Колумб появился на свет в небогатой, но уважаемой и достойной семье чесальщика шерсти, долгое время жившего в Генуе. Он был старшим из четверых детей, и у него было два брата, Бартоломео и Джакомо, или же, в испанской интерпретации, Диего, а также сестра, о которой известно только то, что она вышла замуж за некоего Джакомо Баварелло.
По-итальянски семейство звалось Коломбо; еще в ранних письмах это имя было переиначено будущим путешественником на латинский лад в Колумбус и в таком же виде писалось другими, как было принято в те времена, когда корреспонденция велась по-латыни.
В испанской же истории великий первооткрыватель известен более как Кристобаль Колон, поскольку именно так стал он именоваться по прибытии в Испанию. По словам его сына, это было сделано в основном для того, чтобы его потомки могли быть отличимы от родичей по боковой линии. В древнеримском имени своего рода, которое, как он считал, произносилось Колонус, он отбросил, в духе кастильского наречия, окончание, так что получилось Колон. Мы в нашей книге будем называть его Колумбом, поскольку именно так его называют во всем мире.
Широкого образования он не получил, но, вероятно, приобрел кое-какие начатки знаний, насколько это позволяли ограниченные возможности семьи. Совсем еще ребенком Колумб обучался чтению и письму; почерк у него был так хорош, говорит Лас Касас* (* Бартоломе Лас Касас — историк Нового Света и биограф Колумба.), хранивший много его записей, что он мог бы зарабатывать на жизнь трудом переписчика. Преподавались ему также арифметика, рисование и живопись; и в них также, замечает Лас Касас, он достиг мастерства, которым мог бы добывать средства к существованию. Непродолжительное время Колумб провел в Павийском университете, знаменитом тогда учебном заведении. Здесь он изучал грамматику и поднаторел в латыни. Однако образование его преимущественно ограничивалось теми науками, которые требовались в мореходном деле. Его просветили в геометрии, географии, астрономии, или как ее именовали в те времена, астрологии, и навигации. Еще в самом раннем возрасте выказал он сильное рвение к географической науке и непреодолимое влечение к морю, и со страстью предавался нужным в морском деле занятиям. На склоне лет, по свершении великих дел, оглядываясь на свой жизненный путь с чувством торжественным и суеверным, он объясняет столь раннее определение своих устремлений велением Бога, побудившим его к занятиям и наделившим его наклонностями, которые сделали его пригодным к выполнению вышней воли.
Обращаясь к юным годам жизни личности, оказавшей, подобно Колумбу, столь огромное воздействие на человеческие дела, мы естественно стараемся уяснить, что определялось впоследствии событиями жизни, а что — природным предрасположением ума. Самые оригинальные и плодотворные гении как бы рождены своим временем, и то веление, которое Колумб считал сверхъестественным, представляет собою неосознанное воздействие внешних обстоятельств. Мысль может принимать подчас неожиданное направление: то возвращается к давно позабытой области знания, исследует и заново открывает уже когда-то известные пути, а то вторгается — с любопытством и торжеством — в неведомые пределы. И тогда какой-нибудь пламенный и проницательный гений, уловив веление времени, оставляет позади своих менее одаренных современников, увлекает за собою толпу, ему же сообщившую движение, и устремляется к рубежам, на которые более слабый дух не рискнул бы посягнуть. Так произошло и с Колумбом. Рано пробудившаяся в нем страсть к географическому знанию, определившая его дальнейшую деятельность, была типична для того века. Яркими географическими открытиями отмечено пятнадцатое столетие — самая блестящая эпоха открытий в мировой истории. В продолжение долгой ночи монашеского фанатизма и ложной учености география, наряду с прочими науками, была Европою утрачена. К счастью, не все человечество утратило ее — она обрела прибежище в Африке. Пока монастырские схоласты расточали время и талант в бесполезных грезах и педантических диспутах, арабские мудрецы, собиравшиеся в Сеннаре, занимались измерением градуса широты и расчетами земной окружности на обширных равнинах Месопотамии.
Теперь благополучно сохранившееся истинное знание возвращалось в Европу. Вместе с науками возрождался интерес к письменным источникам. Среди авторов восстававшей из небытия античности снова привлекали к себе внимание Плиний, Помпоний Мела и Страбон. Накопленные ими географические знания вновь, после долгого перерыва, находили дорогу к обществу. Возрастало стремление вступить на эту забытую и неожиданно обретенную стезю. В начале века ученым греком Эмануэлем Хризолерасом наследие Птолемея было переведено на латинский язык, и с ним смогли ближе ознакомиться итальянские студенты. Вслед за этим Джакомо Анджело да Скарпьяриа осуществил второй перевод, разошедшийся в превосходных и точных копиях по всем итальянским библиотекам. Начались также розыски сочинений Аверроэса, Альфаргана и прочих арабских ученых, хранивших священный огонь знания в пору европейского невежества.
Правда, возрождающееся знание было неполным и несовершенным; однако, подобно свету утра, оно притягивало к себе и очаровывало. Оно, казалось, несло в себе новое творение и, подобно чуду, потрясало людей с чувствительной душой. Они поражались тому, насколько плохо знали окружающий мир. Каждый шаг им представлялся открытием — ведь любой край за пределами родины был для них тоже terra incognita* (* Неизвестная земля (лат.).).
Когда исследования атлантического побережья Африки принесли первые находки, интерес к географии стал еще более пристальным и, прежде всего, у людей, связанных с морем и морской торговлей, таких как генуэзцы. Именно этими обстоятельствами и можем мы объяснить еще в детстве проявленное Колумбом прилежание к космографии, повлиявшее на всю его дальнейшую судьбу.
Говоря об ограниченном его образовании, необходимо отметить, сколь мало обязан Колумб посторонней помощи и сколь много — собственной своей энергии и живости ума. За то короткое время, что он провел в Павии, едва можно было получить и начатки необходимых знаний; близкое знакомство с ними, проявившееся у него в зрелости, можно объяснить единственно неустанным самообразованием в редкие часы досуга среди забот и злоключений беспокойной, бродячей жизни. Он был одним из тех от природы сильных духом людей, которые, как кажется, сами создают себя, которые, с самого начала закаляясь борьбою с лишениями и препятствиями, впоследствии умеют смело встречать трудности и легко преодолевать их. Благодаря энергии и находчивости такие люди достигают великих целей малыми средствами. Такая черта всю жизнь, с младых ногтей, отличала и Колумба.
Глава 2
Молодые годы Колумба
Совсем еще юным Колумб покинул Павийский университет и вернулся в отчий дом в Генуе. Джустиниани, современный ему автор, в своих анналах Генуэзской республики утверждает, причем за ним следуют в этом и другие историки, что некоторое время Колумб прожил в Генуе, постигая отцовское ремесло. Им резко возражал сын Колумба Фернандо, который, впрочем, не сообщил иных сведений. По преобладающим ныне представлениям, будущий путешественник сразу же занялся морским делом, которому обучался и к которому испытывал склонность вследствие природной предприимчивости и любви к странствиям. По его собственным словам, он приобрел первый мореходный опыт четырнадцати лет от роду.
Море в приморских городах всегда непреодолимо влечет к себе юношей, снедаемых жгучим любопытством; их воображению рисуются вожделенные чудеса в просторах за горизонтом. Да и сама Генуя, стиснутая на узкой полоске земли между морем и горными хребтами, не сулила на суше богатых возможностей для предприимчивого человека, в то время как оживленная и разветвленная торговля, проникавшая во все страны, и служба в военном флоте, сражавшемся на всех морях, увлекала ее сыновей на морской простор. Фольета в своей истории Генуи упоминает о склонности молодых генуэзцев странствовать в поисках удачи, намереваясь впоследствии вернуться на родину, но добавляет, что из двадцати, ушедших в море, домой возвращалось не более двух — остальные гибли, либо женились в чужих странах, либо же предпочитали держаться подальше от буйных гражданских раздоров, терзавших республику.
Плаванье по Средиземному морю в те времена было опасным и требовало смелости. Даже торговая экспедиция напоминала военный поход, и негоцианту зачастую приходилось с боем пробиваться из одного порта в другой. Пиратство было почти узаконено. Частые междоусобицы итальянских государств, каперство каталонцев, целые армады, снаряженные на собственный кошт знатными магнатами, пользовавшимися в своих владениях практически полным суверенитетом и заводившими у себя небольшие армии и флотилии, отдельные корабли и эскадры авантюристов, своего рода морских кондотьеров, которые иногда нанимались на службу к враждующим государствам, а то и просто рыскали по морям в поисках добычи, — все это, вкупе с непрерывными религиозными войнами против магометан, превращало тесные моря, вмещавшие тогда почти все мореплавание, в арены самых отчаянных схваток.
Такую жестокую школу прошел Колумб, и было бы чрезвычайно интересно проследить раннее возмужание его духа в горниле превратностей жизни. Невзирая на все тяготы и унижения, неизбежные тогда в жизни нищего искателя приключений на море, он все же лелеял, должно быть, возвышенный строй мысли и тешил воображение замыслами славных дел. В нелегком ученичестве юности приобрел он то практическое знание, ту неисчерпаемую изобретательность, ту отвагу, решимость и самообладание, которыми отличался впоследствии. Так благодаря силе духа и дерзновенности нрава плоды сурового опыта претворяются в питательные хлебы.
Однако эта поучительная пора его жизни остается покрытой мраком. Его сын Фернандо, который лучше других мог бы осветить ее, оставляет ее в тени, либо же дразнит нас редкими лучами света, желая, быть может, — из ложной гордости — скрыть, из какой бедности и тьмы поднялся к славе его отец. Существует лишь несколько туманных разрозненных рассказов, но и они позволяют представить себе, какой опасной и переменчивой жизнью он, вероятно, жил. Первое его плаванье, упоминаемое в имеющихся источниках, представляло собой морской поход с целью возвращения короны. В 1459 году Жан Анжуйский, герцог Калабрийский, снарядил в Генуе флотилию для рейда на Неаполь в надежде отвоевать это королевство для своего отца, короля Ренье, или Ренато, иначе называемого Рене, графом Провансальским. В этой экспедиции участвовала и Генуэзская республика, предоставив для нее корабли и деньги. Выступило под знаменем Анжуйского дома и немало рыцарей удачи, снаряжавших свои собственные суда. В их числе, сообщают нам, находился отважный капитан по имени Коломбо. Среди моряков было два человека, носивших это имя, — дядя и племянник; оба в то время были знамениты, и Фернандо Колумб утверждает, что они состояли в родстве с их семейством. Историки вскользь упоминают о них как о французских капитанах, так как Генуя находилась тогда под покровительством, или скорее — под суверенитетом Франции и генуэзские корабли и моряки, принимавшие участие в экспедициях этой державы, считались французскими. Имена этих двух капитанов, время от времени возникающие в истории в пору юности Колумба, не раз вводили в заблуждение биографов, полагавших, что обнаружили его след.
С этими капитанами он совершил несколько плаваний и, как предполагается, присоединился к своему дяде в походе на Неаполь. Установлено, что Колумб одно время командовал кораблем на службе у неаполитанского короля и участвовал в смелом маневре с целью не пропустить в порт Тунис какую-то галеру. Он сам, между прочим, упоминает об этом в одном из писем Фердинанду и Изабелле много лет спустя. "Однажды, — пишет он, — король Ренье (ныне Господь призвал его к себе) послал меня к Тунису, дабы я захватил галеру "Фердинанд", и когда подошел я к острову Сан-Педро, у берегов Сардинии, мне сообщили, что с упомянутой галерою там находятся еще два корабля и карака, каковое известие сильно встревожило моих матросов, и порешили они не продвигаться далее, а воротиться в Марсель, чтобы получить в помощь еще одно судно и подкрепление людьми. Поскольку мне не удалось привести их к повиновению, а для виду согласился на их требования, сам же изменил направление стрелки компаса и под "л паруса. В это время был вечер, а наутро мы уже достигли Карфагенского мыса, но все были твердо уверены, что мы на пути в Марсель". Больше сообщений об этом смелом поступке до нас не дошло, но в нем ясно видны упорство и решительность, которые принесли ему успех в позднейших его делах. Уловка с компасом, посредством которой он добился своего от строптивой команды, оказывается вполне подстать той хитрости, с какой он подделывал вычисления пройденного пути во время первого плаванья к берегам Нового Света.
Борьба Жана Анжуйского, герцога Калабрийского, за неаполитанскую корону длилась с переменным успехом около четырех лет, но закончилась поражением. Сражения на море, в которых участвовал Колумб, отмечены были недюжинной удалью, и в го время, когда герцог укрывался на острове Искья, всего несколько галер властвовали всецело в Неаполитанском заливе.
О жизни Колумба на протяжении многих лет мы располагаем всего одним-двумя известиями. Видимо, его деятельность протекает в это время на Средиземном море и в Леванте: то он участвует в торговых предприятиях, то в распрях между итальянскими государствами, а то в религиозных и грабительских войнах с неверными. Сам он где-то попутно вспоминает о посещении острова Хиос, где наблюдал добычу смолы мастикового дерева. Некоторые поздние авторы утверждают, будто отыскали доказательства службы Колумба в высоком чине во флоте своей родины. Шофпье приводит сообщения, что в 1474 году Колумб командовал несколькими генуэзскими судами под флагом французского короля Людовика XI, что он захватил две испанские галеры в отместку за вторжение испанцев в Руссильон и что в связи с этим король Фердинанд обратился к французскому монарху с протестующим посланием. Босси также упоминает в своей биографии Колумба о найденном в миланских архивах письме, написанном в 1476 году двумя знаменитыми миланцами по возвращении их из Иерусалима, в котором утверждалось, что годом ранее, когда венецианские корабли стояли у берегов Кипра для защиты острова, генуэзская эскадра под командованием некоего Коломбо прошла мимо них с боевым кличем генуэзцев "Вива Сан-Джорджо!" и ей дали беспрепятственно удалиться, поскольку в тот момент республики не воевали. В последних двух случаях речь идет, по всей вероятности, о том старом генуэзском адмирале, который, согласно Сурите и другим историкам, командовал около того времени эскадрой, переправившей португальского короля на средиземноморское побережье Франции. Поскольку Колумб нередко плавал с ним вместе, то, возможно, сопровождал его в этих рейсах.
