Чёрные истории, сшитые белой ниткой. Одиночество

И вот мама дала мне денег и послала в магазин что-то там еще подкупить. А дядя Валентин отправился за мной. И чего уж в мою голову залезла эта мысль — не помню, но я почему-то думал, что он сейчас заберет у меня эти мамины деньги и купит себе водки. Или вина. Короче, я так бочком-бочком сам пошел покупать то ли колбасу, то ли сыр — тоже не помню. И тут вдруг кто-то как заорёт рядом: "Сашык!!!" Я чуть не обписялся. Потому что над ухом, громко и неожиданно. А это дядя Валентин гаркнул. Он всегда меня почему-то называл так — "Сашык". Не Саша. И бабушка меня так называла. И дедушка.

Короче, в магазине все покупатели и продавцы просто охренели. Такая немая сцена, как будто мой дядя не выкрикнул моё имя, а достал из кармана пистолет, выстрелил в потолок и заорал: "Спокойно, это налёт!" Ну, тогда таких слов никто не знал, это я просто рассказываю на примере, чтобы вы поняли, как всё это выглядело. Тем более, что дядя Валентин гордо стоял в центре магазина и ему как раз только и не хватало в руке пистолета.

Пока он так красовался, продавщица тихонечко быстро взвесила мне колбасы или сыра — не помню, и подтолкнула к выходу. Мол, беги, малой, пока тебя твой родственничек не прибил. А на ушко спросила меня так же тихонько — "Он что, тебя бьёт?" Короче, я прибежал домой, отдал маме покупки и хотел было куда-то забиться в угол. Фигвам! Причалапал дядя Валентин и мама послала его и меня... в подвал!

И вот здесь я реально зассал! Пойти с дядей, которого я только что опозорил в магазине, в тёмный и сырой подвал?! Чтобы он меня там прибил и мой холодный труп навсегда остался среди канализационных труб в теплотрассе? В общем, какого мужества стоило мне тогда принести из подвала банку с томатным соком, не знает никто. Я не сказал никому ни о том, что произошло в магазине, ни о том, чего я ожидал от дяди Валентина в подвале. Который, кстати, наверняка не думал ничего такого, а просто пошел со мной в подвал потому, что надо было включать свет. Точнее, свет там не работал — какой-то идиот разбил выключатель, поэтому дядя Валентин держал фонарик.

Спустя много лет я вспоминал свои детские страхи и посмеивался над фантазиями ребёнка. Как-то так получилось, что после того случая в магазине я почти что со своим дядей не общался. Или просто в памяти моей не остались воспоминания об этом. Я вырос, пошёл служить в армию, потом вернулся. А через некоторое время поступил в институт физкультуры.

К тому времени здоровье дяди Валентина совсем ухудшилось. Мой дед умер ещё когда я служил, а бабушка переехала жить к своей дочке — моей маме. Вообще-то я так подозреваю, что это я её выжил из её хаты. Я ведь не смог жить со своей мамой, потому что она могла достать кого угодно и когда угодно. Сам я после армии какое-то время жил в общежитии, потому что служил в армии сверхсрочно. А потом пришлось куда-то определяться. И я попросился к бабушке. Прошло полгода, и бабушка переехала к маме. А дядя Валентин ещё раньше получил отдельную квартиру.

Моя мама, конечно, умела выносить мозг. Но надо отдать ей должное — она могла выносить мозг тем, кому это было необходимо. Всяким там чиновникам, партийным деятелям. В общем, наши городские, а тем более, районные власти боялись её, как огня. И вот она походила по инстанциям и выяснила, что её брату — моему дяде Валентину — положена была от городского фонда отдельная квартира. Как инвалиду! Но квартирку кто-то "зажал" и дядя Валентин должен был становится бомжом. То есть, гражданином без определённого места жительства.

Я уже не помню, как там всё было, но, когда я вернулся из армии, бабушка жила ещё в своей половине дома, дедушка свою половину давно продал, уехал в село и там тихо умер. Зато дядя Валентин жил в отдельной однокомнатной "хрущёвке", как кум королю и сват министру. Ну, такая тогда была поговорка.

Конечно, какая-то там гнида в горисполкоме всё же моей маме пакость сделала — инвалиду второй группы, который уже еле ходил, выделили квартиру... на пятом этаже. В доме без лифта! В "хрущевках" ведь лифт не предусмотрен! В общем, дядю вселили, а дальше...

Мама плюнула и не стала больше бегать по инстанциям. Квартиру выделили, а снова начинать канитель — можно было и этой лишиться. А жить-то дяде где-то надо было! Так что он потихоньку стал привыкать к ежедневной гимнастике, которая стала для него эквилибристикой. То есть он с палочкой спускался с пятого этажа, ходил в магазин, покупал продукты, потом шёл домой, поднимался на пятый этаж... Потом готовил себе еду, ел — короче, жил. Раз или два в неделю мама или приезжала сама, или просила меня привезти дяде Валентину какую-то еду — баночку борща, мясо, помидоры-огурцы или там квашенную капусту, в общем, продукты. Пенсия у инвалида второй группы больше не стала, хотя, в целом, на жизнь ему хватало. На жизнь и на разукрашивание этой довольно тусклой жизни при помощи спиртного.

Дядя Валентин был одиноким. Пару раз выпивал с дружками, которых быстро нашел по месту жительства — таких же, как и сам, одиноких и несчастных инвалидов-алкашей. Но ему снова пару раз дали по голове в процессе обсуждения политической обстановки в мире, и после этого дядя пил уже в одиночестве.

Вначале я не мог понять этого чувства. Ну, живёт человек один, ну, нет у него рядом никого из близких — и что? Я сам в то время тоже был один, переживал какую-то свою трагедию неразделённо любви, какие-то свои проблемы решал, в общем, одиночество порой для меня было благом. И потому оно было благом, что в любой момент я мог пойти, куда угодно! Встретиться с кем угодно! Не говоря уже о том, что я был молод, здоров, полон сил и надежд! Мне не было еще и 30 лет!

А моему дяде было уже почти 50. При этом он выглядел, как сущая развалина — еле ходил, даже по квартире передвигаясь с палкой. У него почти не было зубов, а уж какие головные боли он испытывал — я даже и не знал. Подозреваю, что и пил он оттого, чтобы заглушить эти боли. А может и ещё от чего?

И он жил совершенно один! Причем, через некоторое время его самочувствие ухудшилось, и дядя Валентин вообще перестал выходить из квартиры! Он просто не мог, не имел сил спуститься со своего пятого этажа, выйти во двор, просто погулять по улице! У него только и получалось выйти на балкон, чтобы подышать свежим воздухом! То есть, мой дядя в какой-то момент превратился в узника своей собственной маленькой квартиры! В заключённого! Который приговорил сам себя к высшей мере наказания — к пожизненному сроку заключения! И он стал для него посмертным сроком...

Моему дяде Валентину повезло — он получил квартиру в самом центре города! Причем, прямо напротив нашего телецентра. А я там как раз в то время на телевидении и работал. Каждый день туда ходил и даже не сразу узнал, что мой родной дядя живёт напротив моей работы. Ну, мы часто занимаемся своими проблемами, думая, что они самые важные, но не поднимаем глаза вверх и не смотрим по сторонам. Но если бы делали это почаще, то замечали бы вокруг много ещё чего, а не только свои проблемы.

Вот так и я слишком поздно узнал про проблемы моего дяди. А поскольку всё равно работал рядом с его жильем, то, конечно же, иногда забегал к нему, приносил что-то поесть или покупал продукты в магазинчике рядом. Порой приезжал к маме, забирал у неё пакет и отвозил к дяде Валентину. Поскольку я мог от мамы привезти намного больше, нежели она — то на машине студийной меня подбрасывали, то я такси мог вызвать. Да и на транспорте мне было удобнее становиться курьером, нежели моей маме. В общем, в тот день, когда я привозил дяде Валентину мамин пакет, у него был праздник.

Когда у человека мало радостей в жизни, то каждая мелочь может подарить ему немного счастья. Например, не так давно моя 12-летняя дочь, плямкая на кухне своей любимой вкусняшкой, кажется, сыром "косичка", глубокомысленно произнесла: "Когда я ем — я счастлива!" А потом, немного помолчав, добавила: "Еда — мой антистресс!" Вот что надо ребёнку? Вкусняшку какую, игрушку, фильм посмотреть? И он счастлив!

Взрослому человеку для счастья нужно побольше. Но когда у него всё плохо, когда остаётся мало хорошего в жизни, то и малость покажется благом. У меня часто так бывало, что, когда все хреново, даже какой-то просвет, совсем небольшой, становится просто каким-то огромным и ничем не перекрываемым счастьем. Это как если вот у тебя что-то сильно болит, а потом — раз — и перестало. Зуб, например, или там живот, голова, нога, рука — неважно. И вот момент, когда боль уходит — это счастье!

Я не знаю, как у моего дяди Валентина складывались отношения с собственным здоровьем, что у него болело, как часто и как сильно. Подозреваю, что боли у него были. Еще у него были болезни, когда, может, болей и не было, но эти болезни всё равно не приносили радости. Если у человека, например, просто не сгибается нога — то что здесь хорошего? А если рука тоже не сгибается? И вообще, если куча проблем с организмом? Нет, были бы деньги, доктора — то, конечно, эти проблемы решаются. Хотя бы частично.

У дяди Валентина, кроме его пенсии, денег не было. На еду и какие-то лекарства хватало, на водку хватало. Хотя это, в общем-то, водка тоже была для него лекарством. У него не было телевизора — он слушал радио. Был у него телефон, но потом один раз по пьяни он его разбил — и телефона не стало. Впрочем, а кому мой дядя мог позвонить, с кем пообщаться? С мамой моей, своей сестрой? О чем? Что ему передать из еды? Друзей у дяди Валентина не было, его бывшая жена и дочка с ним не общались и, кажется, вообще не знали, где он и что с ним. С соседями он так и не познакомился, не дружил с ними. И вообще, мой дядя Валентин из веселого и довольно остроумного мужика превратился в законченного алкаша, мизантропа и нелюдимого бирюка. Хотя, надо отметить, присутствия духа окончательно не терял.

Помню, однажды я у себя на телецентре бухал с коллегами и с чего-то решил зайти к нему в гости. А поскольку был сильно пьян, то, ворвавшись к нему в квартирку, случайно рукой выбил в кухонной двери стекло. Дядя посмеялся на следующий день, когда я пришел к нему извиняться, пожурил меня за пьяную выходку. Сам же пошутил, что я еще не научился пить и ему надо мне преподать пару уроков. Увы, он успел преподать мне только один урок. Но я запомнил его на всю свою жизнь!

В тот день мама просила меня забежать к дяде Валентину и занести ему банку с борщом, сало, котлеты и что-то еще. А я отмахнулся, но пакет взял и сказал, что потом. Закрутился, было много съемок, в общем, я зашел к нему только через день...

...Он лежал на кухне, на полу. Под ним были осколки банки из-под солёных огурцов, видимо, дядя Валентин хотел достать огурец и в этот момент то ли споткнулся, то ли потерял сознание. На кухне у него всегда был бардак, не мудрено было с его координацией и больными ногами споткнуться. Но, возможно, всё же дядю подвела голова — кто знает?

Я стал пытаться его приподнять, но он — и так кабан тяжелый — на этот раз был просто неподъёмный. К тому же он был полностью голый! Он всегда хвастался, что, мол, у себя в квартире — хозяин, и даже зимой ходит по ней голышом. Как раз была зима, но квартира была тёплая, тем более, пятый этаж — поверху проходила магистральная труба с горячей водой. Так что в этом плане дяде тоже повезло: в его квартире зимой была Африка.

Я тащил дядю Валентина, но руки скользили, а он... он был, как труп. Хотя что-то вроде как пытался мычать. Или мне просто это казалось? Его глаза не реагировали, они жили какой-то своей жизнью. Нет, они не были мёртвыми, но и живыми их назвать было нельзя. Дядя Валентин находился где-то уже на полдороге, уже не здесь, но ещё и не там. А что надо было с ним делать — я не знал! Я послушал пульс — сердце работало. Еле-еле. Глаза не закатились, просто они смотрели как бы сквозь меня... Я дотащил его тело до санузла, еле втащил его в ванную, открыл воду...

В хрущевке, чтобы включить горячую воду, надо вначале включить газовую колонку. И я, когда включил её, забыл сразу же открыть ещё и кран с горячей водой. Потом, когда я этот кран открыл, сразу полился кипяток. И дядя Валентин, находясь в ванной, рефлекторно одёрнул свою ногу, когда горячая вода попала ему на ногу. Тело его ногу одёрнуло. То есть, он всё же не был трупом, он был ещё жив!

...Когда примчались родители, мы попытались как-то помыть дядю Валентина — всё его тело было в раздавленных огурцах, осколках стекла, каком-то мусоре... Мы помыли его, пытаясь как-то всё же понять, что с ним. Но мы ведь не были медиками...

Приехавшие врачи со "скорой" ничего не сделали.

— Мы трупы не возим! — сказал худенький пожилой доктор, осмотрев дядю Валентина, пощупав его пульс и даже посветив в глаза каким-то фонариком.

— Как же так, какой труп, он вон ногу одернул, когда его обожгло... — попыталась скандалить моя мама.

— Остаточные рефлексы. — заметил доктор, собрал чемоданчик и ушёл. Следом ушёл и фельдшер, посоветовав вызвать "труповозку".

Мы положили моего бедного дядю Валентина на его старенький диван. Мама навела порядок на кухне, прибрала там осколки, в общем, привела кухню в нормальное жилое состояние. Кстати, там было довольно холодно — дядя Валентин двое суток, скорее всего, пролежал на полу в кухне без движения. А я к нему так и не зашёл...

Если бы я не забыл, не отмахнулся, если бы зашёл сразу?...

Приехала труповозка — УАЗик типа "буханка". Мы схватили за края ковра, на котором лежал дядя Валентин, и потихоньку, вчетвером, понесли его вниз с пятого этажа... Так он и отправился в свой последний путь.

Похорон не было. Дядю похоронили за счёт бюджета, как хоронили бездомных, одиноких, стариков из домов престарелых и прочих подобных граждан. Я уж не помню, как всё было, если честно — меня там не было. Мы уже позже, в мае, на "гробки" пришли на могилу дяди Валентина. Мы её еле нашли — его похоронили в какой-то безымянной могиле, без креста, под номером. Поэтому маме пришлось просматривать списки похороненных и по дате искать могилу своего брата.

Мы сидели на краю огромного кладбища. Не было ни столика, ни оградки, ни креста — ничего не было. Мама немного расчистила могилку, сорвала бурьян, мы как-то присели рядом, достали водку, закуску, помянули душу усопшего... Мама всплакнула, мол, братец беспутный, так ты и закончил свой путь...

Мне было грустно. Вот так жил человек, пусть, не совершил в жизни ничего, ну, вот, хотя бы дочку после себя оставил, никому ничего плохого в жизни не сделал, а вот на тебе! Вывезли в ковре и закопали, как собаку! Ни креста, ни оградки! Как-то всё не по-человечески вышло...

И вот тогда я на всю жизнь запомнил этот урок, который мне преподал моя дядя Валентин. Урок этот был очень простым — никогда не оставайся совсем один! Всегда у тебя должны быть люди. Которые тебя любят, о тебе помнят и без тебя не могут! А если у тебя тоже есть такие люди, то это вот и называется счастье!