Под знаком Святой Софии - 2

— ...Дан уже хотел отправить обратно, с любопытством таращившегося на работников мастерской бирича, а за ним, дав пинок под зад, пардон, дав 'добро' на производство самогона и поручение — закупаться всем необходимым, отправить и Федора, но тут ему в голову пришла шальная мысль.

— А, не дать ли попробовать самогон биричу? — подумал Дан. — Интересно, скривится или нет? Я, ведь, ни на что несмотря, дитя 21 века, а он абориген до мозга костей... — Пришедшую в голову, одновременно с мыслью — дать попробовать самогон новгородскому биричу, идею испытать самогон на работниках мастерской, Дан вынужден был отмести в сторону. К сожалению, работники мастерской не первый день трудились пообочь с Даном и были готовы уже, внутренне, к любому его новшеству. То бишь, чистоты эксперимента не получилось бы.

— А не захочет ли бирич Великого Новгорода, — несколько льстиво обратился Дан к посланнику новгородского посадника, — испробовать пару капель нового зелья для лечения люда новгородского?

Дан не знал, можно ли биричу предлагать такое, так сказать — участие в делах мастерской, однако рискнул.

Молодому парню с румянцем на щеках, со светлыми усиками и маленькой светлой бородкой, польстило обращение к нему хозяина мастерской, и он решил удовлетворить просьбу Дана. Правда, если бы Дан, все-таки, знал, чем ему грозит использование бирича в своих целях, он бы пятнадцать раз подумал, прежде чем говорить о подобном биричу. Но Дану повезло — бирич был молодой и еще не до конца обобществлял себя, свою должность, с законом и порядком Господина Великого Новгорода, то есть с самим Господином Великим Новгородом и потому не усмотрел в словах Дана оскорбления чести города.

Блеснув глазами на Дана — Дану показалось, что он, на мгновение, увидел душу парня, бесхитростную и верящую в то, что ему здесь не причинят зло — парень перевел взгляд на стоящего рядом с Даном 'испытателя' Федора, с интересом тоже смотрящего на бирича, и, после секундной задержки, правильно сориентировавшись, подставил свою согнутую лодочкой ладонь под кувшинчик, что держал в руке Дан. Дан глянул на ладонь парня — не вымазана ли в чем, и аккуратно 'выдавил' на нее чуть-чуть, содержащейся в кувшинчике, жидкости. Бирич, как и Дан ранее, лизнул жидкость... Застыл на мгновение, затем сделал мощное глотательное движение, после чего, закашлявшись, раскрыл рот и начал судорожно втягивать в себя воздух, одновременно махая перед собой рукой, словно пытаясь остудить этот воздух. Дан даже растерялся от подобной реакции, ведь сколько было той жидкости...

— Только этого не хватало..., — пробормотал он. — Воды! — громко крикнул он непонятно к кому обращаясь, толи к стоявшему рядом Федору, толи к, как раз, набирающей воду из колодца — возле печей для обжига — Антонине и сам, не дожидаясь, пока кто-нибудь среагирует, метнулся к Антонине. Выхватив кожаное ведро у нее из рук, Дан, в мгновение ока, вернулся обратно, к глотавшему воздух биричу и сунул ведро биричу.

— Пей! — приказал... — уж что-что, а приказывать Дан умел... — приказал он парню, проклиная себя за дебильную идею — проверить на бириче самогон. Парень ухватил обеими руками ведро и моментально приник к воде. Через пару-тройку минут оторвавшись, он поставил ведро на землю-траву.

— Тьфу, ты, — сплюнул в сердцах, Дан. И громко сказал парню: — Я чуть не умер от страха, что отравил невинного человека. Ты, вообще, как, живой? — спросил Дан у бирича, все лицо которого и видимую часть шеи, как сыпь, покрыли крупные красные пятна. Новгородец молчал, словно партизан на допросе...вероятно, еще никак не придя в себя.

— Первый раз вижу, — добавил Дан, — чтобы несколько капель так повлияло на человека. Эй, алло-о! — Дан замахал руками перед парнем. — Ты меня слышишь?

— Слышу-слышу, — наконец, отмер бирич.

— Ну, слава богу, — буркнул с облегчением Дан. И слегка наклонившись к биричу, который был на полголовы ниже Дана, поинтересовался: — Ты как себя чувствуешь, слуга народа, а?

Насчет 'слуга народа', было видно, что парень не 'в курсе', но он, все равно, ответил: — Хорошо, но, как-то, вельми жарко мне.

— Я, вот, что тебе скажу, — помолчав и подумав, произнес Дан после паузы. — Я дал тебе на пробу питье, какое будет использоваться для лечения огневицы, а также для того, чтобы не было огневицы. То бишь, ежели ты, к примеру, зимой провалишься в воду аль замерзнешь где сильно и станешь хворать... Или, вдруг, рана какая старая у тебя откроется или новая заживать плохо будет. А еще, коль живот у тебя сильно разболится после плохой еды, оно тоже поможет. В общем, много для чего подойдет это питье и многим сможет помочь. Однако, сначала нужно сделать так, чтобы его пить было не очень противно. Ведь, кто им будет лечиться? — вроде как, не смотря на парня и в тоже время, как бы, задавая ему этот вопрос, вопросил Дан, вовлекая бирича в разговор... И делая его, тем самым, не пострадавшим — по глупости Дана — посторонним и находящимся на службе у Господина Великого Новгорода, человеком, а, как бы соучастником эксперимента по испытанию самогона... — Ну, а жарко, — не закончив тему, резко перескочил, по испытанной методологии демагогов будущего, на другое Дан, — это сейчас пройдет. Лучше скажи, ощущения какие были, когда попробовал питье?

Парень растерянно, ведь Дан, всего за минуту, уже основательно 'запудрил ему мозги', посмотрел на Дана, затем на таращившегося на него, прищурившегося хлипкого носатого мужичка — самогонщика Федора, и произнес: — Ядреная!

— Эт правильно, — промолвил Дан, — она и должна быть ядреная. А пить не противно?

— Не...нет, — маленько заторможено сказал бирич. — Непривычно и жжет, а так не противно.

— Ну, вот, и ладушки, — улыбнулся Дан биричу. И, полуразвернувшись к медовару-зельевару и просто самогонщику Федору, произнес: — Считай, Федор, новгородцы голосом бирича дали 'добро' на твое зелье! — А затем, снова повернувшись к парню-биричу, уронил: — За то, что ты принял участие в испытании нашего лечебного питья, прими этот кувшинчик с лечебным напитком в подарок.

— И, самое главное, — сказал Дан, — и постарайся это запомнить — пить его нужно только тогда, когда чувствуешь, что захвораешь или уже хвораешь, что тебя кашель мучает, али горло болит и озноб берет тебя. И пить не более двух маленьких глотков сразу и не чаще двух-трех раз в день, либо перед сном, либо, когда поел. Но, ежели болит живот, то, наоборот, перед едой. Да, и ежели очень сильно замерз или провалился в воду зимой, то первый раз можно три глотка и сразу, как только домой пришел. Ясно?! — мгновенно посерьезнев, сурово спросил Дан. Парень кивнул головой.

— А еще, — снова став добродушным, присовокупил к своим словам Дан, — это питие хорошо для промывания ран, дабы не было потом той самой огневицы... Нальешь немножко из кувшинчика на чистую тряпицу, чтобы она возглой стала и протрешь этой тряпицей края раны. Будет чуток жечь, но так и должно быть. И так каждый раз, когда перевязываешь рану. Если зуб драть будешь или вышибут его в стычке какой, тоже можно немного взять в рот пития, но не глотать, а просто поддержать во рту, там, где был зуб, а затем выплюнуть. Запомнил? — спросил Дан. И, прежде, чем бирич успел что-то ответить, сам сказал: — Парень ты молодой, должен запомнить. — И, закупорив горло кувшина деревянной пробкой, Дан протянул судно-кувшин парню...

Даря молодому биричу кувшинчик с алкоголем — как бы 'безвозмездно', а не за то, что использовал его в своих интересах, да еще, при этом, чуть было не отравил алкоголем, то бишь, как бы 'заглаживая' свою вину перед парнем, Дан полагал, что парень не станет 'трепаться направо и налево' о странном зелье, которое он, бирич Великого Новгорода, попробовал в мастерской Дана и Домаша...в биричи, все-таки, набирали людей не болтливых. Впрочем, Дан даже слегка жалел о том, что биричи не были болтливы, ибо слова, человека, находящегося на службе самого Новгорода стали бы великолепной рекламой самогона!

Отправив бирича, Дан, опять развернулся к наблюдавшему весь 'концерт', непонятно чему улыбающемуся Федору.

— Ну, как ты понимаешь, — посмотрев на Федора строгим взглядом, отчего тот сразу прекратил 'лыбиться', произнес Дан, — у тебя, наконец, получился то, что нам требовалось. И я даю 'добро' на ее 'выгонку'... — Федор ухмыльнулся, хотя, заметно было, что похвала пришлась ему по душе... — однако, в ближайшие несколько дней, может два, а может и три, ты делать ее не будешь. — И, пока, Федор, в недоумении разевал рот, дабы поинтересоваться: — Вах, дарагой, па-а-чиму? — Дан быстренько задал ему вопрос: — Сколько у тебя дома такой самогонки?

— Три кувшинчика, — ответил мастер-зельевар.

— Сейчас пойдешь и принесешь все сюда, — быстро, пока Федор ничего не понял и не начал снова интересоваться: — 'Пачиму?' — произнес Дан. — Отдашь его мне, а я скажу, что тебе делать дальше... — Дан собирался, как и думал, снабдить Федора инструкциями и деньгами, в том числе и инструкцией, как и отчитываться за 'казенные' деньги, и отправить его в поход за всем, что будет необходимо для производства самогона в количестве. Разумеется, за всем, кроме того, что они самостоятельно сделают в мастерской.

Посмотрев на новгородца, который замер едва ли не по стойке 'смирно', уставившись на Дана и ожидая, что ему еще скажет 'насяльника', Дан усмехнулся и обронил: — Все. Вали...э-э, иди за самогоном.

Отсылая Федора, Дан уже решил, куда пустит эти три кувшинчика самогона. На настойки для владыки. Поскольку то, что он уже отнес Ионе, в своем составе настоек не имело. А вместо них, там был отвар на основе имбиря, корицы, куркумы и даже гвоздики. Тоже штука полезная, но для лечения хорошо бы иметь и настойки, вернее, хорошо бы использовать и то и другое. Однако, время поджимало, а настоек на момент начала лечения владыки, у Дана не было. К сожалению, опыты по очистке самогона, на котором Дан собирался настаивать специи, и доведение самогона до нужной крепости, несколько затянулись — оказалось, что его, Дановы, 'хотелки' не всегда соответствуют реальной жизни, но Дан не рискнул откладывать лечение владыки 'в долгий ящик'. Побоялся, что опоздает и принес Ионе то, что уже было. Слава богу, которому служит владыка, прописанное Даном лечение архиепископу помогло, вернее — помогало, и, как Дан понимал, сейчас Иона не торопился к вратам Святого Петра. Догадывался, точнее — предполагал Дан и то, что, если бы архиепископ не стал пить принесенные Даном отвары и использовать принесенные Даном же специи, все могло быть иначе и владыка, как и в той, прошлой, истории, сейчас бы домучивал последние дни... Дан сумел убедить Иону в необходимости его, владыки, лечения, не в последнюю очередь аргументируя тем, что он, владыка, необходим всей новгородской земли, всему Новгороду! Теперь же, коль появилась такая возможность, Дан хотел добавить в рацион архиепископа еще и настойки. Естественно, для этого опять требовались специи. И, желательно еще, и южные фрукты. Хотя бы некоторые. Например, самая простая, помогающая при простуде и ревматизме, цистите и головной боли, улучшающая кровообращение и ускоряющая обмен веществ, стимулирующая пищеварение и прочая, прочая, прочая, имбирная настойка делалась из нарезанного мелкими кусочками, предварительно очищенного, корня имбиря, залитого крепким самогоном и помещенного на неделю-другую куда-нибудь в темное место. Но для того, чтобы ее употребление давало еще больший эффект, и она была более 'скусной', в нее необходимо было добавить немного меда и сок лимона...или цедру лимона...или, если нет ни того, ни другого, просто сушку лимона. И, ежели найти в Новгороде мед не составляло труда, у того же Федора еще имелся вполне приличный запас, и на ладье ганзейца прилично прихватили — для коммерческого медоварения мало, а для целей Дана очень даже достаточно — то за лимоном необходимо было уже специально топать на торг. А учитывая, что и сами специи у Дана, практически, закончились, когда он, 'сурьезно настроился' на лечение владыки... Практически, потому что совсем чуть-чуть, буквально 'на один раз', Дан, все-таки, отложил — с некоторых пор ему, в ежедневном рационе, стало остро не хватать...ну, как минимум перца, не говоря уже о прочей куркуме и хмели-сунели. Собственно, перец, как и корица, в Новгороде давно были известны и, нет-нет, их да и употребляли в пищу, однако из-за цены... И не то, чтобы Дан раньше, в своем 21 веке, до того, как попал в Господин Великий Новгород, и дня не мог прожить, не поперчив круто еду, не проимбирив чай, и не прокардамонив кофе, плюс закусив все это булочками с хреном, пардон, ванилином и корицей, но... Организьму, почему-то, одних лука с чесноком, также издавна известных жителям Новгорода и, в отличие от перца, часто добавляемых в блюда, стало мало. И он, явно, требовал и иных приправ... И потому, Дан лично, сам, своими собственными 'кривыми' ручками, втихомолку, добавил отложенное 'на один раз' в те каши и похлебки, что готовила на всех работников мастерской и остальных 'праздношатающихся' — ну, как не накормить телохранителей боярина Дана или, коль боярышня-барышня Ждана, не венчанная, но, фактически, настоящая жена боярина, или работающие у себя, но, как бы, тоже работники мастерской Яким и Перхурий, забредут к Домашу на усадьбу во время обеда? — жена Вавулы, повариха Аглая Спиринична, вдвоем с помощницей — вдовой Антониной. Добавил совсем немного, дабы с непривычки не 'пронесло' всех работников мастерской, и она не закрылась на 'сандень' и, дабы не только его, Дана, собственный организьм порадовался жизни, но и работники мастерской тоже получили, хотя бы, 'одноразовый', заряд бодрости... Полезный и для здоровья, и вообще. Ну, а, в целом, после всего вышеизложенного, Дану предстояло теперь снова навестить на Торжище 'торговые ряды', специализирующиеся на продаже южных фруктов и всяких специй. И, 'ес-сесно', по-новой закупиться всем необходимым... Жаль, карай Захар уже отбыл к себе в Крым — Дан, где-то, примерно через седмицу после встречи с ним, заглянул на Торжище, посмотреть на их, с Домашем, перестраивающуюся лавку, а, заодно, прошелся и по рядам торговцев 'экзотикой'. Карая уже не было, и лавка его была закрыта...

Глава 5

Отправив Федора и оставшись один, постояв еще с минуту и покачавшись в задумчивости с пяток на носок и обратно — с недавних пор появилась у него такая манера — Дан решил, нечего откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра. Тем более, что завтра ему предстояло идти с визитом во владения святой Софии... А, сегодня у него еще есть время сходить на торг и купить нужные ему — для настоек — ингредиенты. То есть разные, там, лимоны и остальное прочее. И денюжки у него имелись — два дня назад, во время подписания договора с немцами, он получил, вдобавок к вире за нападение на него, еще и 200 рубликов 'компенсации' за серебряный рудник...вернее 'компенсации' не столько за рудник, сколько за спокойствие ганзейцев в вопросе серебряного рудника.

Крикнув Седого Хирви, вместе с молодым немцем Иоганном с утра выполнявших роль дневной стражи — за неимением нужных людей, Дан с согласия Домаша, временно 'припахал' к 'гарнизонной службе' обоих пленных немцев. Бывших пленных немцев. Молодого Иоганна, на эту седмицу, в дневную смену к Седому Хирви в пару, а более опытного Андреаса в ночную с охранником Якуном. Ведь, охранников, после смерти Микулы... — Микулу похоронили, все чин по чину, как надо. С отпеванием в церкви и, отдельно, по настоянию Домаша, с поминками, по воинскому обычаю, среди военной 'братии' Новгорода. Правда, у Дана возникло сильное сомнение в принадлежности к христианству этих поминок... Дан, тогда еще, поругался с Домашем, ибо его на эти поминки не пустили, как не относящегося к словенскому воинскому 'сословию', но... Но, в конце концов, он понял правоту Домаша и тех, кто пришел проводить Микулу. Их и было-то не так уж много, всего с десяток человек, знавших Микулу и находившихся в городе. Однако честь воину оказали и отправили в последний путь, туда, куда положено по их представлениям. Дан хотел еще дать деньги вдове Микулы, сверх его жалованья, и пообещать, по возможности, взять на работу двух его сыновей — среднего и младшего, старший уже 'тянул лямку' воина в какой-то крепости, но Домаш отговорил Дана. Сказал, что для семьи воина брать такие деньги неправильно, ведь он их 'заработал' не в походе, не занимаясь воинским ремеслом, а на 'гражданке'. Да, и не нищенствует семья Микулы. И сыновей его обещать взять в мастерскую также не нужно, они из рода ратоборцев и, как старший брат, пойдут по следам отца... — охранников, после смерти Микулы, осталось всего двое — Седой Хирви и Якун. И потому обоих германцев — Андреаса и Иоганна, Дан 'уговорил' поработать на него с Домашем. До весны поработать. А уж потом, коль будет такое желание, отправляться к себе, в Неметчину. И самым веским доводом Дана в этих уговорах, были слова о том, что, как раз, к этому времени, слегка подзабудется участие их, Андреаса и Иоганна, в кровавой стычке на речушке-ручье Гзень и ганзейцы перестанут добиваться их 'голов'. Кстати, купцы, действительно, как и говорил Андреас, лишь только узнали, что есть живые свидетели разбойного нападения ганзейского купца на Дана, а также других 'всяких' деяний ганзейца, и оба этих свидетеля — наемники-рутьеры, тут же захотели заполучить их, дабы, скорее всего и это более чем вероятно, навсегда 'убрать' их. Ганзейцы потребовали отдать им наемников. Как бы для своего, ганзейского, суда... Но Дан отказался выполнить это их требование, мотивируя тем, что оба этих рутьера лично 'переколошматили' — в ходе стычки с охранниками Дана — два десятка самых дорогих и 'милых сердцу' Дана и Домаша кувшинов и теперь, он, Дан, просто не может позволить себе отпустить их. Отпустить, до тех пор, пока не вернет потерянное... То бишь, пока рутьеры не отработают стоимость этих кувшинов. Конечно, аргументация Дана была так себе, убогонькая, однако для людей, самое страшное проклятие которых — понести убыток, вполне подходящая.