Уроки ирокезского 50

Дверь снова открылась, и юная мамашка с сияющей физиономией вплыла в кабинет:

— Иосиф сказал, что очень похоже на "Подражание Мухамбази" Орбелиани, только одна строка вроде лишняя. Кто такой этот Мухамбази, я пока не выяснила, а Джамбакуриан-Орбелиани, Григорий Дмитриевич — генерал от инфантерии, единственный достойный поэт из грузин в прошлом веке. Через десять минут придет Манана, ей князь Багратион-Давидов стих продиктует, а я подготовлю досье на генерала пока. Да, Иосиф перевод похвалил...

— Какой Иосиф?

— Джугашвили. Я просто не знаю других грузинских поэтов, поэтому у него и спросила.

— Поэтов? Ах, ну да... Спасибо. Запиши: всем, кто вчера с пьесой работал, премия в четверть оклада. Тебе — за выход во время отпуска и проявленные ум и сообразительность — два месячных оклада. Манане — месячный, и пусть мне найдет композитора-грузина, или который хотя бы долго в Грузии жил. Джугашвили в понедельник хочу видеть здесь, в кабинете, а тебя два месяца хочу не видеть на работе совсем. Иди дочку растить! Ах да, я зачем тебя звал-то... Принеси копию пьесы для господина Алексеева и отправляйся домой.

— Позвольте поинтересоваться, — уже не прикидываясь испуганным, спросил Алексеев, — а почему столь разные премии? Я вижу, что эта юная дама явно иностранка, а имя Манана вроде грузинское...

— Потому что у Марши дочери месяц, Манане через пару месяцев рожать, а по положению о женском труде они должны быть в отпуске и на работу не ходить. Но все равно ходят, так что... Ладно, вернемся к нашим баранам. Кто там у нас, Москвин, вы, Садовская, Коммиссаржевская, Книппер...

Алексеев довольно заржал. Кажется, последний раз в этом году.

Джугашвили приехал, как я и просил, в понедельник. И привез с собой оригинал пьесы, на грузинском — я об этом специально попросил. И прямо с корабля (для срочных поездок все же использовались теперь в основном именно "Хиусы") не на бал, а в мой кабинет попал — я приказал в секретариате его сразу ко мне отправить. Буквально через пару минут после того как Камилла зашла, пытаясь "отнять обратно" временно "под кино" реквизированный библиотечный зал строящегося химического института, но пока победить меня она не успела — поскольку когда жена приготовилась использовать "самые веские аргументы", как раз Джугашвили и вошел с папкой в руках — и Камилла тихонько отошла в уголок, дабы не мешать — но не ушла, очевидно надеясь продолжить спор после завершения визита. Разговор Иосиф Виссарионович начал конечно же с проблем в Колхиде, точнее, с того, как эти проблемы решались:

— Мы в Поти выстроили небольшой завод по выделке барж, деревянных, по триста тонн. Баржи выходят очень дешевыми, до пятисот рублей...

— Деревянных? Они что, одноразовые? Ведь возить-то мокрый ил нужно...

— Зачем одноразовые? На заводе их, как в старину, смолят. Только смолят не как в старину, а гудроном, что с нефтяной фабрики в Баку остается. Потому баржи вообще не текут и даже не намокают, хоть и из ольховой доски собираются. Моторы для них в железнодорожной мастерской в Тифлисе выделывают, по образцу мотора для трактора. Но это временно, в Кутаиси почти достроен завод, который будет эти моторы делать...

— Ладно, вы лучше знаете, как правильно там все устроить. Меня другой вопрос волнует, и вы мне в этом поможете. Именно вы, просто больше некому. Вы пьесу, что захватили, читали уже?

— Раньше — нет, я, честно говоря, о ней и не слышал. Но в дороге-то особо делать было нечего, прочитал.

— Это хорошо. А теперь мы с вами ее переведем на русский. Вы мне переведете, объяснив подробно каждую фразу, ну а я попытаюсь все это изложить уже на литературном русском. Сроку нам — неделя, надеюсь управиться...

— Извините, Александр Владимирович, но мне кажется, что есть гораздо более важные дела...

— Саш, а тебе не кажется, что ты вообще сейчас какой-то ерундой заниматься стал? — добавила Камилла.

— Может быть и ерундой, но пока не попробую — точно не узнаю. Иосиф Виссарионович, нам не дано предугадать как слово это отзовется, но попробовать-то стоит?

— Попробовать перевести эту комедию?

— Нет, поугадывать. Вот как вы думаете, о чем эта пьеса? И если ее поставят в московских театрах, в кино снимут, какая будет реакция публики?

— Простая, незамысловатая комедия, глуповатая местами. Зрители, из тех кто попроще, вероятно посмеются. А вы ожидаете чего-то другого?

— В восемьдесят втором году простой заведывающий станцией на Закавказской дороге пишет пьесу, водевиль. В том же году ее ставят в театре — и хотя избытка грузинских пьес в Грузии не наблюдается, про нее почти никто и не слышал даже. Конечно, ее уже двадцать лет НЕ ставят, хотя вещица-то и забавная, и в постановке вроде несложная. Почему?

— Почему? Да она просто скучная.

— Но это лишь одна сторона великого произведения...

— А вторая? — поинтересовалась Камилла.

— Пьеса полностью объясняет публике, на простом, доступном языке объясняет не только экономические основы современного капитализма, но и показывает его гнусность.

— Да что вы говорите! — с едким сарказмом "удивился" мой гость.

— Правду. Берем армянского купца. Он — положительный персонаж или отрицательный?

— Мразь он, — ответила Камилла, успевшая прочитать уже "мой" черновой "перевод", — ведь он за титул дочку готов продать...

— Князь — тоже подонок, ведь фактически он славу предков своих продает..., — добавил я. Но спрашивается вопрос: зачем купцу княжеский титул?

— Тщеславие? — неуверенно спросил Джугашвили.

— А говорите, что читали. Он же сам — я имею в виду купец этот — ответ исчерпывающий дает. Где это... "Во-первых, князь мне задолжал пятьсот червонцев, он много приданого не потребует, во-вторых, родственники княжеские тоже у меня в руках, в-третьих, поместье само плывет мне в руки". А вся политэкономия капитализма в этой пьесе еще проще описана: дешево купить, дорого продать, чтоб побольше взять и поменьше дать... А ведь дорого продать можно лишь то, что другие дешево купить не смогут — потому что там больше нет. Великолепное описание монополистического капитала! Емкое, краткое, исчерпывающее. Публика думает, что она комедию смотрит, а на самом деле изучает политэкономию и осознает, что капитализмом этим занимаются люди, мягко говоря, плохие.

— Ну вы и напридумывали! — усмехнулся Иосиф, — из простого водевиля учебник политэкономии сотворили! Но в пьесе-то обо все этом ни слова!

— Это не я напридумывал, а простой грузинский железнодорожник. Который — в отличие от Маркса с Энгельсом — сам работу работал и откуда деньги берутся, знал. И — как человек безусловно честный и смелый — знанием своим поделился с народом.

— Интересно, где вы это все тут нашли?

— Я нашел? Это все написал известнейший грузинский драматург! А я... то есть вы, поскольку грузинского я не знаю — перевели. Вот, посмотрите...

Минут на десять воцарилось молчание. Иосиф быстро, но очень внимательно вчитывался в текст, Камилла с улыбкой смотрела то на него, то на меня. На него больше — ей было интересно глядеть на быстро меняющееся выражение лица грузинского парня.

— И это вы называете переводом? Тут же вообще ничего от Цагарели нет...

— Ну, как смогли, так и перевели, имена-то те же самые? Вы русский не очень хорошо знаете, я грузинского совсем не знаю... могли мы что-то в результате слегка перепутать? Это называется нейролингвистическое программирование. Народ усвоит что "дешево купить, дорого продать" — признак плохого человека, а это уже немало. А что он еще усвоит — это мы с вами должны будем очень тщательно продумать и правильно все перевести на русский. А потом это — наш, точнее ваш правильный перевод — изобразят лучшие актеры России так, чтобы никто ничего из переведенного нами не упустил.

— Знаешь, Саш, бери пока библиотеку для съемок. А я еще и Гулико Махнадзе в кино сыграю, только ты уж имя мое в титры не ставь — улыбнулась жена.

— Какая Гулико?... — удивился гость.

— Невеста князя, Саша в последней сцене ее показать решил. Высокая, как гренадер, такая же усатая, еще кривая и хромая. Я как раз высокая, надену одну туфлю на каблуке, а вторую без... а лучше — Камилла улыбнулась, очевидно что-то вспомнив из детства — гречки в туфлю подсыплю. Хромать буду лучше не придумаешь! А усы приклею...

— Вы знаете, а так действительно получается смешнее... и на правду больше похоже — сообщил, дочитав до конца, Иосиф Виссарионович. — Я, пожалуй, помогу вам — ну как смогу. Хотя, мне кажется, большого толку от моей помощи не будет.

— Будет. Итак, солнышко, библиотеку мы тебе отдадим к Рождеству, а пока иди усы клеить.

Технически снимать новый фильм было гораздо проще, чем "Женитьбу Фигаро". В Козьмодемьянске фанатики кино— (и фото-) искусства из института Суворовой выстроили довольно неплохой завод по выпуску пленки, новенький завод в таком же новеньком городке Фрязино массово делал кинопроекторы и кинокамеры (то есть "студийных" — на тридцать пять миллиметров — кинокамер уже сделал больше десятка, из них две "трехпленочных"), для создаваемой киностудии уже были изготовлены проявочные машины, звукозаписывающее оборудование и монтажные столы. Люди обучились работе со всей этим добром, но одной техники для кино все же мало.

Неделя пролетела незаметно, а потом — еще одна, и еще... Ведь и на самом деле знакомый мне телеспектакль с пьесой Цагарели общего имел лишь название и имена персонажей, да и то не всех. Забавно: песни я почти все вспомнил, а вот текст... впрочем, молодой большевик, проникнувшись задачей, помог подобрать нужные слова. Но во время съемок — по мере появления все новых и новых фрагментов — память моя подсказывала "что сделано не так", и пьеса постоянно менялась, все больше приближаясь к известному одному мне оригиналу.

Возможно, что почти полностью бы совпала — однако не получалось уделять этой работе много времени. Страна-то менялась на глазах... причем на глазах у внимательно за изменениями следящей публики. Однако мне не хотелось, чтобы у этой публики (в основном — иностранной) возникло неправильное мнение о творящемся в России, так что пришлось приложить много усилий для формирования мнения исключительно правильного. А еще довольно много времени у меня стало занимать изучение фарси...