Уроки ирокезского 33

Минут через десять, когда пришел, наконец, и "юный революционер", я предложил "считать собрание начавшимся", а еще через пару минут, с размаху хлопнув тяжелой папкой с бумагами по столу, из-за чего на несколько секунд настала тишина, дополнил свое предложение:

— Господа, если все будут орать одновременно, толку не будет. Поэтому повестка дня у нас упрощается: я вкратце расскажу о текущих проблемах, а затем вы — строго по очереди — будете задавать вопросы. Или же отвечать на них — но опять-таки по одному. Кому говорить — буду определять я, во-первых, на правах хозяина дома, а во-вторых, как старший по должности. Договорились? У кого-то есть вопросы по повестке?

Вопросы, судя по всему, были, так что я, грохнув папкой еще раз, сообщил:

— Я понял. В смысле понял, что пока вам вопросы задавать бесполезно, и начну с моего доклада. Благо, он будет довольно коротким. Совсем коротким: получение Маньчжурии в аренду от нас не требует принятия каких-либо срочных мер. Россия ее получает на сорок девять лет, и если мы что-то придумаем не сейчас, а, скажем, через полгода, то ничего от этого не изменится. То есть возможно даже лучше получится — хотя бы потому, что делать мы что-то будем уже обдуманно, а не впопыхах. Так, Станислав Густавович, вы что-то хотите спросить? Мы слушаем.

— Саш... то есть Александр Владимирович, но ведь нам нужно будет разместить там дополнительные войска какие-то, для них потребуется выстроить жилье... в смысле, казармы там и прочее...

— Зачем там дополнительные войска? Мы разве собираемся воевать с Китаем? Единственное, что там нужно будет строить — это новые села и деревни для русских крестьян, которые захотят туда переехать. Причем строить потребуется заранее, чтобы крестьяне переехать сами захотели— но сейчас пахать уже поздно, а урожай собирать рано. Так что если этот вопрос поднять осенью, то поздно не будет. И тем более не будет, поскольку сначала нужно во-первых понять, сколько народу мы туда сможем реально перевезти — не говоря уже о том, чтобы разобраться, сколько вообще там их разместить можно. А во-вторых, нужно будет четко спланировать потребности переселяемого народа в тягле, живом и механическом, в орудиях труда, в скотине и посевном материале. Так что нужно рассчитывать на то, что почти год в Маньчжурии нам и делать ничего не надо будет, а потому и обсуждать тут, мне кажется, нечего.

Мышка что-то черкнула в своем блокноте, а Стишинский вопросительно поглядел на меня.

— Александр Семенович?

— Да, я просто хочу уточнить: ссыльных в Маньчжурию, как я понимаю, отправлять не будем?

— Да, им там делать тоже нечего. Хотя... давайте это обсудим после собрания.

— А можно мне спросить? — поинтересовался Леонид Борисович. — Как раз по поводу ссыльных.

— Пожалуйста, слушаю вас.

— Я по поводу ссыльных...

— Я понял, а что конкретно вас интересует?

— Насколько стало известно, вашим указом большинству из них изменено место отбывания ссылки, и некоторые из моих знакомых этим весьма недовольны...

— Леонид Борисович, ссылка — это наказание за нарушение закона. Наказание за преступления против народа, а вовсе не отдых на природе. И государство определяет, как именно наказывать преступников. Мое мнение заключается в том, что превращать наказание в каникулы на природе будет неправильно, ведь в таком случае наказанные не смогут осознать свою вину и исправиться.

— Вы считаете тех, кто борется за права простого народа, преступниками? — Иосиф Виссарионович мои слова принял, вероятно, слишком близко к сердцу.

— Вовсе нет, я считаю преступниками тех, кто прикрываясь громкой фразеологией о защите прав народа, делает этому народу лишь хуже. Точнее даже не так...

— Прикрываясь?!

— Дослушайте все же. Преступники — это те, кто использует, причем сознательно, такую фразеологию для достижения личных выгод или...

— То есть для вас я ищу личных выгод?

— ... или заставляет других им эти выгоды предоставлять. С помощью обмана, запугивания... а вы — всего лишь одна из жертв подобных преступников. Откровенно говоря, тут собрались большей частью именно жертвы...

Мышка с ужасом смотрела на вскочивших и пытающихся переорать друг друга мужчин, Дарья, забившись в самый уголок, символизировала собой "единство и борьбу противоположностей": ей тоже было страшновато, но любопытство пересиливало. Стишинский, вероятно не раз видевший подобное на заседаниях Госсовета, спокойно оглядывал возмущенных моими словами мужчин, Слава сидел молча, но было видно, что ему тоже очень хочется вставить слово. Еще дед сидел, тихонько посмеиваясь про себя. А Иосиф Виссарионович внешне спокойно ждал своей очереди высказаться. Но пока такую возможность я ему предоставлять не собирался:

— Тихо! — проорал я так, что все невольно замолчали. — Поскольку я знаю взгляды всех собравшихся, причем взгляды, многие из которых я просто не могу разделить, прежде чем продолжить я вынужден попросить всех определиться с терминологией — иначе мы минимум до конца дня будем тут сидеть и слушать взаимные упреки, если так можно назвать этот базар. Итак, за исключением господина Стишинского, капитана Волкова и присутствующих здесь дам все собравшиеся считают себя последователями Маркса, я верно понимаю?

— Близко к истине — тихо проговорил Слава.

— То есть вы признаете себя идиотами и жертвами обмана, и я поясню, почему. Тихо! Даница, убери пистолет и чтобы больше я его никогда в этой комнате не видел! И прошу учесть: все, здесь сейчас собравшиеся, являются людьми не просто хорошими, а замечательными, от которых зависит будущее всей нашей страны. Просто они этого пока не совсем понимают, однако я им объясню все без стрельбы. Быстро объясню, но пока я объясняю, они посидят молча.

— Я прослежу, Александр Владимирович.

— Даница, ножами тоже не маши, и вообще, никакого оружия...

Даница, возникшая в комнате, как всегда, ниоткуда, что-то тихонько прорычала в ответ, но ее всё равно все расслышали в установившейся тишине:

— Хорошо, я прослежу без оружия.

— Итак, как обещал, быстро объясню, почему все присутствующие здесь марксисты являются жертвами обмана. Иосиф Виссарионович, вы, если мне память не изменяет, в Батуме от лица рабочих требовали прибавки в оплате, так? Ответьте мне, из каких средств эта прибавка должна была выплачиваться?

— Из прибылей капиталистов...

— А откуда — если судить по Марксу — эта прибыль берется? Господа марксисты, мы ведем сейчас теоретическую дискуссию, кто в состоянии ответить?

— Капиталист отбирает прибавочную стоимость у рабочих — с видом учителя, объясняющего материал двоечнику, ответил Красин.

— То есть прибыль капиталиста является награбленным имуществом, так?

— Ну, если рассуждать строго в теоретическом плане, то безусловно.

— Таким образом, требование увеличить зарплату является требованием поделиться награбленным. Или я что-то не понимаю?

— Конечно не понимаешь! — тут уже вскипел Слава. — Ведь капиталист грабит как раз рабочего, и требование поднять зарплату — это, если хочешь, есть требование вернуть отнятое у самого рабочего!

— Вот тут-то, как говорил один мой знакомый, собака и порылась. То есть ты искренне убежден, что капиталист стоит с кистенем у ворот завода и грабит собственных рабочих?

— Саш, ты ничего не понимаешь в экономике...

— Конечно. И именно поэтому у меня денег хватает, чтобы оплатить долги всей России. А понимал бы — жевал бы сухую корочку... Ну почему как марксист, так идиот?

— Александр! — дед, похоже, рассердился не на шутку. — То, что ты стал большим начальником, все же не дает тебе права обижать приличных людей! Ты же Волков!

— Извини, дед, я погорячился и был совершенно не прав, обижая ни в чем не повинных идиотов. Но я просто не нашел иного слова, чтобы назвать людей, при вступлении в свою марксистскую партию проходящих более чем странный ритуал: специально обученный человек бьет их с размаху дубинкой по голове.

— Зачем? — дед на самом деле изрядно удивился.

— Вы, Александр Владимирович, как писатель известный, могли бы и посмешнее сказку придумать — холодно прокомментировал мои слова Красин, но я его проигнорировал:

— Им говорят, чтобы почувствовать как плохо живется народу, но на самом деле — чтобы мозги отбить! Дед, они искренне считают Энгельса экономистом!

— Не понял причин твоего сарказма — дед, судя по всему, действительно пытался понять, почему эти слова вызвали приступ смеха у Славы. Ну да, Струмилло-Петрашкевич успел прочитать некоторые документы...

— Видишь ли, у марксистов есть три... две иконы: собственно сам Маркс, который написал много запутанных слов и непонятных выражений, и его якобы друг Энгельс, которого марксисты как раз считают теоретиком экономики. Но этот великий экономист в реальной экономике имел лишь одно достижение: получив в наследство старшую долю в процветающей компании, оцениваемой миллионами, он менее чем за год довел ее до банкротства и продал свою долю партнеру за полторы тысячи марок.

— Ну, разориться-то каждый шанс имеет...

— Только партнер его отца, долю выкупивший, через три месяца снова сделал компанию процветающей и она — компания эта — процветает и по сию пору. Учиться у человека, который на практике показал, что сам он ничего делать не умеет — это... я не могу представить, что человек, дубиной по башке не ударенный, на это способен. Но марксисты — они повторяют за Энгельсом тупые заклинания, сами не понимая произносимого. Это как Вовка после Катькиного пересказа "Пиратов" кричал "Рубить брамселя, точить якоря, надуть надфиля"...

Дед рассмеялся:

— Про надфиля я еще не слышал. Но — понял. И чего тогда ты этих марксистов держишь?

— Чаще погостить приезжай, еще и не такого услышишь. А этих конкретно держу потому что в своем деле они весьма талантливы. Да и думать все же умеют — видать, им-то дубиной по голове не досталось. И марксистами они стали по ошибке, ведь русский человек и марксист — это вообще извращение какое-то...

— И в чем вы видите извращение? — Леонид Борисович явно был нацелен на "выяснение отношений". Ну да, очень уж Красин был щепетилен в отношении чести...

— Согласно Марксу и Энгельсу, все русские народы должны быть на девяносто процентов уничтожены. Чтобы освободить место для цивилизованных британцев и германцев. А оставшиеся в живых русские должны стать рабами цивилизованных господ.

— Тоже выдумали?

Я достал заранее приготовленную бумажку и зачитал:

— "Кронштадт и Петербург необходимо уничтожить. Русские не только не являются славянами, но даже не принадлежат к индо-европейской расе. Они пришельцы, которых надо выгнать обратно за Днепр" — это письмо Энгельса, причем еще не самое людоедское. Можете посмотреть оригинал, канцлерский архив, собрание с кодом "Маркс, Энгельс, оригиналы", раздел "работы по русскому вопросу".

— Вы лж... это вы неправду говорите! — столь эмоционального выступления Джугашвили я даже не ожидал. Сейчас не ожидал, но в целом что-то подобное предвидел — и ответ уже подготовил:

— Поскольку сейчас идеями Маркса некоторые круги на Западе пытаются развратить нашу молодежь, я собрал почти все оригинальные документы, связанные с этой сладкой парочкой. Скажу сразу: за потраченные на эту коллекцию деньги можно было выстроить пару тракторных заводов. Однако я искренне убежден, что идеология может быть куда как разрушительнее, чем созидательная мощь десятка таких заводов — если идеология ложная. И более созидательна, чем сто таких заводов, если идеология верная. Поэтому я и потратил эти средства — чтобы убедить в лживости марксизма вас, людей, кто создаст в России идеологию уже верную. Я понимаю даже причины ваших заблуждений, ведь не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Однако упорствуют в своих заблуждениях лишь клинические идиоты. К коим ни одного из вас я отнести не могу. Леонид Борисович, ведь, положа руку на сердце, вы же понимаете, что сидящие в Швейцарии так называемые "лидеры большевиков" — это сборище малообразованных пустобрехов?

— Я так не ... А вы хотите сказать, что в экономике разбираетесь лучше Энгельса?

— Энгельс процветающую компанию разорил меньше чем за год. Я приехал в Россию буквально без копейки денег шесть лет назад и сейчас служу канцлером России.

— И при чем здесь экономика?

— При том, что пост я получил не за красивые глаза. Пользуясь определенными привилегиями — да, сословными, но фактически доступными тысячам людей — я выстроил у себя в поместьях правильную экономику. Где на фабриках и заводах работает почти триста тысяч человек. И чуть меньше ста тысяч трудится в полях. Так вот, эти триста тысяч рабочих — даже если не учитывать, что половина из них вообще еще дети — смогли своим трудом выплатить долги всей России в текущем году, а остальные сто пятьдесят миллионов населения — не смогли. Сто тысяч крестьян в моей экономике легко прокормят пару миллионов человек... Ну, не то чтобы совсем легко... но моя экономика — работает в разы, на порядки эффективнее, чем старая. Потому что я понимаю, как она работает, и с высоты этого понимания я уверенно говорю: Энгельс вместе с Марксом — мошенники.

— То, что ты талантливый делец, вовсе не делает их мошенниками — ну никакого почтения к чинам у Славы Петрашкевича! Однако мозги у него работают получше иного компьютера, в них просто входные данные правильные загрузить нужно...

— Слава, основа марксизма — теория прибавочной стоимости. И вот тебе простой вопрос: рабочая сила, по твоему Марксу, является рыночным товаром, так?

— Так.

— И покупает ее капиталист по рыночной же стоимости, так?

— Так.

— Вот я капиталист. Я купил кожу за рубль. Купил труд рабочего за рубль, рабочий сделал мне ботинки, которые обошлись мне в два рубля. Где я ограбил рабочего?

— Ну... а какая рыночная стоимость ботинок?

— Еще раз: я купил кожу и труд, получил ботинки за два рубля. По рыночной стоимости кожи и труда. Сколько стоят ботинки?

— Два рубля — тихо сказала Мышка, не совсем понимая, о чем идет разговор. Понятно, она-то марксову теорию не изучала...

— Рыночная стоимость ботинок определяется не тем, сколько лично ты потратил, а сколько... каковы общественные затраты на производство любых ботинок.

— Слава, вот ты умный человек, а пытаешься изображать из себя идиота. Поясняю: кожа для ботинок на рынке — я сделал ударение на слове "рынок" — стоит рубль. Изготовление ботинок на том же рынке стоит рубль. Рыночная стоимость всего необходимого для изготовления пары башмаков равна двум рублям. Любой капиталист... вообще любой человек купив кожу у кого угодно и наняв любых умелых рабочих получает ботинки за два рубля. Сколько стоят ботинки?

— Если общественные затраты составляют два рубля, то...

— А в любой лавке на рынке ботинки стоят три рубля. Какова же эта твоя рыночная стоимость? Что молчишь? Тогда скажи мне, откуда я беру прибавочную стоимость?

Дед с огромным интересом посмотрел сначала на меня, а затем на Славу. Молча, зато в разговор вступил Красин: