплект — то есть по лопатке всех используемых в турбине размеров. Так что "базовую" турбину — ту, которая вышла на шестьсот восемьдесят киловатт — он теперь делал по одной в сутки. Хотя лопатки статора он и сам придумал, как делать — и делал их кованными: их-то тщательно балансировать не требовалось.
Это было неплохо — но, в общем-то, ожидаемо. Неожиданным для меня стало другое: после того как я подробно рассказал Герасиму Даниловичу о способах расчета турбинных колес, он — сугубо для удовольствия — рассчитал "свою" турбину, маленькую, киловатт на двести. И сделал он это исключительно потому, что "маленький" котел Стасов тоже сделал — "чтобы похвастаться передо мной" — на тридцать с лишним атмосфер. Для британских паровиков в них держали все же двадцать, но чем выше давление — тем больше "пользы", и, с точки зрения Гаврилова, глупо было бы этим не воспользоваться.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |