Многие писатели и поэты, например, Вера Инбер, Мариэтта Шагинян, Зинаида Серебрякова, Семён Кирсанов, Борис Заходер, Леонид Леонов, выступали против реформы, справедливо указывая, что 'фонетическая орфография' убьёт всю красоту литературного русского языка. Леонид Леонов и вовсе призвал 'бить в рельсу' в связи с попытками обезобразить язык, заявив, что если огурцы всё-таки переименуют в 'огурци', он эти 'огурци' есть не будет. Леонов также справедливо указал, что за всё время работы комиссии никто из академиков, гордо называющих себя 'лингвистами', так и не смог ему внятно объяснить, почему надо писать 'заец' вместо привычного слова 'заяц'. Реформа всё глубже заходила в тупик, но радикальные сторонники 'фонетического письма' не унимались.
Положение несколько осложнялось тем, что Хрущёв в целом поддерживал идею упростить правописание, и все чиновники по привычке оглядывались на мнение высшего начальства. Официально считалось, что в детстве он окончил церковно-приходскую школу, но сам Никита Сергеевич говорил прямо: 'Я всего год учился у попа за мешок картошки'. До конца жизни Хрущёв писал очень неграмотно, делая множество ошибок в словах, и очень этого стеснялся. По этой причине он старался как можно меньше писать от руки, предпочитая надиктовывать документы стенографистке, чтобы не давать повода для лишних насмешек. Читать, однако, он любил, красоту русского языка понимал и чувствовал хорошо, иногда даже цитировал по памяти полюбившихся ему поэтов.
Чтобы убедить Первого секретаря изменить своё мнение, Мстислав Всеволодович Келдыш и Иван Антонович Ефремов посоветовались с его сыном Сергеем, спросив, что Никита Сергеевич любит читать.
— Отец любит красивые описания природы, — ответил Сергей Никитич. — Николая Лескова, например, часто перечитывает. Хотя читать ему почти некогда.
Узнав литературные предпочтения Хрущёва, учёные посоветовались с председателем КГБ Серовым. Иван Александрович попросил время, чтобы обдумать ситуацию. На следующий день он позвонил президенту Академии наук и сообщил, что берёт основную часть разговора с Первым секретарём на себя, но просит коллег-'посвящённых' присутствовать, чтобы начать беседу и поддержать его с научной позиции.
Для разговора был подготовлен фрагмент с описанием природы из одного из произведений Лескова, переписанный по правилам 'фонетического письма'. Этот фрагмент Никита Сергеевич хорошо знал и неоднократно перечитывал, ради удовольствия. К Хрущёву пошли после обеда, когда Первый секретарь был в заведомо хорошем настроении.
— Никита Сергеич, есть один важный вопрос, который надо бы обсудить, — сказал академик Келдыш, когда все расселись по креслам вокруг журнального столика в кабинете Первого секретаря, в неформальной обстановке. — По поводу готовящейся реформы русского языка.
— А что с ней не так? — удивился Хрущёв.
— Тут у Ивана Александровича вопросы возникли.
— Слушаю, Иван Александрович, излагай.
— Вопрос, товарищ Первый секретарь, непростой, и в определённой степени политический, — официально, как обычно, на людях, начал Серов. — Вот, товарищи учёные, доценты с кандидатами, предлагают писать 'как слышится'. Но у нас по всей стране говорят по-разному. В Москве говор свой, в Ленинграде свой, в Поволжье свой, на Севере, в Вологодской, в Псковской и Новгородской областях — везде люди немного по-своему говорят. Сами же учёные, все эти 'структуральнейшие лингвисты' в комиссии, между собой уже который месяц договориться не могут!
Теперь представьте, что мы ввели это 'фонетическое письмо', и каждый стал писать так, как слышит. Да мы через три месяца перестанем понимать друг друга! Пока эти местные говоры остаются чисто устными, это всего лишь милая этнокультурная особенность. Как только всё это многообразие перейдёт на бумагу, в книги и официальные документы, оно будет де-факто закреплено навсегда.
Вот, для примера, Китай. У них диалектов столько, что северяне южан на слух вообще не всегда понимают. Но письменность для всех выполняет роль своего рода 'цемента', скрепляющего нацию. У нас такую же роль выполняет письменный, литературный русский язык, единый и понятный для всех. Если его отменить, под видом 'упрощения орфографии', это решение в дальнейшем обязательно будет использовано всякого рода местечковыми националистами и сепаратистами. Чем это может кончиться, вы прекрасно знаете, — Серов повернулся к Ефремову: — Вы, Иван Антоныч, дополнить хотели?
— Да. Я, как писатель, хотел бы напомнить, что литературный русский язык не только объединяет нацию, он ещё и передаёт красоту, — добавил Ефремов. — А какую, простите, красоту, можно передать вот на таком 'олбанском' наречии? — он передал Первому секретарю подготовленный аналитиками 20 Главного Управления отрывок описания природы из Лескова.
Никита Сергеевич попытался прочитать. Хорошо знакомый текст вроде бы и угадывался, но воспринимался совершенно иначе, как искажённая клоунская пародия. После нескольких секунд попыток Хрущёв помрачнел и отложил бумагу:
— Чушь какая-то... Вроде текст знаю, а понять ничего не могу. А мне объясняли, что это всё ради школьников, для упрощения понимания правил орфографии... Да школьники мозг сломают, пока всё это поймут!
— Школьники, скорее всего, вообще не поймут, что тут написано, — заметил академик Келдыш.
— Кто эту х...йню вообще придумал? — возмутился Первый секретарь. — Мне навешали лапши на уши, что это делается для детей, с целью улучшения успеваемости и упрощения освоения ими русского языка! А на самом деле выдумали какую-то чушь! Знакомый текст превратился не пойми во что! Как дети вообще будут книги читать, тут же ничего невозможно понять? Вроде буквы русские, а начнёшь читать — как будто на казахском написано...
— Сторонники реформы, по сути, предлагают не улучшить грамотность, а легализовать безграмотность, — неожиданно жёстко высказался академик. — Вся эта 'суета вокруг дивана' с реформой орфографии затеяна исключительно с целью очковтирательства, чтобы в ежегодных отчётах можно было нарисовать циферки побольше. Реальных знаний дети при этом не получат, читать книги не приучатся и писать грамотно не начнут. Эти горе-реформаторы предлагают не учить детей правильно писать, а подогнать орфографию под неучей-второгодников.
Мне тут докладывали результаты исследования, проведённого Академией педагогических наук. Авторы исследования отметили, что примерно одна шестая часть учеников не справляется с изучением программы по русскому языку. Но пять шестых справляются! Одна шестая — это вполне обычный процент троечников и двоечников. А авторы реформы предлагают всех остальных низвести на тот же уровень. Чтобы улучшить грамотность среди школьников, надо идти совершенно другим путём.
Помните, мы обсуждали, что желательно учить детей читать ещё в детском саду, в возрасте 4-5 лет? (АИ, см. гл. 06-23). Эксперимент с дошкольным обучением чтению начали в 1961 году, обычно выбирали несколько детских садов в каждом городе. Детей начали учить по букварю, а затем и чтению с 4-5-6 лет. (АИ) С осени 1962 года первые дети, научившиеся читать в 6 лет, пошли в школу.
Исследование, кстати, показало, что дети, приучившиеся читать ещё в детском саду, уже с первого класса школы показывают заметно более высокую успеваемость и по русскому языку, и по чтению, и по другим предметам. И чем более серьёзные книги они читали, тем обширнее у них был словарный запас, тем грамотнее они писали.
Исследователи из АПН пришли к выводу, что дети в процессе чтения автоматически запоминали, как пишется то или иное слово. Читать приучались не все, но те, кто пробовал читать приключенческую литературу и фантастику, привыкали к чтению намного чаще. Статистическая обработка данных показала, что эти дети в обучении получают лучшие результаты по большинству предметов, чем те, что не умели, или умели, но не привыкли читать до школы.
Мозг ребёнка в возрасте от двух до 5-6 лет испытывает сильнейшую потребность в наполнении информацией. В этот период ребёнок познаёт мир, учится всему, причём учится наиболее успешно. Уже в 7-8 лет усвояемость информации по сравнению с возрастом 2-5 лет заметно снижается. Если мы этим воспользуемся и начнём обучать детей чтению в более раннем возрасте, они будут при чтении автоматически запоминать, как пишется то или иное слово, и сами по себе, без всяких правил и проверочных слов, начнут писать грамотно. А если при этом подсовывать ребёнку книги по интересующей его тематике, можно стимулировать его интерес на будущее, получая в итоге грамотного и увлечённого своим делом специалиста, с широким кругозором и эрудицией.
— Помню, помню, мы с вами это обсуждали, — вспомнил Первый секретарь. — Так что, получается, методика раннего обучения чтению работает?
— Конечно работает! Вот скоро пойдут в первый класс те дети, которых начали учить читать с 4-х лет, можно будет ещё раз убедиться, — ответил Келдыш.
— Чтобы сгоряча не решать, давайте ещё с Алексеем Николаичем посоветуемся, — предложил Хрущёв. — Может быть, у этой реформы есть серьёзные экономические плюсы, которые мы с вами могли упустить? — Первый секретарь нажал кнопку селектора и вызвал Косыгина.
Председатель Совета министров, выслушав вопрос и короткий комментарий академика Келдыша, ответил:
— Да никакого экономического обоснования у этой вашей реформы нет. Более того, она выйдет разорительной и напрочь убивает саму идею раннего обучения чтению, которую предлагает Мстислав Всеволодович.
— Почему убивает? — удивился Хрущёв.
— Потому что книги, которые будет читать ребёнок, в большинстве своём напечатаны по действующим правилам орфографии, — пояснил Косыгин. — И запоминать при чтении ребёнок будет именно сегодняшние формы написания слов. А потом он придёт в школу, и там его будут переучивать на этот 'олбанский диалект'. Вы представляете, какая у детей в голове будет каша? Или вы предлагаете заменить одним махом весь библиотечный фонд? А сколько это будет стоить? И всё равно те книги, что хранятся у людей в домашних библиотеках, вы не замените.
— Йопт... — слегка растерянно произнёс Никита Сергеевич. — Так... погоди, Алексей Николаич! А когда мы в 1956 году реформу орфографии проводили, разве мы библиотечный фонд меняли?
— Нет, конечно, — ответил Косыгин. — Необходимости такой не было. А сейчас — будет.
— В 1956 году реформа, по сравнению с намечающейся, была косметическая, — добавил Ефремов. — Изменили написание отдельных слов. А сейчас перетряхивают всю орфографию.
— Это ещё полбеды, — продолжал председатель Совета министров. — А теперь — беда. Сколько по стране издательств газет, журналов, книг, и сколько типографий, где всё это печатается? Редакторы, корректоры, наборщики — всех придётся переучивать на новую орфографию. В рабочее время. Кто будет оплачивать весь этот аукцион невиданной щедрости? Госбюджет, как обычно? Нам что, больше деньги девать некуда? Далее. Пока редакторы, корректоры и наборщики не привыкнут к этому вашему 'олбанскому диалекту', скорость их работы резко снизится. То есть, производительность труда упадёт. Опять получается, что за счёт бюджета мы будем оплачивать хотелки нескольких высоколобых прожектёров из АПН. Вот скажите, Никита Сергеич, за что нашему народу такое наказание?
— ... — Первый секретарь выразился кратко и нецензурно. — Похоже, опять 'хотели как лучше, а получилось как всегда'.
— Да как обычно, — ответил Келдыш. — Не получилось, потому что делалось 'с тяжким звероподобным рвением'.
— А что же делать со всякими иностранцами, которым, как мне тут хором пели, 'русский язык изучать трудно'? — Никита Сергеевич обвёл присутствующим вопросительным взглядом поверх сползших с носа очков.
— А ничего не делать, — ответил по селектору Косыгин. — Этой реформой вы иностранцам только ещё одну свинью подложите. Они уже на изучение русского кучу времени потратили, а после вашей реформы им придётся русский язык заново изучать. И вся литература на русском, которую они у себя купили, тоже пойдёт псу под хвост. Ваши 'лингвисты' об этом подумать забыли. Как обычно.
— А почему ты, Алексей Николаич, раньше молчал? — спросил Хрущёв.
— А меня кто-то спрашивал? Да и реформа, насколько я знаю, пока только обсуждается, — ответил Косыгин.
— Так куча специалистов уже три года над ней работает!
— Да там такие специалисты, что хоть они работают, хоть не работают — их работу не видно, — проворчал председатель Совета министров.
— М-да... И как нам теперь из этого выбираться?
— Да просто распустить эту комиссию и напечатать статью в 'Правде', с заявлением, что реформа экономически не оправдана, — Косыгин, как часто бывало, предложил самое логичное решение. — Считать эти балаболы всё равно не умеют, поэтому опровергнуть ссылку на экономическое обоснование не смогут.
— Видимо, так и надо сделать, — решил Первый секретарь.
Вскоре в газете 'Правда' была опубликована редакционная статья 'Нужна ли нам реформа орфографии' (АИ). По её тону знающие люди тут же сообразили, что настроения 'в верхах' изменились. Уже на следующий день Государственная орфографическая комиссия была официально распущена. Идея очередной реформы была похоронена, а правилами орфографии от 1956 года мы успешно пользуемся по сей день. В память о несостоявшемся переходе на 'фонетическое письмо' куплетисты Павел Рудаков и Станислав Лавров на новогоднем 'Голубом огоньке' спели:
Обсуждаем до сих пор мы,
Что прочли в одной статье,
Что должна внести реформа
В слово 'заяц' букву 'е'.
Эх, снег-снежок, белая метелица,
Если в зайца вставить 'е'
— с горя он застрелится!
Куплеты были сродни реформе, так себе, поэтому их тоже быстро забыли.
Программа дошкольного образования по результатам проведения в 1961-62 гг эксперимента по раннему обучению чтению была пересмотрена. В неё ввели уроки по изучению алфавита по букварю и уроки чтения.
В ходе обсуждения вопросов образования Первый секретарь поинтересовался, как обстоят дела с детской литературой и обеспечением учебниками. Академик Келдыш обещал прояснить этот вопрос в ближайшее время. Через несколько дней министр просвещения Евгений Иванович Афанасенко пригласил Никиту Сергеевича посетить выставку детской и учебной литературы на ВДНХ. По выставке Первого секретаря водили министры — Афанасенко, Столетов и Елютин. Через полчаса подъехали президент Академии наук Келдыш, научный директор Института марксизма-ленинизма Ефремов и директор по идеологии Афанасьев.
Новые книги и учебники для детей Никите Сергеевичу понравились. Они были напечатаны на белой, очень качественной, плотной бумаге, с цветными иллюстрациями на глянцевой бумаге ещё более высокого качества, вклеенными на отдельных страницах.
— Бумага из конопли, — подсказал Афанасенко. — Очень качественная. Оборудование для типографий издательства 'Детская литература' закупили в Финляндии, сейчас обсуждается покупка лицензии на выпуск аналогичного оборудования у нас.
Первый секретарь обратил внимание, что среди художественной литературы для детей появилось много приключенческих и фантастических произведений, как советских авторов — в частности, Льва Овалова, Анатолия Днепрова, Георгия Мартынова, братьев Стругацких, Василия Ардаматского, Николая Носова, так и зарубежных классиков приключенческой литературы — Жюля Верна, Луи Буссенара, Андре Лори, Карла Мая, Роберта Хайнлайна и др. Его несколько удивил сборник рассказов О'Генри:
