Уроки ирокезского 56

Хотя бы зерна в голодный год: по ее просьбе Никита Константинов разработал и изготовил специальные вагоны-"зерновозы", а на Кутаисском "телегостроительном" заводе с ее подачи начали производство "зерновозных" прицепов-самосвалов к тракторам. Но пока зерна нет, в них можно и земличку возить. А километр "сельской дороги" в Черноземье — это до сорока гектаров "черноземных" полей уже в Подмосковье — при том, что километр этот сотня мужиков строила менее чем за две недели.

Дочь наша снова превратилась в знакомую уже мне "руководительницу высшего звена". Принципиальным отличием ее от известных мне по будущему "эффективных менеджеров" было глубокое знание предмета. Машка, вероятно из-за голодного детства и необходимости заботиться о немаленьком семействе, вникала в любую поставленную перед ней задачу. И вникала достаточно глубоко — это, видимо, вложенное еще Петром Векшиным понимание того, что "много знаешь — сыто ешь". Причем вложенное в формате "знаешь и умеешь", так как абстрактное знание мало плодотворно. Но главным, с моей точки зрения, было Машкино понимание, что человек сам всего знать не может, и она по любому возникавшему перед ней вопросу сначала собирала специалистов, выслушивала их мнение (часто — несколько противоречащих друг другу мнений), а затем принимала окончательное решение. Но если решение вдруг оказывалось неудачным, то она никого не наказывала, о неудаче народ оповещала, снова собирала специалистов — и добивалась того, что ей требовалось. Всегда добивалась.

На бесплодных полях Можайщины и соседней Звенигородчины, тоже попавшейся под Машкину "горячую руку" даже пять сантиметров чернозема — великое дело. Настолько великое, что уже со второго года подобного развлечения мужики сами чуть не в драку записывались в "дорогостроители", причем даже платы деньгами за работу не требовали, за прокорм работали! Ну и за землю для своих полей, конечно. Но главное — Машке народ стал доверять абсолютно, и я совсем и не удивился известию о том, что в уезде единоличников не осталось практически совсем еще пару лет назад. И не только в Можайском и Звенигородском уездах: все же дочь наша потихоньку сферу своей бурной деятельности территориально расширяла. Сначала на соседний Рузский уезд, а затем — "захватила" почти половину губернии: Клинский, Волоколамский и Верейский уезды, и там тоже народ в колхозы пошел почти полностью.

На восток от Москвы тоже народ особо выпендриваться не стал: там и земля была не лучше, и крестьян все же гораздо меньше. Потому что как-то исторически на востоке губернии большая часть земель оказалась в поместьях, а они за несколько лет в основном отошли в казну — большинство за "долги по налогу", а прочие были выкуплены, причем "принудительный выкуп" пришлось применить не больше полудюжины раз. И на казенной земле именно колхозы и создавались, так что немногим оголодавшим единоличникам осталось лишь присоединиться к уже существующим — и демонстративно "сытым" — хозяйствам.

Но самым большим, по моему мнению, Машкиным достижением стало строительство нескольких весьма непростых заводов по выпуску очень специальной техники. Ведь выкопать землю с дороги — дело несложное, а вот погрузить ее в те же прицепы, перегрузить в вагоны, затем вагоны разгрузить, землю по полям растащить — в десятки раз более трудоемко. Вдобавок вместо чернозема на дороги нужно было насыпать земли хотя бы из отвалов карьеров и шахт — а это и вагоны, и самосвалы... телеги-самосвалы в основном. Так что дочь наша собрала "умных людей", и те придумали шнековый грунтопогрузчик (перед которым пускался обычный трактор с плугом), тракторный прицеп-грунторазбрасыватель, еще кучу всякой техники — и построили заводы, где все это стало массово выпускаться. Ведь даже Московская губерния — очень немаленькая, лопатами все проделать работы лет на сто наберется...

Для всей этой техники требовались моторы — и они появились. Восьмицилиндровая версия "газовского" мотора (рядная) начала довольно быстро производиться на специально выстроенном Гжатском моторном заводе. Сначала для "узкоколейных локомотивов" (поскольку дизелей для них еще не хватало) — но мотор-то, если он уже есть, можно много для чего применить. Правда Гжатск вроде как располагался "вне пределов подведомственной территории", но, вероятно, он остался единственной "свободной площадкой в радиусе доступности" после начала строительства всех прочих "землеустроительных" заводов в Верее, Рузе, Боровске, Малоярославце, Волоколамске...

Для меня осталось совершенно непонятным, что Машка пообещала Степану Рейнсдорфу, который не только сам мотор спроектировал, но и перевел на Гжатский завод четырех своих инженеров и почти сотню опытных рабочих. Но станки она самостоятельно закупила в Германии и Швеции, оплачивая поставки с выручки Можайского электролампового завода. Выстроенного опять-таки горожанами и крестьянами из окрестных сел: умеет дочь наша народ уговаривать "делать себе хорошо"...

На самом деле даже не так: Машке народ просто верил. Не весь, конечно — но сейчас уже все поверят: дочери я про грядущую засуху рассказал, естественно — и она, посоветовавшись с агрономами, почти все поля на этот год засеяла луговыми травами, бросив колхозников на огороды (расположенные поблизости от рек, так что их поливать было в принципе несложно... пока реки эти до дна не вычерпаны, конечно). И крестьяне в ее колхозах голодными не останутся, ну а те, кто Машке еще не верил — теперь точно поверит...

А засуха — она много чему способствует, например — сильному обмелению рек. Еще более например — Днепра, что сильно упрощает строительство плотины. Но засуха кончится — и Днепр тот же затопит к чертовой матери кучу очень даже плодородной земли, а ее все же жалко. Но если уже и технология отработана, и техника нужная есть... Мало, конечно, техники, однако трудолюбивых мужиков — много. И если дать этим мужикам лопаты, то плодородие можно просто перенести в другое место. А дополнительных узкоколеек можно и за мой счет настроить.

В общем, вся страна в едином порыве бросилась в колхозы... то есть далеко не вся, конечно, и только кое-где — но мне хватило этого чтобы узнать, сколько же в стране всякой разной мрази.

Когда будущий колхозник получал обещанный "гарантированный прокорм", то он чаще всего оставлял его жене и детям, а сам убывал на "стройки века". Но оставшиеся "не колхозники" почему-то такую "несправедливость" вытерпеть не могли — и поначалу в основном просто грабили "зажравшихся соседей". Я, конечно, тоже слегка поучаствовал в "усилении классовых противоречий", запретив выделенным пайком делиться с кем бы то ни было — но халявщиков я кормить не собирался даже опосредованно. Так что пришлось издать еще один указ и по уездам спустить циркуляр "О мерах по защите колхозного крестьянства". Ну а так как начальниками уездной администрации давно уже стали минимум подполковники, а чаще все же полковники — командующие, кроме собственно уезда, еще и уездным гарнизоном, колхозников защитить получилось так, что грабежи в основном прекратились. Просто в случае грабежа приезжала специальная "следственная комиссия", проводили "оперативное дознание" — а затем всех лично в грабеже участвующих тут же вешали (как правило, на собственных воротах) — если ограбленным были нанесены увечья, или же отправлялись на "спецкаторгу для грабителей" если грабеж обошелся без жертв. А семья грабителя отправлялась поголовно куда-нибудь подальше, как правило за Байкал. Ну это если в семье оставались взрослые — детей же распределяли по училищам в маленьких городках, но тоже подальше от родной деревни.

Повесили народу не очень много, как правило хватало одного случая на пару-тройку смежных уездов... разве что на Тамбовщине пришлось чуть не каждую волость отдельно приводить в чувство... точнее, с Тамбовщины вести до Москвы быстрее всего дошли, а упёртый народ собрался в полосе от Тамбова до Екатеринослава, захватив часть Воронежской губернии (совсем слегка), затем Харьковскую, Полтавскую и Екатеринославскую до Днепра. Меня же поразило то, что грабежом чаще всего занимались не подыхающие с голоду бедняки, а чуть ли не самые зажиточные крестьяне. Бывшие кулаки, которым моя земельная реформа резко поубавила возможность грабить соседей "легально"... Причем они не сами, естественно, грабить ходили — отправляли "на дело" своих батраков. Так что пришлось писать еще один указ, и служащим уже ведомства Бориса Владимировича Штюрмера пришлось еще раз пройтись по деревням и селам, еще раз — и гораздо более тщательно — провести расследование каждого случая (включая не только грабежи, но и угрозы), после чего некомплект шахтеров на Груманте и в Воркуте закончился. Не сказать, что все это сильно прибавило мне народной любви, однако теперь крестьянин в колхоз шел без особой боязни.

Честно говоря, и Борис Владимирович был весьма поручением недоволен: полиции работы и без моих указов хватало. Причем сами расследования в деревнях его не особо напрягали, все же благодаря скополамину виновные изыскивались почти сразу, а воспитательный момент осуществляла не полиция, а приданные казаки. Но вот то, что творилось в Киевском генерал-губернаторстве, вызывало у меня острое желание совершить акт массового геноцида. Там крестьяне не грабили записавшегося в колхозники соседа — они сжигали его. Причем часто — в буквальном смысле слова живьем, подперев перед поджогом дверь в хату каким-нибудь бревном...

Мужики явно рассчитывали, что "никто ни о чем не догадается": все, что могло сгореть — сгорало, и улик вроде бы не оставалось. Однако полиция, сообразив, что горят почему-то исключительно свежезаписавшиеся колхозники, провела особое расследование, и улики нашлись. Я уже был знаком с подобным образом действий мужицкого населения, но чтобы сжигать соседа из зависти... Однако, хотя мысль о геноциде посетила не одного меня, уничтожать население таких деревень было нельзя. Конечно, соседи-то ничем не лучше, просто "не успели" сотворить то же самое — и по закону их вроде геноцидить не за что, но всяко "все должно быть по закону" и экзекуции подвергались лишь непосредственные исполнители. Смесь скополамина с мескалином была уже отработана, Буратины шприцами обеспечили страну в достатке — так что выявить всех участников преступления было нетрудно — и непосредственных участников автоматом приговаривали к смертной казни. Но тех, кто "просто рядом стоял", вешать было вроде и не за что — но и оставить их без наказания тоже было неправильно. Однако решать их судьбу должен был именно я...

Ну я и решил: все равно что бы я ни придумал — буду душителем народной свободы. Так уж лучше подушу эту свободу с пользой — однако сделать для получения "пользы" предстояло много, и значительная часть работы свалилась как раз на подготовленных офицеров полиции. В селах взрослое население поголовно допрашивалось (а некоторые и под скополамином) на предмет личного отношения к сжиганию соседей, и все "одобряющие" поджог немедленно отправлялись на каторгу, а подстрекатели — каковых тоже было немало — присоединялись к исполнителям. А все, кто "знал, но не посчитал нужным сообщить властям" — отправлялись на "перевоспитание трудом". Кроме детей до десяти лет — этих распределяли по приютам. Конечно, из тех, кто постарше, может уже и не вырастут нормальные люди, но шанс все же остается, а детишки младше шести-семи лет вырастут уже людьми, а не скотами.

Трудиться воспитуемым предстояло не в России, и даже не на Арафуре — туда ссылался все же народ более-менее грамотный. Но у Гёнхо внезапно открылось много вакансий, и он с удовольствием забирал готовых поработать баб себе. Он и мужиков бы забирал, но мужикам предстояло покорять рудники Катанги, а баба — она тоже человек, способный носить всякое с места на место. У Генхо бабы таскали водоросли — которые на "заводах удобрений" превращались в почву: Желтое море — мелкое, и от берега корейцы протянули длинные — до полутора десятков километров — насыпные полосы, делящие прибрежные воды на узкие лагуны, в которых обильно плодилась рыба и выращивались креветки и моллюски. А на полосах шириной метров в сто-двести сажались разнообразные овощи. Не зря Гёнхо вывез с Арафура Александра Поузнера...

Недостатков у моего решения было много, главным же было то, что реакция людей на скополамин очень индивидуальна и довольно много допрашиваемых, как в свое время объявляли в электричках до Уфы, "пострадали с летальным исходом". А полицейские офицеры все же не палачи, большинство после такого случая работать отказывалось — пришлось направить им в помощь студентов (и главным образом студенток) Векшинского мединститута. Врачи — они тоже не... но уже знают, что больной может и не излечиться. Мне пришлось лично в Векшин ехать и молодежи все подробно объяснять — слава богу, поняли и приняли как необходимую неизбежность. Опять же, и профессионализм медики некий уже приобрели, "пострадавших" стало гораздо меньше — впрочем, меня зарубежная пресса все равно мешала с дерьмом.

Ладно, заочно пусть мешают, мне не жалко. Точнее, неприятно все же, но не критично, да и голова совсем иными делами занята, причем делами, очень далекими от колхозостроения. Мысли мои были далеки и от управления водным хозяйством, повышения урожайности или даже от промышленного строительства: всем этим занимались люди весьма компетентные, и мои советы ни к чему хорошему скорее всего не привели бы. Так что я предпочел делать то, в чем специалистов в стране еще не было — да и вообще нигде таких специалистов не было: я "изобретал мотор". Точнее, я уже "изобрел" два мотора и даже их построил — ну а теперь хотелось сделать так, чтобы они еще и заработали нормально. Еще, конечно, я потихоньку снимал кино — но в этот раз много времени данный процесс у меня не занимал: почти трехмесячный перерыв актеры использовали для "глубокого вживания в роли", так что на все оставшиеся съемки ушло недели полторы. Что получилось — посмотрю позже, когда отснятое переведут в цвет, возможно что-то и переснять придется... хотя снималось все "с запасом", вытащу монтажом при нужде, да и не очень срочно это. А вот моторы...

Но оказалось, что спрятаться в моторной мастерской от государственных проблем не получается. Органы-то этого самого государства функционируют вполне себе нормально, но страна ведь не только из "органов" состоит...

Виктор Вильгельмович редко баловал меня визитами, но уж если приходил, то по делу совершенно неотложному. Так случилось и в канун Рождества:

— Александр Владимирович, сегодня утром мы закончили обработку поступивших на первое декабря рапортов с мест...

— Весь внимание, вы ведь просто так не приходите.

— По большинству губерний картина складывается довольно нерадостная, народ весьма недоволен проводимой правительством политикой в части продовольственной помощи.

— Ну понятно, все хотят получить всё и за это ничего не отдавать...

— Дело даже не в этом: у крестьян, конечно, острое неприятие принципа, по которому помощь дается лишь тем, кто — по их мнению — лишается земли. Но гораздо большее недовольство вызывает то, что вы запрещаете помощью делиться с соседями даже. На это накладывается недовольство мелких торговцев, в массе своей потерявших возможность жить с торговли, и они — поскольку многие еще сохранили известные капиталы — весьма активно оказывают помощь различным социалистическим группировкам... знаю-знаю, скажу так: якобы социалистическим. Причем я бы даже сказал "дополнительную помощь"... В городах идет агитация среди рабочих, многие из которых так же недовольны низкими, по их мнению, заработками. Я имею в виду, в старых городах Империи, но немало рапортов и о попытках соци... так называемых социалистов проникнуть и в новые рабочие городки.