Охрана упокоенная. Галопом по Европам (гл. 4)

Талеон вещал с явным удовольствием, вливая непросвещенному в уши технические детали. Очевидно, он стал уже настолько знаменитым, что не нуждался в рекламе, и был весьма рад встретить хотя бы одного темного в этом плане слушателя.

— Свободы всем и каждому, — невпопад поддержал я, продолжая сканировать местность.

— Вот этих-то людей я и обеспечиваю охраной. Где трещину вообще закрою, где рыбок высажу сторожевых. Закрывать надолго не получается, максимум на месяц, поэтому без дохода я не останусь. А рыбки, — Талеон пошевелил длинными, но отнюдь не тонкими пальцами, — рыбки мои очень кусачие. Только ты туда руку протянешь, а они уже — цоп!

— Стой!

Увидев столовый камень, я заорал в полный голос. Замеченный кусок ландшафта хвастался прямо-таки хрестоматийной трещиной, явственно побулькивающей молочным туманом.

Ракушка задрала нос, подпрыгнула, нелепо развернулась боком, заставив нас кукольно мотнуться, пролетела еще пару шагов и замерла, отчетливо накренившись.

— А ну, — голос Талеона смахивал на шипение ядовитого гада. — Не хватайся за хорханцг!

— Что я-то сразу?

Будучи слегка ошарашенным, я затянул привычную еще с дошкольного возраста песнь. С возрастом песнь становилась все более культурной, но от неожиданности я скатился до уровня восьмиклассника, вызванного на ковер к директору.

— Это мой хорханцг, и я не давал тебе права им управлять, — уведомил Талеон.

— Оно само, — совершенно искренне открестился я. — Без всякого управления.

— О Бавуха, кажется, с тупоголовыми зомби было намного проще, — как бы себе под нос вздохнул Талеон и продолжил уже громко: — Зачем орал?

— Мне надо срочно сойти на землю. Я здесь совсем недавно, и тело все еще не сбалансировано. На воздусях чувствую себя плохо, того и гляди рассыплюсь. Мне нужно почувствовать землю.

Молол я нисколько не задумываясь, лишь бы не совсем бредово звучало. Для вящей убедительности пару раз дернулся, неестественно задрав голову. Талеон сунулся было в закресельное пространство, куда ранее зашвырнул красочную брошюру, посвященную мне, не нашарил, цыкнул зубом и кивнул. Точнее, я предпочел решить, что он кивнул, а на самом деле, может, его мошка какая-нибудь укусила. В любом случае я уже подорвался с удобного кресла.

— Погоди, — спохватился Талеон. — Здесь могут быть птицы.

Я осмотрел небо, не обнаружил там ни малейшего птичьего присутствия, и снова собрался покинуть насиженное место. Белая трещина влекла меня неудержимо, обещая свободу и независимость.

— Стоять, — чугунным голосом произнес Талеон, и я замер на половине движения.

Повелитель всея зомби перегнулся вперед, рискуя кувыркнуться носом в землю. Я подавил неуместное желание схватить его за пояс и потянуть назад. Почесав в затылке, Талеон перегнулся еще сильнее. Я вцепился в подлокотники, чувствуя, как вот-вот хрустнет пластик, из которого они вроде бы сделаны. Желание усадить обратно нанимателя — да я скорее удавлюсь, чем назову его хозяином — становилось буквально невыносимым.

— Упс, — сказал тот, взмахивая руками для удержания равновесия.

Терпение мое лопнуло, я буквально выстрелил раскрытой ладонью вперед, сцапал Талеона за свитер и рванул на себя, с мстительным удовлетворением расслышав звук рвущейся ткани.

— Теперь ты по-настоящему меня охраняешь.

Ничуть не возмущенный Талеон сложил указательный и большой пальцы в колечко, прищурил один глаз и посмотрел на меня другим сквозь кольцо.

— Да? — я счел уместным дипломатически возразить.

— Конечно. Ты же не позволил мне упасть.

Я прикрыл глаза, найдя объяснение своим неуместным благородным порывам. Отлично. Теперь каждый раз, когда ему будет угрожать опасность наступить в лужу, я буду с боевым кличем бросаться в атаку и, возможно, переносить его через лужу лично.

— Мне нужно на землю, срочно, — сквозь зубы сообщил я.

— Только не наступи на птичью тропинку. Вот полоска миграции, — Талеон носком ботинка указал на полосу чуть просевшей земли. — Они там постоянно носятся. Под землей.

Недоверчиво хмыкнув, я все же принял меры предосторожности: достал узур, свесился с ракушки и потыкал им в указанное место. Разумеется, оттуда никто не выпрыгнул со страшным криком. Я перевел взгляд на Талеона, тот покачал головой и показал на пальцах отсчет до трех.

Из земли высунулся длинный и острый клюв, щелкнул ножницами и тут же спрятался обратно.

— А если пинком переломить? — кровожадно предположил я.

— Ты что, совсем не боишься? — изумился наниматель.

Разумеется, мне было не по себе. Особенно живо рисовалась картина, когда из земли высовывается не один, а с полсотни клювов. А я еще удивлялся, с чего бы это работорговческая хоромина была выстроена среди чиста поля. Наверное, мне очень повезло, что я не наступил ни на одну миграционную тропку. Вот только хвататься за сердце было не с руки, а затаивать дыхание — нечем.

— Учитываю опасность, — наконец, ответил я. — Теперь спускаться можно?

— Можно.

Талеон проводил меня заинтересованным взглядом, словно он собирался написать диссертацию на тему зомбиеводства в средней полосе Шолым, и для этого ему нужно было как можно больше наблюдать за пресловутыми зомби в естественной среде. Я же всячески изображал радость от общения с природой — там травинку сорву да пожую, тут цветочек занюхаю. Неупорядоченно бродя по кусочку степи, я медленно подбирался к булыжнику.

Пока путем длительных и кривых перемещений не оказался рядом с ним.

— Я вовсе не собираюсь совершать ничего против интересов нанимателя, — тихо-тихо бормотнул себе под нос. — Намерения мои чисты, как младенец, выкупанный в "Фэйри".

Белая трещина одобрительно подмигнула.

Торжественно задрав руки, я вспрыгнул на камень и в тот же миг услышал буквально нечеловеческий рев "Нельзя!!"

В подошвы точно шарахнуло паровым молотом.

Синий день померк.

На мое неописуемое счастье здесь, наверху, была ночь. Оглянувшись, я с недоверчивым благоговением узрел родные пейзажи — дома, деревья, асфальт, фонари... Захотелось немедленно обнять весь мир и вздохнуть полной грудью. Я раскинул руки, насильно протолкнул в легкие партию воздуха — и согнулся от боли в грудной клетке. Помнится, с воспалением легких и то жилось веселее...

Набранный воздух пришлось буквально выдавливать, стискивая ребра ладонями. Вдобавок резко испортилось зрение и куда-то запропастилась ориентация в пространстве. Я будто вляпался в кисель — тягучий, обманчиво-мягкий, искажающий перспективу толстым желеобразным слоем. Сквозь плывущую в глазах муть удалось различить табличку на ближайшем доме: "пер. Матросский 10".

"Разваливаешься, разваливаешься..." — прошелестело в голове Стасовым голосом.

Я уже понял, что до дома мне с такими симптомами не добраться. Нахожусь почти в центре города, а ехать надо на самую окраину. Никакой таксист не станет подбирать ночью полосатого типа с железками на ногах, но без денег в карманах. Дополнительные факторы вроде неуверенных движений и явной потери координации можно было вообще не упоминать.

За спиной зашлепали чьи-то подошвы, и я обернулся на звук. Хотелось бы соврать для потомков, что я проделал этот разворот быстро и бесшумно, поражая хищной грацией движений... Но на деле я еле-еле перевалился с ноги на ногу, чувствуя себя больным носорогом. Однако заторможенность не помешала мне отметить немаловажное обстоятельство — приближающаяся фигура тыкала пальцем по кнопкам навороченного мобильника.

Гениальная в своей простоте мысль созрела моментально. Дождавшись, когда увлеченный владелец телефона поравняется со мной, я цапнул его за плечо безо всяких вступительных слов.

-Что за ёб...

Закончить фразу неизвестный не пожелал, остановив ее в стадии открытого рта. Я постарался оскалиться как можно безумнее, памятуя о собственной внешности.

— Ааээ... — затянул изловленный гражданин.

— Отдай мобилу.

Я сам едва не подавился, заслышав собственный голос: глухой, утробный, растянутый как на зажеванной кассете. Таким очень уместно сообщать "А вот и за тобой пришли Зеленые Глаза, девочка! Ха-ха-ха!"

Прищурившись, я нацелился на мобильник и аккуратно отобрал его у обладателя.

— Вернешься через полчаса и заберешь свое добро.

С этими напутственными словами я указал владельцу телефона, куда бежать. Владелец припустил так, что обставил бы любую скаковую лошадь. Интересно, он на самом деле вернется или плюнет на дорогую игрушку? Ну да ладно, не моя проблема.

Потыкав по кнопкам, я с замиранием духа начал отсчитывать гудки, пошедшие после набора номера. Отзвучал пятый гудок, и трубка разродилась фирменным "У аппарата".

— Санчес, это ты? — зачем-то уточнил я.

— Это кто? — настороженно отозвалась трубка.

Я прокашлялся.

— Что, не узнал? Быстро же вы меня забыли, камрад.

— Не может быть! — в трубке заорали так, что у меня отдалось в ухе. — Не верю! Тебя уже неделю ищут! Ты где пропадал?!

Слов было сказано гораздо больше, но из потока нечленораздельной и местами матерной (не иначе как от восторга) речи я выцепил именно эти насущные фразы.

— Да ну? Мне казалось... кхм, — я вовремя вспомнил, что делиться информацией об иных мирах не собирался. — Мне казалось, что прошла всего пара дней. Смена обстановки, акклиматизация. Я в норме, как видишь. Жив-здоров.

Умение красиво и беззаветно врать нарабатывалось годами, начиная с ответа на родительский вопрос "а кто сожрал весь сахар?" — после моего невероятно искреннего повествования о коварных грызунах в квартире полгода стояли мышеловки.

— Не, ты мне голову не дури. Чтоб на целую неделю забыть о доме — такого быть не может. Либо где-то под забором валялся, либо... — Санчес многозначительно умолк, предоставляя мне самому додумать разнообразные, но одинаково мрачные варианты. — Говори живо, на какой ты улице и никуда не уходи. Мы сейчас подъедем.

— Не, Санек, я не могу. Блин, на самом деле все так сложно... Долго объяснять, а времени у меня нет. Короче, скажешь всем, что со мной все тип-топ, и я тружусь в загранице. Где-нибудь в Финляндии. Может, даже деньги присылать буду. Лерке отдельный привет, можешь ее за меня поцеловать. Только не больно увлекайся, — я умолк, закрыв глаза и пережидая головокружение.

— Эй-эй, ты где там? — заволновался Санчес. — Ты там дышишь или нет? Ты где? Только не говори, что в секретной лаборатории!

— Все еще здесь, — отозвался я, игнорируя вопрос по поводу дыхания. Головокружение исчезло, но взамен навалилась слабость до дрожи в коленях. — И про родителей не забудь. Они, небось, совсем покой потеряли.

— Не вздумай класть трубку, мать твою! — заорал Санчес.

— Мне пора. Не дрейфь, еще позвоню.

Я бы выдавил еще парочку фраз, невзирая на общую вялость, но где-то неподалеку подозрительно взвыла сирена. Это могло быть чистейшим совпадением, а могло и не быть — я предпочел перестраховаться. Как показало нарастание звука, подозрительность моя была совершенно оправданной. Пожаловали доблестные сотрудники правоохранительных образов, словно решившие сработать как в Голливуде. Такую бы оперативность — да на настоящие преступления. Что же им этот жид наплел, наверное, статус террориста присвоил, не меньше. Мол, зело страшен: весь в маскировочной раскраске, глазищи горят и нож в зубах полутораметровый, а сам грозится мирное население убивать масштабно.

С-сволочь. Я оглянулся, изыскивая ближайшую подворотню, поскольку бежать вдоль по переулочку вовсе не хотелось и не моглось. Как назло, укрытий не было ни одного, а ближайший перекресток готов был вот-вот выплюнуть источник завывания мне навстречу.

Трещины. В асфальте должны быть трещины!

Бравая колесная милиция вывернула на финишную прямую, упирающуюся в меня. Свет ударил в глаза, и в этот миг я получил свои потерянные ощущения. Слезы не то что потекли, а сразу брызнули, как у клоуна в цирке. Только в отличие от клоуна я нихрена не видел, был совершенно дезориентирован и натурально страдал от еле стерпимой боли в глазницах. Телефон хрустнул в кулаке, пластмассовое крошево пощекотало ладонь. Шваркнув остатки мобильника оземь, я закрыл лицо обеими руками. Фиг с ней, с болью, но в этом свете я не вижу, где спасительные трещины!

— Стоять! — гавкнули из света. — Не двигаться!

Несмотря на боль, я ухмыльнулся. Уже, руки по швам. Чтобы мне тут же массаж почек устроили. Я хоть и помер, но здоровое тело мне дорого как память. То есть уже не очень здоровое, ох и правы были работорговцы, намекая, что мне тут делать нечего. Где ж вы, мои силы мифические... Сейчас подломятся колени в суставчиках, да как грянусь я о сыру землю, и распадусь на молекулы.

Дернувшись в сторону я чуть не навернулся, запнувшись о брошенный каким-то доброхотом кирпич, и внезапно что-то почуял.

Даже сквозь толстую подошву ощутимо потянуло теплом. Я моментально присел на корточки и, смаргивая постоянно текущие слезы, вперился в потертый асфальт. Не исключено, что это была подземная теплоцентраль, но мне жизненно требовалось крохотное чудо. Вроде бы трещина — я нащупал ее пальцами — действительно светилась. От проверки хуже не станет.

Встать, поднять руки, и...

Преодолев скоростной спуск я довольно уверенно приземлился на полусогнутые и тут же оглянулся, по свежеобретенной привычке щуря глаза. Ликование по поводу успешного перемещения быстро испарилось.

— Твою мать!

Вокруг простиралось родное болото Стаса и загадочных мохов — Улм-бальчг. Характерный фиолетовый свет наличествовал, корни над головой тоже свисали. Я припомнил разговор о трехметровых прыжках и испытал слабый позыв проверить сказанное, впрочем, быстро вытесненный здравым смыслом. Последний намекал, что несмотря на резко улучшившееся самочувствие, надо валить отсюда и поскорее. Всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться.

Потоптавшись на месте приземления, я пришел к выводу, что площадка мне совсем незнакома, трещинами обладает, но вот какого они цвета — не видно в упор. Здесь два варианта: либо трещины-выходы не предусмотрены вообще, либо я повредил глаза. Ни один из народившихся вариантов меня не устраивал, а время катастрофически поджимало. Я уже чувствовал как ломаются тонкие механизмы, ответственные за какую-никакую, но работу организма. Говоря короче, мне стремительно становилось хуже.

Опустившись на четвереньки, я буквально носом прочертил все трещины, медленно приходя в отчаяние. Перед глазами до сих пор круги плавают, переносицу жжет, деваться с этой площадки некуда — не прыгать же в болото с криком "Рятуйте!" Словно предостерегая меня от этого поступка, дружно отказали руки с ногами, и я неаккуратно плюхнулся набок. Рассудок восставал, призывая бежать и сражаться, я с ним соглашался, но каждый порыв натыкался на пассивное сопротивление всего организма в целом. Исчезла даже обязательная для гибнущего существа паника. Я просто отключался, как сложная система, которую кто-то посторонний вырубает сектор за сектором.

— Стас, если ты придешь и спасешь меня, то я никогда не буду думать о тебе, как о еде.