Посвященный

Наше золото вот уже двести лет лежит в Императорском банке, сведения о нем переходят из поколения в поколения и никто, заметь, не потратил ни грамма. На жизнь зарабатывали своим трудом.

— Алешка, нас с тобой в роду осталось только двое Одоевских, твои дядья и тетки давно умерли, еще раньше бабушка с дедушкой.

— А чего так, тятя?

— Да от разного — произнес задумчиво отец — братки мои, кто в сражениях, кто от ран — все служивые были, а сестры от хворостей всяких. — Так вот, сын, хочу тебе лучшей доли, потрать это золото на свою учебу и дальнейшую жизнь, хватит ему без толку лежать. Конечно, мне бы хотелось видеть тебя бравым офицером, но если выберешь что другое, против не буду. — Запомни одно, сынок, кем бы ты ни был, главное оставаться человеком, живи по правде, в ней сила, помогай людям и честно служи Отечеству.

— Я понял, батя, — и прижался к отцу, так они долго сидели, обнявшись, стараясь не показывать друг другу выступившие слезы.

В тот же вечер Иван показал сыну тайничок над притолокой, где хранились семейные документы и бумаги — он словно предчувствовал что-то, хотя ничто не предвещало беды.

В то утро Алешка не стал будить Снежка, а выскочив во двор, пробежался вокруг заимки три раза и сделал зарядку — отец приучил.

Умывшись, достал из погреба кувшин молока, налил себе в большую кружку, не забыл налить и Снежку в его чеплашку, а так же поделился с ним хлебом.

Позавтракав, вывел из сарая корову Зорьку — добрейшее существо. Корову на выпас отогнал пес. Зорька умница с выпаса никуда не убегала и сама к вечеру приходила домой, мыча у запертых ворот.

Парнишка, подметая пол, дождался кавказца и отправился на реку проверить снасти. Первым делом посмотрел самолов — хитрая снасть, полсотни самодельных, больших крючков с поплавками из сосновой коры, на длинной в сто метров бичеве, конец которой привязан к солидному камню — грузилу.

Взяв штук двадцать стерлядок, заволок в лодку молодого осетра. — Хорошо, малая рыбина попалась, взрослого осетра не вытащить — подумалось Алеше.

С закидушек добавилось еще с десяток хвостов — корзинку с уловом поставил на ручную тележку — батина придумка. Хорошая в хозяйстве вещь, не будешь же кажный раз гонять лошадь с телегой, к примеру за той же рыбой.

Кинув пару стерлядок собаке, парнишка потащил тележку на заимку. Дома, обмыв рыбу, распотрошил и кинул в таз с тузлуком, подсолиться — остальную спустил в ледник. Полив воды в деревянную поилку курам, да бросив им пару горстей пшена, сел с книжкой в тени кедра.

Июль стоял жаркий с редкими дождями, как говаривали в станице и в селе — виды на урожай хорошие. Среди приехавшего народа хлебопашцев не наблюдалось и половины, но расчищать поля от деревьев и кустарника, взялись все — понимали — без хлеба, не прожить.

Власти переселенцев не трогали лет пять, только приезжали из близлежащего городка мытари. Государству сдавали треть урожая, а некоторые расплачивались пушниной.

В станицу и село по зиме частенько заглядывали купцы, устраивая ярмарки. Меняли и продавали разные полезные вещи — соль, перец, ткани, обувь, женские украшения, оружейный припас. Отсюда везли в Курган и дальше на Урал муку, льняные холсты, пушнину и копченую рыбу.

Купцы начинали ездить, почитай, с начала зимы и по саму весну, пока стоял крепкий лед на реках — дорог за Уралом пока не было. Но ходили слухи, скоро начнут большое строительство, какое освоение земель без дорог.

Под вечер Алешка слегка забеспокоился — чегой-то отец задерживается?

Выйдя за ворота, встретил Зорьку, отвел к сараю и, принеся небольшую табуретку с ведрами, принялся ее доить. Зорька стояла смирно не балуя, только облегченно вздыхала, глядя с благодарностью на мальчика. Доить его научила маменька в семь лет — поначалу очень уставали пальцы, а сейчас, в десятилетнем возрасте, ничего, справился, правда, с перерывами на отдых. В конце дойки послышалось ржание Серко, вскочивший Алеша, увидел жеребца с телегой у ворот.

Сердце нехорошо екнуло от плохого предчувствия. Поставив ведро с молоком в ледник, прыгнул в телегу и понесся в лес. Умный конь сам привез мальца к месту трагедии.

На отца, проверявшего капканы, неожиданно наскочил медведь. Иван успел сорвать с плеча карабин, нажал на курок — осечка, передернул затвор и как на грех — вторая осечка. А медведь, хищник очень быстрый, миг и он рядом, удар лапой, оружие летит в сторону. Зверюга насел на Ивана, тот убил медведя однимударом кинжала, но прежде получил когтем в грудь.

Так в объятиях, их и нашел Алеша — полчаса грузил отца в телегу, справился с большим трудом. Снежок рычал и кусал медвежью тушу, а затем сел и завыл.

Привезя отца домой, с горем пополам уложил его на кровать, затем перевязал холстиной. Рана оказалась страшной — сломаны ребра, задето легкое — отец находился без сознания.

Парнишка, выскочив из дома, и, бросив охапку сена в телегу, помчал в станицу за травницей. Привезя ее, услышал страшный вердикт.

— Крепись, Алеша, но я бессильна, не в моей власти спасти твоего отца, попробуй сам, может у тебя получится.

Бесполезно — мальчик видел на лице отца "маску" смерти. Конечно, он сделал попытку, и не одну, прижимая свои ладони к ране. Он чувствовал — ему не хватает Силы и знаний, слаб пока, как говаривал батя — жабры коротки. От горя и ощущения своей беспомощности, мальчик горько заплакал. Отец, не приходя в сознание, умер в 3 часа утра.

Дальнейшее Алеша помнил смутно — похороны, поминки, девять дней, сорок дней.

Стал замечать за собой выпадение из действительности. Уйдет в себя, в свои горькие думы, а глядь, полдня прошло.

— Все, хватит, — решил он для себя — так я умом тронусь — надо жить и радоваться жизни — слова его любимой маменьки.

Его родители лежали рядом, в молодой березовой роще и поначалу Алеша ходил на могилки каждый день, но потом оставил это дело. Живым надо жить, а не оглядываться на прошлое, просто нужно не забывать и помнить о своих близких.

К осени парнишка распродал все хозяйство, а корову Зорьку подарил многодетной семье Безродных. Мать Егорки уже год была вдовой — Фому насмерть придавило лесиной. Родительский дом с постройками продавать не стал, не по совести это. Договорился со старостой, пусть за заимкой присмотрит, а еще лучше поселится какая-либо семья. Староста Алешку заверил:— Не сумлевайтесь, Алексей Иванович, все будет в целости и сохранности. Да Алешка и не сомневался — его не только уважали, но и побаивались, причем небезосновательно.

Он хмыкнул, вспоминая некоторые случаи.

В прошлом году, по весне, за помощью обратился сам староста — Федот Баулин. Приболела младшенькая дочка, его любимица. Ни ест, ни пьет — сохнет на глазах. Алеша согласился помочь. Придя в дом старосты и глянув на больную девочку, спросилгде его остальные дети.

— Пойдемте, Алексей Иванович, в зале они.

В большой комнате на полу игрался с чурочками малец лет пяти. За столом сидела чванливая девчонка пятнадцати годов с неприятным выражением глаз. Алешка спросил старосту:— Вы младшей дочери в последнее время делали подарки.

— А как же, в последнюю ярманку красивое платьице ей прикупил, уж как радовалась, горемычная.

Губы его задрожали, глаза подозрительно заблестели.

— Помоги, век за тебя Бога молить станем.

— Погодь, хозяин.

Подойдя в девчонке, которая прикидывалась ужасно занятой вязанием, сказал:

— Ты зачем сестру сглазила, паскуда, смерти ей захотела? — Черная зависть в твоей душе. — Вот тебе мое наказание — с сего момента неделю будешь сидеть истуканом, ни язык, ни другие члены тела тебе повиноваться не будут.

Затем ткнул указательным пальцем завистливой дуре в лоб. Алеша, произнеся сию тираду хотел напугать негодницу, отучить от мерзости, а получил такое, чего сам не ожидал. Девка вдруг округлила глаза и замычала, двигаться она не могла, так статуей и просидела неделю сиднем.

Слух о происшествии быстро разошелся среди народа и некоторые людишки поприжали свои поганые языки, предпочитали обходить мальца стороной.

В начале зимы, после первой ярмарки, на санях, Алешка с обозом купцов, отправился на Урал, в Челябу. Санный обоз растянулся на полторы версты. Паренек всю дорогу решал задачу — чё делать с лошадьми дальше. Их ведь кормить надо и держать где-то в тепле. Приедем на место, там видно будет.

Снежок, набегавшись по льду реки, спал под медвежьей шкурой.

Поправив на носу дощечку с узкой прорезью выданной ему одним из купцов, подивился простому приспособлению, предохранявшими глаза от сверкающего снега.

Дорога по реке оказалась накатанной, сани шли легко и ходко. Алешке, впервые в жизни пустившемуся в столь далекое путешествие, было жутко интересно видеть новые места.

Вечером обоз вставал на ночевку, ставя сани в большой круг, внутри в шатрах располагались путники, на коней накидывали теплые попоны, кормили и поили.

За ужином, у костра, бывалый люд травил байки и сказки. Обоз сопровождали тридцать охранников — молодые парни с несколькими бывшими вояками. Многие с винтовками, были и лучники, но что бросалось в глаза — все при саблях.

Мальчонка отнесся к охранникам спокойно, без особого обожания — у самого отец из гвардейцев. С карабина и ружья батя приучил стрелять его лет в пять — подкладывая к плечу подушку. К десяти годам он бил белку в глаз, на радость отца и на огорчение матери — не нравилась ей тяга парнишки к оружию. Иван научил сына не только стрелять, но и метать боевой нож, а так же пользоваться кистенем. В семь лет стал натаскивать рукопашному бою, Настенька только ахала, видя новые синяки у Алеши, но перечить мужу не стала. Знала, плохому не научит — оно в жизни может пригодится.

У Кургана половина обоза отделилась, затем по зимнику, за два дня добрались до Миасса и через восемь дней прибыли в Челябу. Алешу пригласил погостить один из купцов — Аникей Гончаров, битый жизнью мужик, но живущий по совести.

Купец, приглашая мальца, имел и некоторый интерес — у него второй год недужила жена. Пожелтела вся бедная, мучаясь от боли в животе. Алеша с радостью принял приглашение Аникея — гора свалилась с плеч, есть куда лошадей определить.

Жил купец недалеко от центра города, в Купецкой слободе из трех ровных улиц. Здешние зажиточные хозяева строили широко, с размахом, словно соревнуясь, кто лучший дом поставит, а дома вот диво, большей частью каменные и в окнах не пузырь бычий — стекло поблескивает.

— Дяденька Аникей, неужель в камне люди живут?

— Ума нет потому и живут, вот и мой дом, полюбуйся.

Сани подъехали к высоким воротам, за которыми высился двухэтажный деревянный терем, вдоль забора во дворе росли елки покрытые шапками снега.

Купец скинул дорожный тулуп, слез с саней и, подойдя к воротам, подергал за ремешок, выглядывающий из небольшого отверстия. Через короткое время дверь открыл расторопный работник, сразу заоравший: — Ой, хозяин, наконец вас дождамши, мы тута все глаза проглядевши.

— Федька, хорош дурковать, открывай ворота.

-Чичас сполню.

-Вот засранец — Аникей пояснил Алеше. — Он образование имеет, изъяснятся могет, что твой прохфессор — под конец учебы из бурсы выгнали. — А все из-за девок, пытался послушницу оприходовать в монастыре — попался и оказался на улице, а ведь мог человеком стать — попом, а то и архидьяконом. — Вот Евины дочки, что с нами делают, ты, Алешка, сторожись от них.

За этим монологом они въехали на большой двор, по которому деловито бегали работники — топили баню.

— Пойдем, Алеша, без нас лошадьми займутся, эй, народ, товар в дом занесите.

Алешка, ухватив с саней длинный сверток с оружьем и сидор с сундуком, устремился вслед за хозяином, в домашнее тепло.

Купца, с рюмкой анисовки на подносе и краюхой хлеба с солонкой, встретила девушка, как потом оказалось дочь.

— Как доехали, папенька, все ли ладно? — защебетала она.

— Слава Богу, все хорошо, удачно съездили — и Аникей, сняв бобровую шапку, перекрестился на образа.

Хлопнув рюмку, зажевал отодранной корочкой с солью, после этого, обняв дочь, поцеловал ее в щеку.

— Знакомься, Любаня, — это Алексей с Казани, что на Тоболе. — Он расхохотался: — Представляешь, они свое село Казанью назвали. — Га-га-га.

Девушка улыбнулась.

— Вы раздевайтесь, Алеша, сейчас банька готова будет, помоетесь с дороги.

Любаня понравилась мальчику своим радушием и простым обхождением — в дальнейшем они стали большими друзьями.

После бани напарившись, сидели за столом в предбаннике и отдуваясь, пили холодный квас с брусничным листом.

Аникей поведал — у него трое детей, два сына женились и живут отдельно, с ними младшенькая Любаня, девчонка на выданье — ей уже пятнадцать лет.

— Эх, Алешка, годочков тебе вдвое — ей Богу отдал бы за тебя Любаню. — Она у меня умница, рукодельница, а какие пироги печет, пальчики оближешь.

Очередной раз попарившись, поныряли в сугробе — ух, хорошо — не спеша ополоснулись и одевшись в чистое, выкатились из бани.

За круглым столом сидели втроем — жена Анисья, не вышла, хворала. Угощенья радовали глаз, Алеша внес свою лепту, вытащив из сидора половину медвежьего окорока. Купец с дочкой одобрительно переглянулись — паренек-то не жадный. Алешка быстро наелся до отвала, его потянуло в сон и он сидел, клюя носом.

Аникей распорядился:

— Любаня, отведи дорогого гостя в комнату, устал с дороги сердешный.

Мальчик не помнил, как укладывался и, проснувшись солнечным утром, обнаружил себя на кровати с периной, полностью раздетым. Он невольно покраснел, обругав себя тюхой — позорище, девчонка раздевала да спать укладывала, словно какого немощного и убогого — нехорошо Алексей Иванович, несолидно. Так покритиковав себя, выскочил на ноги, оделся и на улицу в нужник.

Прибежав с морозца, умылся, потом тихонько прошел в комнату и достал из своего сундучка книжицу, взялся за чтение, за этим делом и застал его купец Гончаров. С подстриженной бородой и усами Аникей помолодел лет на десять. Пожелав ему доброго утра, Алеша заметил:

— Вы, дядя Аникей, если бороду сброете совсем молодым вьюношей будете, ей Богу.

Купец, подойдя к зеркалу, висевшему на стене и, попялившись на собственную морду лица, скривившись, молвил:

— Может и вправду сбрить, на кой черт она мне, плачу за нее в казну кажный год десять рублев? — Но опять же, засмеют, да и в нашем купецком сословии, не принято бритым ходить, чай не вармии. — Пошли завтракать, Алеша, дочка накрыла уже.

За завтраком Аникей порасспросил парнишку о его житье, а узнав, что тот совсем сирота, преисполнился жалостью.

Проведав о дальнейших планах и желании продолжить учебу в кадетском корпусе, заметил:— Вот жаль какая, у нас в Челябе корпуса нет, но может тебе следоват эту зиму в обычную школу пойтить, а в кадетской корпус следующим летом поедешь. — Нынче-то опоздал, поди.

Алеша доводы Аникея счел убедительными и согласно кивал.

Попив сбитню, Аникей спросил:

— Алеша, у тя бумаги-то казенные есть?

Парнишка быстренько сбегал за сундучком и достал нужные документы, Аникей долго читал, водя пальцем и шевеля губами, потом изрек:— Пенсион тебе полагается, до исполнения шешнадцатилетия. — Пенсион особый, как сыну гвардейца, унтер-офицера — о — купец многозначительно поднял указательный палец.— А по случаю потери кормильца пенсион само собой, согласно Государеву уложению — дай Бог ему здоровья. — Одевайся, сейчас поедем к Наместнику, он человек справедливый, сироту не обидит.