Двое из будущего, 1901-...

— Делайте. Но, прошу тебя, Валентин, не берись сам за сварку. Ладно? У нас есть обученный человек, мы ему за это хорошие деньги платим, вот пусть он и набивает руку и набирается опыта. А ты свой талант и время на это дело не расходуй.

Валентин улыбнулся. Польстили ему мои слова. И он, развернув велосипед, горделиво вышел на улицу.

Во второй половине дня я сбежал из дома. Маринка после душа со скуки полезла на стену и попыталась втянуть меня в свои женские рассуждения об устройстве будущего быта. Где нам стоит сделать детскую комнату, какую кроватку купить, какие обои поклеить и как мы назовем маленького, если он окажется мальчиком. Про имя девочки у нее почему-то таких вопросов не возникало. А я, стоически выдержав целый час мозгополосканий, улучил момент и позвонил в офис. И с радостью услышал ответное 'алло' Попова — нашего генерального и гениального директора. И, поболтав с ним пару минут, я сообщил Маринке, что мне надо срочно убегать. Дела не ждут.

Под наш офис мы определили левое крыло здания. Два этажа, несколько десятков кабинетов и высокий общий холл, на потолке которого угрожающе свесилась хрустальная электрическая люстра. В здании еще велись отделочные работы, туда-сюда шныряли озабоченные мастеровые, строительный мусор тут и там возлежал кучами.

Мой и по совместительству Мишкин кабинет находился в самом шикарном месте, в торце крыла на втором этаже, из окна которого открывался удивительно красивый вид на центральный Петербург. Так же с моего места прекрасно просматривался кабинет нашего главного банкира Андрея Григорьевича Моллера, что находился в правом крыле зеркально нашему.

Попов сам зашел ко мне, предварительно постучав.

— Здравствуйте, Василий Иванович, — как-то кисло поздоровался он.

— И тебе наш пламенный привет, Сергей Сергеич, — ответил я и протянул руку для рукопожатия. — Чего такой грустный? Похмелье?

— Да ну к черту, какое похмелье, — отмахнулся он, с гримасой страдания усаживаясь в кресло. — Зуб болит, мочи нет. Второй день донимает, дергает так, словно шилом у меня в зубах черти ковыряются. Устал совсем, вторую ночь не сплю.

— А чего к дантисту не идешь?

— Упаси Бог к этим живодерам идти, — воскликнул Попов, — только и умеют как зубы драть. Я лучше к зубному врачу. Те хоть вылечить попробуют. Говорят, что они теперь сверлят зубы, удаляют всю гниль, а потом цементом заделывают. Может с эфиром мне все сделают, а то мне сильно уж не нравиться когда мне в зубах ковыряются.

Я не особо понял разницы между дантистом и зубным врачом, но если наш генеральный говорит, что так лучше, значит так оно и есть. Я здесь хоть уже и два с лишним года, но до сих пор кое-каких мелочей не знаю.

— Ну да, так будет лучше, — согласился я. — Только ты перед походом водки побольше выпей, а то замучают.

— Да я и так все время коньяком полоскаю. Но только не очень помогает....

Что ж, в этом деле я Попову не помощник. Хорошо было в нашу эпоху с обезболивающими средствами. Сделали тебе укольчик и сидишь довольный, только слюну сглатываешь. Не то, что сейчас. Я, по правде сказать, глядя на Попова, содрогнулся, едва только представил, что и мне когда-нибудь придется пройти через подобную экзекуцию. От одной только мысли об этом у меня свело челюсти.

От дурных размышлений меня отвлек Попов, достав из внутреннего кармана серебряную фляжку и глотнув душистого коньяка. Безрадостно прополоскав больной зуб и сглотнув, он спросил:

— А вы что-то от меня хотели?

— Ну да..., — протянул я задумчиво. — Мне сегодня Валентин велосипед домой притащил.

— Ого! Да когда ж он успел? — изумился генеральный. — Вчера же еще ничего не было готово.

— Да он вчера же и сделал все. И сварил сам и собрал. А сегодня ко мне домой заявился со своим чудовищем.

— Почему же чудовищем?

— Тяжелый очень. Сергей Сергеич, надо бы придумать как его облегчить.

Он кивнул согласно:

— Сделаем. Придумаем что-нибудь.

— И с колесами надо что-то решить.

— А с ними что не так?

И я подробно изложил ему свое видение. Попов внимательно меня выслушал, принял к сведению замечания, кое-какие мысли списал в блокнотик. А когда я затронул тему подшипников, то он лишь печально вздохнул, показав мне свое категорическое согласие.

— Да, исходя из того, что мы собираемся делать, нам как воздух будут нужны подшипники. А где их брать? Опять за границей?

— Да, Сергей Сергеич. Опять за границей. Но это только на первых порах, а вообще, я тут подумал, что нам надо бы свое производство открыть. Хоть и будет это дело весьма затратное, но зато прибыль сулит немалую. Обоймы для подшипников сделать не так сложно, главное металл нужный подобрать, да добиться нужного уровня обработки, сепаратор тоже изготовить ерунда. Самый важный вопрос это как нам наладить производство шариков и роликов? Я ума не приложу. Может у тебя есть идеи?

Попов задумался на долгую минуту, а затем разочарованно развел руками:

— Увы. Ничего придумать не могу. Но я дам задание своим инженерам, пускай покумекают. Может и придет светлая мысль в их умные головы.

На том и порешили. И я уже собрался было распрощаться с Поповым, но вдруг понял, что у него есть ко мне еще какой-то вопрос.

— Что-то еще? — спросил я.

— М-да..., — задумчиво протянул генеральный, — есть еще одно дело. Тут этот ваш Шабаршин воду мутить начал.

Шабаршин... — дядька лет сорока с умными глазами, из рабочих. Работал у нас второй год, трудился честно, зарабатывал прилично и был на хорошем счету у мастера. Не пил вообще и не курил, что для нынешней эпохи странно, но имел один ма-аленький недостаток — очень уж любил постоять за правду. Любую несправедливость к любому из рабочих воспринимал как личную обиду и всегда встревал в конфликт и пытался добиться правды. Надо отдать ему должное, на стачки и бунты своих товарищей не подбивал, а стремился отстаивать правоту исключительно словесно. Чем и снискал уважение своих коллег и мое личное. Вот за эту-то черту его характера я и сделал его главой квази-профсоюза.

Идея создания профсоюза возникла не случайно. Я знал, что в будущем страну тряхнет, рабочие выключат станки и устроят всеобщую стачку, а затем возьмутся за оружие. И виной всему этому будет их бесправное положение. Нынешние законы таковы, что положение рабочего класса едва ли существенно отличалось от положения раба в древнюю эпоху. То же нищенское существование, то же бесправие. И сделать мне здесь пока что было едва ли что-то возможно. На своем предприятии я увеличил заработки рабочим и улучшил им условия труда, за что они платили мне удивительной лояльностью и качеством выполняемой работы. У меня им было хорошо, уйти на сторону они не стремились и вообще гордились тем, что носят униформу со значком 'РЗ' на нагрудном кармане. Но это только у меня.... Другие работодатели не спешили перенимать мой опыт, отмахивались от моих нововведений и за глаза называли меня вредным для общества дурачком. Что ж, в пику им я создал свой профсоюз, который будет доносить до моих ушей чаяния моего рабочего люда через своего официального представителя, которого я по договоренности не смогу за это уволить. Хотя..., чувствую, что уволить скоро придется, но только для того, чтобы он смог заниматься не только нашим заводиком, но еще и НИОКРОМ, и другими предприятиями, где мы владели контрольными пакетом. Так будет для него лучше и проще для нас. Помимо этого, Шабаршин стал заведовать кассой взаимопомощи, в которую рабочие добровольно отчисляли несколько процентов от своего заработка и из этой же кассы он получал свою зарплату. Легально, стоит заметить, стал заведовать. Все отчисления проходили через счета нашего банка. Кстати, о создании профсоюза я громогласно раструбил в одной из центральных газет, да еще написал издевательскую статью от имени Жириновского, где публично опустил зажравшихся фабрикантов. Пусть у любителей внедрять потогонную систему зачешется в одном месте.

— Он чем-то недоволен? — удивился я, ведь не далее как пару недель назад мы с ним вроде бы все уже обговорили и нашли общие точки соприкосновения. Я согласился с его доводами, что штрафовать работника просто так по желанию мастера нельзя, а надо устраивать трудовое расследование. Опоздал и пришел пьяным, конечно же, не из этой оперы — тут мастер царь и бог, может сделать с работником все что пожелает. А вот если тот нагнал брака или не уследил за станком, то тут уже будьте добры расследовать инцидент и никакого произвола не учинять. Все честно.

— Да, пришла тут ему в голову идея, что надо бы нам взять на себя обязательства перед работниками в случае их увечья или смерти. Требует выплачивать компенсации за травмы.

— А больничных ему недостаточно? — не понял я.

Конечно же, это были не те больничные к которым я привык в свое время. Максимум, что я давал, так это поболеть несколько дней в году по справке от нашего доктора и компенсировал потерю заработка всего на пятьдесят процентов. Вроде и не великое достижение, но для царской России нечто невероятное.

— Ха! Больничные! — воскликнул Попов возмущенно. — Он ваше нововведение уже разжевал и выплюнул. У него теперь новая идея! И он носится целями днями по цеху, обсуждает ее с рабочими, отвлекает их. И рабочим она нравится! Еще бы она им не понравилась!

Его возмущение можно было понять. Мы столько всего для них делали, старались, а они, вместо того чтобы ценить, быстро привыкали к новым правилам и начинали воспринимать их как должное. И Сергей Сергеич как человек, поднявшийся с самых низов и не понаслышке знавший каково это быть на самом дне, очень сильно негодовал по этому поводу. Ведь с такими запросами может и так произойти, что все их требования введут производство в убыток и попрут тогда их всех на улицу. Где они потом найдут такие же условия? Надо же и совесть иметь!

— А разве Шабаршин своей кассой заведут как раз не для этих целей? Не для того чтобы поддерживать нуждающихся?

— Если бы, — хмыкнул Попов. — Он из кассы деньги только на лекарства выделяет, да на продукты чуть-чуть, лишь бы от голода ноги не протянуть. Маленькая еще касса, не накопилась.

— Тогда в чем проблема? — не понял я. — Пусть накопится.

— Так и я ему о том же! — воскликнул Попов. — А ему хоть кол на голове теши, уперся со своей идеей и все тут.

Я откинулся на кресле, по-американски закинул ноги на стол, трость положил на колени и в задумчивости сцепил пальцы. В принципе, можно было бы послать своего профсоюзного лидера куда подальше, и нечего бы он за это не сделал. Но возникла у меня тут одна идейка. Хочет он иметь выплаты по несчастным случаям или по смерти работника на производстве, так пусть страхует их. Или самостоятельно из кассы взаимопомощи или же сами работники пускай страхуются в добровольном порядке. Страховых контор сейчас много, договориться с какой-нибудь из них обязательно получится.

— А знаешь что, Сергей Сергеич, а позови-ка ты этого Шабаршина завтра ко мне. Есть у меня тут кое-что, что следует с ним обсудить.

С идеей собственного, подконтрольного мне профсоюза я носился давно. Уже несколько месяцев я обдумывал эту идею, выверял ее, обмусоливал с Михой. Мой друг вроде бы был согласен со мной, говорил, что дело это очень нужное и крайне полезное, но вот помогать мне категорически отказался. Сказал, что как человек, который ни разу в жизни не работавший простым работягой, с трудом понимает внутренние механизмы управления и контроля сего предприятия и с чистой совестью спихнул всю работу на меня. И я бы, наверное, еще год обдумывал эту идею, набирался решимости, если бы не моя неожиданная встреча со знаменитым Зубатовым Сергеем Васильевичем, начальником Московского охранного отделения.

Тогда, осенью, после громкого венчания, перед самым отъездом из Москвы меня успели перехватить у самого вагона и вежливо пригласить на встречу. От таких приглашений нельзя отказываться и потому я с замиранием сердца согласился. Но как оказалось, я боялся зря. Наша встреча прошла очень хорошо и, я бы даже сказал, сердечно. Сергей Васильевич встретил меня с широкой улыбкой, искренне извинился за неожиданную срочность и... напоил меня душистым цейлонским чаем с пышными булочками. И вот за этим-то чаем и состоялось наше знакомство и интересная беседа. Оказывается, с недавнего времени он стал следить за моей судьбой. Резонансное покушение на мою персону привлекло его внимание и он, покопавшись по верхушкам в моем деле, быстро разобрался в подоплеке произошедшего и заинтересовался происходящими на нашем предприятии делами. Слава богу, что он не стал копать дальше, не стал вызнавать наше прошлое и искать записи о нас в церковных книгах по месту рождения. Беседовали мы долго, он с подробностями вызнавал обо всех наших нововведениях, искренне интересовался нашей заботой о рабочих и вот как-то незаметно, шаг за шагом вывел он меня на профсоюзную тему. И я искренне и честно рассказал ему все, что думаю по этому вопросу. Ничего не стал скрывать, да и зачем, если я достоверно знаю, что Сергей Васильевич сам в скором времени станет организатором подконтрольных охранке рабочих союзов. Зубатов меня внимательно слушал, иногда перебивал, в чем-то со мной соглашался, а в чем-то нет. Разговаривали мы долго, чайник на примусе успел трижды остыть, прежде чем мы закончили нашу беседу. И расстались мы уже ближе к вечеру.... Нет, не добрыми друзьями, как можно было бы подумать, а всего лишь приятными знакомыми. На прощание Сергей Васильевич еще раз извинился за неожиданное беспокойство и попросил дать весточку, если я еще раз окажусь в Москве. Я горячо пообещал это всесильному Зубатову, меня посадили на поезд и уже по прибытию в Питер, после сумбурной ночи, проведенной в полусне, я твердо решил организовать свой собственный профсоюз.

Через две недели после Новогодних праздников Валентин предоставил мне на тест следующую версию велосипеда. Во-от, это уже что-то! Более легкий и удобный, с чистыми сварными швами и глянцевой покраской, с вычурным шильдиком 'РЗ' на вилке. На таком уже было просто одно удовольствие кататься. Колеса, правда, были еще старые, но это ерунда. Наладим и их изготовление, это дело не одного дня.

— Запускаем в производство? — поинтересовался Попов, щурясь от солнечного зайчика и наблюдая за моей поездкой на 'Урале' по цеху НИОКРа.

— Надо запускать, — согласился я, вволю накатавшись. — А себестоимость-то у этого чуда инженерного гения какая?

— Пока сложно сказать. Надо прикинуть.

— Хотя бы приблизительно.

— Даже приблизительно сказать не получиться. Надо рассчитывать. Технологию отработать, на поток поставить, людей набрать и обучить.

— Ну, хотя бы пальцем в небо?

Попов вздохнул. Задрал голову к потолку, прикрыл глаза. Затем выдал:

— Около семидесяти-восьмидесяти рублей.

Я присвистнул. Дорого, однако.

— А куда деваться? — развел руками генеральный. — Колеса мы закупаем у Фрейзингеров, подшипники, втулки, цепи и звездочки тоже приобретаем у Дукса и у других поставщиков. Из нашего только сварка рамы, ее покраска и сборка. Надо нам срочно углублять производство.