| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
-Разрешите? — наверх поднялся один из матросов.
-Что? — командор резко обернулся. — Почему растрёпан?.. Чего тебе?
-Стража докладывает, что к нам движутся какие-то... какие-то...
-Ты чего блеешь, как... Кто?
-Неизвестные люди. И с ними, вроде, гибберлинги...
-Откуда?
-Со стороны Багульниковой Пустоши.
Зубов высморкался и бросил матросу:
-Показывай, давай!
И они спустились вниз, перешли по трапу и направились к покосившемуся частоколу — единственной защите от нападения из тундры.
Из серого тумана со стороны Багульниковой Пустоши (места, надо сказать, недоброго, поросшего тьмой всяких баек да прочего подобного) показались несколько человеческих фигур, медленно шествующих к порту. Рядом с ними действительно были заметны гибберлинги.
-Пять... девять...
-Одиннадцать, — подсказал кто-то командору. — И ещё три гибберлинга. Итого...
-Я считать умею, — отрезал Гордей. — Кто такие?
-Не могу знать.
-Какой сумасшедший пойдёт через пустошь?
-Они одеты, как орки из местных кланов, — заметил кто-то справа. — Может, дикари какие? Или одичалые?
Командор прищурился, пытаясь разглядеть идущих.
-Людей сюда... побольше, — приказал он.
Через пару минут у ворот стояло уже около тридцати ратников.
-Что делать? — спросил кто-то из них.
-Ждать новых гостей, — отвечал командор. — Что-то к нам зачастили в последнее время.
Через полчаса неизвестные приблизились к ограде, и остановились шагах в пятидесяти, где их и встретила стража. Зубов внимательно смотрел на пришедших, отмечая их изнеможённость.
-Господин командор, — негромко проговорил один из ратников, — вы гляньте на их глаза.
-А что с ними не так? — Зубов прищурился, пытаясь увидеть что-то необычное.
-Взгляд пустой... Такой я видел только у покойников... Пустой, безразличный...
-Это от усталости, — отмахнулся командор, но сам внутренне напрягся. Прав был ратник: так смотрят только бесконечно уставшие люди. Те, кто прошёл невозможное, немыслимое, кому уже всё одно, жив он или мёртв.
Тут один из стражников вернулся к воротам и подошёл к Зубову.
-Говорят, — начал тараторить он, — что сами из Острога. Почти пятнадцать суток к нам добирались.
-Кто старшой?
-Вон тот парень, крайний справа... Только странный он какой-то.
-Как это? — не понял Зубов.
-Взгляд недобрый... Смотрит так, словно сейчас возьмёт и прибьёт.
Командор недовольно поморщился:
-Ну да, ну да... Зови, поговорим с ним.
Минута и к Зубову подошёл среднего роста человек. По его обветренному посеревшему лицу трудно было определить возраст. Да ещё эта заиндевевшая растрёпанная борода...
Одет человек был в просторную глухого покроя куртку. Точно такие же носили местные орки. Говорят, что подобная одежда хоть и неказиста, но очень тёплая.
-Внутренняя подкладка, вишь, мехом к телу-то, — заметил командор, глядя на куртку. — А наружная часть — мехом наружу... Штаны такого же покроя... торбазы на ногах... Одеты, что тебе одичалые людишки.
Зубов долго оглядывал человека перед собой. Взгляд остановился на его глазах.
Командор поёжился: "Какие безумные... Прав ратник: опасная личность. Такому убить, что наземь плюнуть".
-Кто таков? — надменно спросил Зубов.
-Человек...
-Смешно. Умник? — Гордей выдержал взгляд незнакомца, правда, ощущая, как по спине пополз неприятный холодок. — Имя как?
-Бор. С Ингоса... Вимурский повет... Грёнефьел-фьорд...
-Далече тебя занесло, братец. Ты у своих ребят за старшего?
Человек оглянулся назад, словно проверяя наличие отряда, а затем глухо бросил:
-Мы пришли из Вертышского Острога. Вернее, того, что от него осталось.
-Почему в орочьих одеждах? Издали вас можно принять за врагов...
-Бились в стойбище. Там и переоделись для дальнего похода...
-В стойбище? — не понял командор. — Вы сражались с орками?
-Пришлось... Такова воля становой урядницы Милы Огоньковой.
-А она где?
-Погибла в бою, — с некоторым вызовом отвечал Бор.
"Трудный человек. С таким не договоришься, — подумал командор. — И что мне с ними делать?"
-У нас был тяжёлый переход. Не все выжили, — продолжил Бор. — Шли почти пятнадцать дней. Ели одних пеструшек, которых под снегом нашли. Да ягоды какие-то... Надеемся, что вы приютите... обогреете...
В словах говорившего незнакомца не было ни одной умоляющей нотки. К жалости он не призывал. Сразу видно, что северянин. А у них там принято сначала обогреть человека, накормить, а потом уж и спрашивать.
Гордей потупил взор и проговорил:
-Конечно, конечно... Прошу следовать за нами. Вечером поведаете о ваших злоключениях.
-Поведаем, — с каким-то вызовом сказал северянин и при этом недобро улыбнулся.
Он махнул своим людям двигаться за ограду, и отряд послушно поплёлся к воротам.
3
...Нас осталось девятнадцать человек, да ещё три гибберлинга из "ростка" Стрелок. Я не спешил выполнять последнюю волю Огоньковой, и приказал всем ратникам сначала обойти стойбище, чтобы собрать всё, что может пригодиться нам в дальнем пути. На удивление, острожники послушались сразу. Не понадобилось "убеждать" людей в том, что во главе отряда стал я. Ни споров, ни косых взглядов.
Хватов и десятник Мирон Снегов были рядом, пока я осматривал повреждённую руку. Посиневшее предплечье, тёмная полоса поперёк мышц — след от лезвия топора.
-О-го-го! — десятник аж присвистнул. — Чем это тебя так?
-Скеггоксом, — и я кивнул на лежащий подле топор.
Егор Хватов вытянул его из чехла и заворожено посмотрел на лезвие.
-Крепкие кости у тебя! — бодро проговорил десятник. — Кольчуга кольчугой, но даже она не спасла бы от перелома... Пошевели, попробуй.
Я попытался приподнять руку. Было очень больно, но кое-как удалось это сделать. Ясно, что кости не переломаны, не раздроблены.
Ушиб... и весьма значимый... Долго теперь рукой не помашешь.
-Я знаю этот топор, — неожиданно заявил Хватов.
Мы с Мироном повернулись к нему.
-В начале осени я обменял его на тюк пушнины, — глухим голосом проговорил Хватов, опуская глаза до долу.
-И чей это скеггокс? — щурясь, спросил десятник.
Хватов пожал плечами.
-Мне он достался случаем, когда я был весной в Новограде. В торговом квартале один пропойца задарма предлагал. Я и взял... А потом подумал, мол, зачем он мне? Я же не воин.
-Оркам продал? — спокойно спросил я.
-Обменял, — живо ответил Хватов. — Честная сделка...
-Вот! — подошли гибберлинги. Они несли нечто похожее на меховые сапоги. — Торбазы. Вам бы всем стоило переобуться, иначе в тундре останетесь без ног.
-Отчего это? — не понял Мирон.
-Клан белых орков живёт в этих краях много лет. Они знают толк в том, что и как надо носить зимой, да ещё в тундре...
-Чего-то маловаты эти... торбазы... для взрослого орка, — заметил я.
-Это детские, — несколько смущенно сказала средняя сестра Стрелок.
В воздухе повисла какая-то неловкость. Я видел, как потупил взор десятник, да и гибберлинги стали глядеть чуть в сторону.
Чуть позже в стойбище насчитали тридцать два орочьих тела возрастом лет до десяти... Зрелище, признаюсь, не самое приятное. Даже для меня.
Через полтора часа в общую кучу собрали и провизию, и кое-что из одежды. Приказ переодеться ратники приняли не очень добро, но всё же подчинились. Перешагнули, так сказать, через себя.
Тела ратников сложили в общую кучу и подожгли. Потом, дождавшись, чтобы костёр разгорелся посильнее, острожники занялись и стойбищем. Шатры заполыхали, и в небо стали рваться громадные языки пламени.
Мы уходили на север и дорогу нам ещё долго освещали огни пожарища...
Порт, которые местные прозывали Туманным (а всё от того, что а основном в воздухе, и особенно по утрам, висела промозглая серая дымка), наводил ощущение какой-то тоски и безысходности. Избы сколочены на скорую руку, нет в них "живчика", присущего обычному дому. Да ещё этот въедливый туман... Благо воздух в последние дни потеплел, а то ещё холод донимал. Люди всё больше не весёлые, мрачные. Явно тоскуют по родным местам.
Мы прошли по натоптанной черной полосе дороги к длинному зданию, похожему на ремесленную мастерскую. Внутри было дымно, грязно, но тепло, и ещё пахло горячей похлёбкой.
Разместили всех в дальнем углу, выдали глиняные миски с густым варевом, пахнущим так, что аж дурно становилось (в хорошем значении этого слова).
-О, Сарн, — прохрипел кто-то из острожников. — Благодарим тебя за всё.
-Много не ешьте, — предупредили нас. — Может плохо стать.
-И как вы через тундру зимой на своих ногах дотопали? — спросил кто-то. — Уму непостижимо!
-Так и дотопали, — смакуя варево, пробурчал Хватов.
-Да про Багульникову Пустошь такие байки ходят! Там, говорят, никакой зверь, никакая птица не селится. Верно ли?
-Врут, — отвечал Егор. Остальные сурово молчали, лишь поглощая еду.
-Видали чего? — не унимался кто-то из портовых.
Острожники нервно переглянулись. Никто из них не решился, что-то ответить. Хватов же оторвался от миски, кинул взгляд на меня и отрицательно мотнул головой...
А в торбазах действительно было тепло. Орки, надо отдать им должное, были совсем не дураки. Ратники, переодетые в их мешковидные одежды из меха горных яков, сейчас напоминали сброд каких-то разношёрстных оборванцев.
Длинная ровная как стол снежная пустыня тянулась куда хватало взгляда. Эта однообразность, практически не меняющаяся на протяжении всего нашего пути, мерзкий туман, холод — все эти невесёлые спутники приводили людей в некоторое уныние, заставляя больше углубляться в себя.
Я тоже не был исключением. Честно признаюсь, что порой мой мозг сам собой отключался, перенося сознание в иную реальность. Я, то вдруг обнаруживал себя в подклети с Заей. И мы беседовали о том, о сём; то память неожиданно делал какой-то фортель, и я погружался в сверровские воспоминания. Да много ещё чего подобного. Потом просто понимаешь, что твоё тело по-прежнему бредёт по белой скатерти тундры, в лицо задувает морозный ветер, люди вокруг также бредут, защищая глаза рукой...
О, Сарн, что-то я устал. Мне нужен отдых... Надоела эта треклятая Сиверия. Уехать бы в припортовую слободку, там бы в трактир к Зае...
Как же я за ней соскучился! За её улыбкой, голосом... Помнишь, Бор, как она красиво поёт. Вроде и песня простая, но душу прямо-таки выворачивает... Порой заглянешь в подклет, а там, подле раскрасневшегося зева печи, тихо-тихо подпевая, трудится Зая. Я прислонюсь к косяку, стою не дышу. Слушаю.
Она не видит. Потому пока не стесняется, душевно затягивает: "Я-я-а-а-се-э-э-н-н-н то-о ли-и со-о-о-а-ка-а-а-л..."
Я закрываю глаза... им больно... слезы сдерживать тяжело... Внутри, в душе что-то обрывается. Слова залетают внутрь, в самое нутро... в душу.
Ясен то ли сокол,
Эх, сокол по горам летал,
Всё ли по горушкам летал.
Всё ли летал, всё ли лебедей искал.
Эх! Нашёл, то ли нашёл на крутой горе,Всё ли на крутенькой на горе...
Глаза запекли. Сдерживать слезу трудно... Я прижал руку, будто бы вытирая мнимую пыль.
Дойду до порта (а я обязательно дойду) и плевать мне на приказы да указы. В джунский портал и прямиком в Новоград.
Надоело вусмерть! И пусть только сунется кто!..
Хочется жить... Да, в такие моменты вдруг это понимаешь, и всё естество захватывает страстное желание просто жить.
Проснуться утром, до первых петухов. Рядом услышать тихое дыхание любимой женщины, ощутить её запах...
-Верно то хоть идём? — спросил кто-то из острожников.
Дороги к порту я не знал, но был уверен в одном: нам следует достигнуть побережья астрального моря. А уж там найти поселение не составит труда.
Мне уже давно было понятно, что я принадлежу к той редкой группе людей, которые с легкостью находят дорогу в любом месте. Есть такие, которые и в собственном доме заблудятся, а я чувствовал себя на местности, как рыба в воде.
Снег здесь был не особо глубок. Правда в некоторых местах — в забоях, он образовывал труднопроходимые сугробы, но благо, что таких мест было не так уж и много.
Солнце редко-редко выглядывало из-за тяжёлых мрачных туч. Часто мир вокруг тонул в лёгкой дымке тумана.
Я не боялся заблудиться. Не знаю даже отчего... Мне казалось, что у меня в голове своеобразная "карта", которая и помогает ориентироваться на местности.
-Мы сюда никогда не захаживаем, — говорили мне гибберлинги. — Это не наша и не ваша земля...
-Орочья? — поинтересовался я.
-Ну да...
-Да тут одна тундра, — непонятно чему возмутился Мирон Снегов. — Что тут делать?
-Ну, летом кое-что из живности можно найти, — отвечали охотницы Стрелки.
-Зато зимой — шаром покати...
-Не скажи, — воспротивился младший брат гибберлингской семейки. — Мне бывалые охотники говаривали, что и в зиму тут можно поживиться.
-Чем? — недоверчиво бросил десятник. — Пеструшками? Этих мышей тут, безусловно, видимо-невидимо. Под снегом так и шастают, так и шастают... Но я человек, а не какая-то лисица или росомаха. Мне мыши по ненадобности.
-Поживиться можно и зайцами, и белыми куропатками, — невозмутимо сообщил гибберлинг. — Здесь в верховьях Вертыша, среди болот... Ты же, Мирон, в курсе, что здесь, под снегом, сотни мелких озёрец, протоков, ручейков... В общем, летом одно сплошное болото.
-И где межи орочьих земель? — спросил я.
-Они начинаются вдоль южных горных склонов от урочища Бычья шея, тянутся до восточного побережья... А на севере до Гнилки, не дальше... Где-то так.
-А вы? — с усмешкой спросил я.
-Нам незачем. Тайги хватает с головой. Там и мехов добыть можно, да и вообще... А тут уныло. Скверно...
Я остановился, чтобы оглядеться вокруг. Действительно уныло... Хотя, если вспоминать пейзажи Ингоса, которые периодически всплывали в памяти...
Через четыре дня руке заметно полегчало. Она уже более или менее нормально двигалась.
Ночевали мы на снегу. Раскладывали походные шатры, жались друг к другу и тем грелись.
Огонь развести не удавалось, потому как вокруг ни одного дерева. Я как-то на привале раскопал снег под ногами: под ним были какие-то чахлые кустарники да лишайник.
-Ягоды ищешь? — поинтересовались гибберлинги.
Они, наверное, единственные, кто был бодрым и полным сил. Остальные с мрачными масками на лицах, что-то жевали, даже не переговариваясь друг с другом.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
