| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Извините, какого года ваш сын..., — спросил когда он успокоился, — в каком году родился?
— Что? ...Ах, да! Мой Серафимушка родился третьего апреля тысяча девятисотого года.
— Так, значит мне сейчас полные 22 года?
— Совершенно верно.
"Ровесником века буду. Тоже не плохо — меньше буду в старости с определением собственного возраста париться".
Был такая у меня проблемка под конец "той жизни"... А здесь — посмотрел на дату в календаре, откинул первые две цифры — и никаких проблем. Лишь бы дожить мне до второй собственной старости и "того" возраста!
Ещё вот одна досада:
— Если честно, надеялся на более "красную" биографию...
Отец Фёдор, сделал удивлённое лицо:
— "Красную биографию"?! Вы своё лицо в зеркале видели? Да на нём же, самое меньшее — гимназическое образование, как русским языком написано. Не знаю как будет при новых властях (обещаниями то, все мы сильны!), а при прежних — отроку из простого народа его получить, было почитай что невозможно...
Он, отрицающе покрутил головой и добавил:
— Не... Как не думай, как ни старайся — а за пролетария Вас не выдашь!
Действительно... Это было бы ещё и, крайне подозрительно. Конечно, артистический "дар" во мне с самого раннего детства замечен был — но не до такой же степени, чтоб к примеру — успешно "косить" под слесаря с Путиловского завода?!
— Да и, зачем? Мало ли среди большевиков детей купцов, дворян да поповичей? — продолжил священник, тоном умудрённого житейским опытом взрослого беседующего с дитём неразумным, — вот, взять наш городок: из пяти коммунистов лишь Фрол Изотович из чистокровных пролетариев. А, начальник милиции — Абрам Изральевич Кац, происхождения самого — что ни на есть буржуазного, хоть и скрывает это!
И в самом деле: ни разу не слышал, чтоб отец Ленина в шахту уголёк рубить спускался, а батька Троцкого — в лаптях по пахоте за сохой тусил, или предположим — невод в сине море закидывал! Возможно, я сильно запамятовал — но среди большевистской верхушки, лишь Ворошилов — "чистый" пролетарий, да "дедушка" Калинин. А вот Сталин — уже "ближе" ко мне... Он сын сапожника-кустаря, по марксисткой терминологии — "мелкого буржуя" и, кроме того — недоучившийся семинарист.
— ...Ну, а остальные трое большевиков — дети разночинцев да мещан.
Посмотрев по сторонам, он наклонился поближе к моему уху и прошептал:
— Вы главное, делайте как они: побольше болтайте про Маркса, Энгельса и мировую революцию — и будете "в доску" своим.
— Ладно, понял, хорошо...
Это-то как раз, без проблем! Почему-то, "там" на меня по молодости любили вешать "общественную" работу и, хотя от комсорга в школе и институте удавалось отбояриться — но вот с докладами выступать, стенгазеты оформлять, да политинформации вести — мне доводилось регулярно. А в армии сповадился до комсорга роты: приказали — куда мне деваться? Так что, марксистко-ленинской фразеологией я владею в полной мере и, если что — самому Троцкому, смогу по ушам проехаться.
ХАХАХА!!!
Конечно, последнее моё утверждение — просто пустая бахвальба!
Однако, одного умения чесать по ушам партийным словом, определённо маловато чтоб сойти за своего, или хотя бы легализоваться в качестве местного поповича:
— А на лицо как? Неужели, я до такой степени похож на вашего сына — что никто не заметит подмены?
— Схожесть, определённо есть — я это сразу заметил, — задумчиво рассматривая моё лицо, степенно пояснял мой названый отец, — обликом мой Серафим был самым обыкновенным: если издали смотреть — так из четверых трое на него похожи будут. Да к тому ж, с десяти лет он в Нижегородской гимназии учился — здесь крайне редко бывал... Все, поди и забыли уж — каков он лицом!
Помолчав, добавил:
— Да и, моё слово будет решающим: признал Вас принародно — значит, Вы — мой сын!
Ну, что сказать? Всё что не делается — делается к лучшему!
— Хорошо, отец! Тогда переходим на "ты" — даже с глазу на глаз: ибо и, "у стен могут быть уши".
Тот, несколько обескураженно согласился:
— Хорошо, переходим на "ты", Серафим! Хотя я вот, твоего деда — на "Вы" величал до самого...
Он перекрестился на образа в углу и закончил грустно:
— Да, видать новые времена — новые обычаи. Отдыхай пока, Серафим — скоро придёт доктор...
Попрощавшись он удалился, а я опять вырубился.
* * *
Сразу заметно, что в этом мире нет, не только Интернета — но и самого простенького чёрно-белого телевизора, хотя бы с тремя государственными каналами!
Пришедший ко мне на следующий день "с утра" доктор, представившийся Ракушкиным Михаилом Ефремовичем (на редкость приятный в общении и словоохотливый человек, должен отметить), завис чуть ли не до обеда. Мне, это было донельзя на руку: слушая его и обратно — сам рассказывая всякие занимательные истории, которых я знал просто немерено — я "переформатировал" свою речь под речь "хроноаборигенов".
Ничего страшного, оказывается!
Нормальный, русский литературный язык, без всяких — привнесённых позже "-измов". С теми двумя бабками, мне общаться было гораздо сложнее — то и дело переспрашивали друг друга... У них какой-то сложный крестьянский местный диалект — которого, я в своём будущем даже и не слышал.
Заметив, что я не знаю некоторых самых элементарных по его мнению вещей, Михаил Ефремович обеспокоенно спросил:
— Извините, а кроме тифа контузии у Вас не было?
К тому времени, я уже в общих четах придумал свою "военную" легенду — содрав её с одной не так давно читанной автобиографической книжки, скачанной в Инете. Поэтому с готовностью:
— Как не быть? С контузией я в госпиталь в Вильно попал, а оттуда прямиком в польский плен. Первое время, я даже как меня звать и кто я такой не помнил! Ну а уже в концлагере подцепил сыпняк...
Затем, я грамотно перевёл разговор на другую тему, а уже в конце беседы, я обратился к доктору с необычной просьбой:
— Михаил Ефремович! Вы не могли бы написать мне справку о моей частичной амнезии — в результате контузии полученной в борьбе за Советскую Власть?
Не помешает если что, хоть как-то — да прикрыть мой "зад"! Ракушкин, видать был такого же мнения. Понимающе приподняв брови, он заговорщическим шёпотом ответил:
— Конечно, конечно... Обязательно выпишу Вам такую справку — чтоб, у "товарищей" возникало меньше вопросов.
Из "процедур" доктор Ракушкин только напоследок пощупал мой лоб, посчитал пульс и удалился, вспомнив про другого больного, из "лекарств" же прописав мне покой и обильное потребление пищи... Особенно высококалорийной — белковой.
Отец Фёдор грустно вздохнул после его ухода и отправился в сарай продолжать истреблять своё ушастое поголовье.
* * *
Видать, местный эскулап по всей Ульяновке растрезвонил — что в доме священника появились свободные уши!
С обеда, не успел я часок кемарнуть для более полного усвоения животных и растительных белков, жиров и углеводов, как поток посетителей накатился лавинообразно! И с тех пор, практически ежедневно, по десять — пятнадцать посетителей обоих полов, различных возрастов и занятий. Конечно, большинство — из местной интеллигенции или представителей бывших "имущих" классов и никого не смущало, что я только-только был красным командиром...
Парадокс!
Хорошо ещё, что каждый со своими "подношением" — что несколько попридержало геноцид ушастых пушистиков. Опять же — мне на руку: я как губка впитывал информацию, причём, мне не пришлось за ней бегать — носители информации сами ко мне являлись и сливали "самое ценное" в этом мире. Конечно, в основном это пустой полусельский треп — у кого, что там окотилось или опоросилось, кто с кем подрался или какая баба гуляет от своего мужика, а какая нет... Ну и ещё про литературу, искусство, историю и совсем немного про "политику". Но, попадались и, воистину "жемчужные зёрна"!
Ладно, про это потом...
Главное же, к концу своей болезни я полностью знал весь местный "расклад", что очень пригодилось в дальнейшем.
* * *
Не удержались от посещения и представители власти: САМ(!!!) Фрол Изотович Анисимов — Председатель волостной ячейки ВКП(б), Председатель исполнительного комитета волостного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (волисполкома) — соблаговолил посетить меня на третий день, прямо с утра. Действительно — бритый наголову, низкорослый — но крепенький такой мужичок... Чем то, он мне напоминает Чапаева из ещё не снятого фильма. Нет, не внешне — своими замашками-повадками провинциального фраера.
Сразу видно, любитель косить под "своего" — одет вызывающе по-простонародному, в видавшую виды солдатскую гимнастёрку, шаровары и шинель... Правда, сапоги на нём хромовые — офицерские и картуз того же происхождения.
Изрядно напрягало, что он смолил одну самокрутку с вонючим самосадом за другой, ничуть меня некурящего не стесняясь! Впрочем, здесь у них так принято — предъявлять "свой устав" в чужом "монастыре" не стоит.
С ним мы в основном поговорили про войну: он вспомнил про своё участие на "Германской", а я — прочитанные в книгах или виденные и запомнившиеся эпизоды из фильмов про Гражданскую.
Сразу было заметно, разное отношение — к разным войнам. Его воспоминания, в основном зацикливались темой избиения офицеров — уже после Февраля и особенно Октября... Как будто, солдату — воевавшему с пятнадцатого года и, вспомнить больше нечего — кроме этой мерзости.
Я представлялся, как дослужившийся до командира стрелковой роты РККА и, делая вид — что в истреблении моих "коллег" не видел ничего предосудительного, соловьём пел — рассказывая про "ратные подвиги" своей части под Вильно, Брестом и про последующий "драп" из-под самой Варшавы.
К слову сказать, я не сколько не наглел и обалденного вояку из себя не корчил — по большей части делая акцент на мелкие "бытовые" подробности военной жизни. Фролу Изотовичу, это ужасно понравилось! Он сам, войдя в азарт, перестал донимать меня рассказами о том, как стрелял в спины офицеров — поднимающих их полк в атаку во время Июньского наступления и, сам вспомнил великое множество "солдатских хитростей".
— Товарищ Анисимов, — внезапно меня торкнуло гениальной идеей, — а почему бы тебе не написать про это книжку?
— Зачем? — удивился тот.
— Как это, "зачем"?! Аполитично рассуждаете, товарищ! Впереди ещё не одна война с мировой буржуазией — молодые красноармейцы должны знать все премудрости старых бывалых солдат, которые помогут им выжить и победить.
Вижу, это показалось тому очень заманчивым предложением, хотя несколько смущаясь он признался:
— Хм... Гкхм... Да я и, писать то... Толком не умею!
Понятно: с тремя классами — редко кто становится писателем. Разве, если классиком объявят — как Максима Горького...
— Неужели, у тебя — как у главы волостного Совета, председателя волостной партячейки, — делаю как можно более выпуклые глаза, — уж и, секретарши с пишущей машинкой нет?!
— Ну, почему "нет", — он скромненько так, отвёл глаза в сторону, — есть! Секретарша есть и пишущая машинка при ней.
Мне уже "доложили", что с секретаршей из дворянок — привезённой им в голодном восемнадцатом году вместе с "машинкой" из самого Нижнего, местная власть "гуляет". Что ужасно не нравится его законной — ещё "дореволюционной" супруге, нажившей с Фролом Изотовичем троих детей. Как бы не половина всех местных новостей, про эту "Санту-Барбару"!
— Ну, так диктуй ей, что мне сейчас рассказал — а я потом литературно обработаю и, вместе пошлём в какое-нибудь издательство.
Я, несколько заговорщически подмигнул:
— Вся слава тебе — как автору, а гонорар — пополам... Всё "по-честноку"! Ну так как, Фрол Изотович?
Вижу — "загорелся", но ответил уклончиво — мол, подумать надо. Напоследок спросил — умею ли я ремонтировать автомобиль. После, такого же — уклончивого ответа: мол "посмотреть надо, что там за лохматина", председатель местного Сельсовета... Извиняюсь — Волисполкома, пожелал мне скорейшего выздоровления и попрощавшись удалился, пыхтя недокуренной "козьей ножкой".
Немного отдохнул: после товарища Анисимова — "посетителей" не было весь день! Распугал он их, как крупная щука — распугивает всякую мелочь в какой-нибудь луже...
* * *
Не обошли меня своим вниманием и правоохранительные органы в лице самого Начальника волостного (районного) управления милиции НКВД — какого-то там "уполномоченного", товарища Каца Абрама Израилевича.
Тоже блин — надымил куревом, хоть топор вешай и бей им товарища Каца по его кудрявой головёшке — что мне очень хотелось проделать!
Если товарищ Анисимов был похож на слегка приблатнённого лысого биндюжника — волей судеб усевшегося в кресло председателя колхоза и, до сих пор этот факт в полной мере не осознавший, то товарищ Кац был похож...
Просто на еврея, одетого в видавшую виды кожаную куртку!
Хотя глава местных милиционеров всем по ушам трёт про своё трудное детство в семье простого еврейского сапожника, его прежние дружки успели сболтнуть — что он был родом из достаточно обеспеченной семьи, владеющей ломбардом и десятков мелких лавок в каком-то восточнопольском местечке.
Как он здесь очутился?
Необъяснимый ничем вменяемым, акт властей Империи — при Великом отступлении из Польши в 1915 году, насильно выселивших евреев из "Черты оседлости" и расселивших их по всей России! Озлобленные и находящиеся буквально на грани выживания, они после Октября первыми шли в Красную Гвардию и ВЧК: во-первых, чтоб элементарно выжить среди чужого для них народа, а во-вторых — чтоб элементарно отомстить... Ведь, при выселении — а делали это по большей части казаки, с ними не церемонились! При малейшем подозрении в шпионаже в пользу Германии, евреев вешали без всякого суда и следствия. А при "эвакуации", множество их стариков и детей умерло в дороге от болезней и голода. Про утраченное имущество — за которое любой еврей удавится, я уже не говорю.
Многое в истории Российской Гражданской войны становится понятным, если знать влияние этого "еврейского" фактора — в частности пресловутое "расказачивание".
К великому сожалению, абсолютным большинством жертв их мести — были люди, никаким боком непричастные к их еврейским бедам.
И, этот по рассказам — из таких же!
Правда после того "восстания", Кац в значительной мере поубавил свою прыть, ну а потом и вовсе "остепенился" — женившись на дочери местного предводителя дворянства. Бывшего, разумеется...
Что самое поразительно, чему больше всего удивляются местные — так у них совет да любовь! Меня это впрочем, нисколько не удивляет: надо отдать им должное — у евреев отношение к женщинам довольно почтительное и, слабому полу это не может не нравиться.
К Абраму Израилевичу, у меня с первого взгляда появилась стойкая антипатия!
Ко мне он явился не один — а с двумя другими товарищами в форме и, его визит сразу стал напоминать то — ли арест, то ли просто — задержание. Мой названый отец забеспокоился было, но совершенно напрасно: всего лишь опрос в связи с моим "ограблением", хотя вроде — никто из нас заявление не писал.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
