| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Быстренько пробежавшись по своим бумагам ещё, она отрицающе машет головой:
— Боюсь, из-за финансовых затруднений — наше кафе даже этих бездельников больше не потянет.
Со всей решительностью возражаю:
— Неправда! Хороший поэт стоит тех денег, а это — очень хорошие поэты! Может, стоит попытаться поднять доходность предприятия — а не разгонять именитых дольщиков?
Возмущается:
— Да, каким же образом, Серафим Фёдорович?! На завтраках и обедах мы почти ничего не зарабатываем, основная прибыль начинает идти только после одиннадцати вечера... Но в два часа ночи нам приходится закрываться! И как Вы мне посоветуете поднять прибыль при таком законе?
Подняв указательный палец вверх, спрашиваю:
— Уточните: это закон государственный или самодеятельность московских властей?
Растерялась:
— Ннн... Не знаю, как-то не интересовалась. Извините!
— Вот это и плохо — законами, надо не просто интересоваться... Их надо ЗНАТЬ!!!
Сам-то я очень тщательно подготовился к затеваемому, получив подробнейшие консультации у Брайзе Иосифа Соломоновича — нашего зэка-юриста, опытнейшего московского адвоката.
Были ещё и проблемы с налогами — "финиспекция" придирается за каждую мелочь, вроде договоров с частниками о поставках продуктов — то да сё.
Лишь развожу руками:
— Здесь мы с вами практически бессильны, Надежда Павловна! Налоги — это любимая "мозоль" государства и, топтаться на ней — я бы никому не советовал.
Плати налоги вовремя и спи спокойно!
Однако, на сегодня пора закругляться. Почаёвничав "на посошок" с, без пяти минут хозяйкой заведения, встаю:
— Предоставьте решать проблемы с законом мне, Надежда Павловна. Сами же немедленно начинайте скупку долговых обязательств.
Прощаюсь, раскланиваюсь и на выход. Уже в дверях она меня останавливает:
— Чуть не забыла: Яша Блюмкин про Вас часто спрашивал — пока не пропал куда-то. Кажется, в последний раз я видела его прошлой осенью...
* * *
Насколько мне известно, Яков Блюмкин осенью 1923 года был восстановлен в ОГПУ и, по заданию его Первого заместителя председателя — Вячеслава Менжинского, был послан в Палестину создавать ближневосточную резидентуру для советской внешней разведки. Ближний Восток в то время являлся подмандатной территорией Великобритании — против неё и была направлена тайная деятельность "террориста номер один".
Получив агентурную кличку "Джек" (у моего соседа "там" — собаку так звали!), Блюмкин поселился в городе Яффа под видом мелкого предпринимателя — владельца прачечной. Естественно, предприятие являлось весьма удобным местом для встречи резидента "Джека" с агентами, информаторами и связниками. Ведь, заходившие в прачечную клиенты с корзинками грязного белья — никаких подозрений не вызывали.
Шпионские успехи Блюмкина мне неизвестны — возможно их и не было вовсе. По крайней меры об убийстве какого-нибудь посла в тех краях — в моём "винчестере" инфы нет.
Какой из него "разведчик" можно понять по тому, что уже весной этого года — Яков будет (или уже) отозван обратно в Союз, оставив приемника.
Читал такую байку...
Якобы загримированный под иудея-ортодокса Блюмкин плыл на пароходе, как вдруг на крутой волне упала за борт и стала тонуть девушка-англичанка. Мол, наш "террорист" тут же бросился в бурное море ее спасать и, в воде накладные пейсы и борода у него отклеились и скрылись в пучине морской. Пассажиром с резко изменившейся внешностью заинтересовалась имевшаяся на борту судна британская "МИ-6" и, Блюмкину срочно пришлось "делать" ноги из "Земли Обетованной".
Зная немного Якова, бьюсь об заклад — ставя свой "роялистый" лазерный дальномер против спичечного коробка опарышей для рыбалки, что это байка им самим высосанная из пальца или ещё какого (ещё хорошо, если своего!) места.
Как бы там на самом деле не было, на этом разведывательная деятельность нашего "террориста" кончится и, начнётся контрразведывательная!
— ...Уж, не случилось ли что ?
— А что может случиться с подобной личностью, Надежда Павловна? — сказал я уходя, — "всплывёт" рано или поздно — куда оно денется.
И будет в прорубе болтаться до самой своей "окончательной утилизации" в ноябре 1929 года.
* * *
Первая часть плана удалась блестяще, просто без сучка и задоринки!
Официальная весть о том, что "Стойло Пегаса" выставили на торги за долги перед "Моссоветом" — обрушило "рынок" его частных долговых обязательств, а умело пущенная сплетня, что здание кафе просто-напросто изымается властями столицы под рабочий клуб завода Михельсона — превратила их в простой бытовой мусор.
Надо пояснить, что со времён основания в 19-ом году практически весь персонал заведения — женский (кроме разве что румын-музыкантов в вышиванках) и, Надежда Павловна — найдя к каждой индивидуальный подход, действовала через них.
Дружный коллектив баб — это непреодолимая сила!
Короче, 28 апреля аукциона по продаже "Стойла Пегаса" не состоялось — он произошёл несколько раньше и, это был не совсем такой аукцион — каким он был в "реальной" истории...
Вернее, это был — совсем другой аукцион!
Но про него чуть позже.
"Первый акт" происходил почти без моего участия и, второй так же — прошёл без меня.
Выкупив, чуть ли не буквально "за копейки" почти все долги, Надежда Павловна созвала на общее собрание поэтов-акционеров (это так — для рифмы, среди них были не только поэты): Брюсова, Мейерхольда, Якулова, Шершеневича, Мариенгофа... И других до кучи, имена которых не столь известны. Как стальной рукой в замшевой перчатке — она поставила им условие: они не вмешиваются в менеджмент заведения — получая за это хоть и, небольшой — но твёрдый процент от его доходов:
— Согласитесь: всё же лучше иметь малое — чем вообще ничего!
Те, видно давно махнув рукой на хоть какие-то доходы, легко согласились. Единственно, имажинисты — единогласно были против участия Есенина в доходах:
— Его здесь нет, значит — он сам добровольно отказался от своей доли.
Вообще, они имели на своего бывшего лидера страшно большой "зуб" — сравнимый по размерам с бивнем давно вымершего мамонта, за предательство по их мнению — самой идеи имажинизма.
Поэтов-профессионалов в столице в те времена насчитывалось не менее пары тысяч — не считая "понаехавших" со всех сторон страны любителей, превратившихся в литературных бомжей. Все они почти без исключения объединились в "поэтические школы", течения, направления: "ничевоки", "имажинисты", "конструктивисты", "акмеисты", "парнасцы", "заумники" и многия, многия, многия... Эти группы, с непримиримостью гвардейцев кардинала и мушкетёров короля — враждовали друг с другом за место под "поэтическим Солнцем".
Сблизившись с "мужикствующими", даже чуть было не возглавил их (едва не став редактором соответствующего журнала по предложению самого Троцкого!) Есенин позировал себя как перебежчик. Возможно, лишь тот скандал с евреем-чекистом, суд и последующее лечение от "депрессии" в больнице, помешало Сергею Есенину стать лидером ново-крестьянского движения в советской поэзии.
Такого "идейного" предательства движения, имажинисты простить ему не могли!
Короче, бывшие друзья и соратники решили кинуть ренегата-изменника на бабки... Но, Надежда Павловна — баба тёртая и закалённая в последние годы житейскими и бытовыми трудностями и, мною лично проинструктированная, показала им пачку "долгов":
— Вот его и ваша "доля"! И как её распределять — решать буду я.
Поэта в России обижать нельзя — даже, если у него сложный характер и с ним много проблем.
А вот насчёт переименования "Стойла" в "Ясли" члены "Ассоциации вольнодумцев" упёрлись и стояли насмерть — как корниловцы на Малаховым кургане.
Ладно, чёрт с вами — нехай будет "Стойло", надо и на уступки иногда уметь идти!
Да к тому же, хоть меня от него корёжит — как вампира от серебра, это давно устоявшийся — всем хорошо известный брэнд.
Основным же условием для получения "отцами-основателями" своей доли маржи, была коммерческая тайна:
— Широкой публике не должно быть известно, об вашем — фиктивном по сути, участии во владении и управлением этим заведением. В ваших же интересах об этом помалкивать, граждане дольщики!
* * *
После обеда следующего дня, мы с Надеждой Павловной и старичком-бухгалтером — помогающему ей вести "итальянскую", сиречь — двойную бухгалтерию подсчитали выручку. За вычетом текущих расходов, налогов и отчислений мнимым акционерам заведения — оставалась довольно внушительная сумма.
Посидели над тремя книгами бухучёта — главной, мемориальной, кассовой, пощёлкали деревянными счётами — сверяя дебит с кредитом, внимательно просмотрели "оправдательные" документы в папках с скоросшивателями.
— Всё в полном ажуре!
Проводив Николая Алексеевича, удалившегося мелкими шашками вприпрыжку, управляющая АО "Стойло Пегаса" выжидающе-понимающе посмотрела на меня:
— Если Марк Бернес не промедлит со своей долей, на ремонт и реконструкцию кафе вполне хватит.
— За этим парнем, Надежда Павловна — не заржавеет! Уверен в нём — как в самом себе. Думаю, первый транш должен прийти вот-вот...
Посмотрев на потолок, уточнил прогноз:
— ...Возможно, даже сегодня вечером.
* * *
Поговорили ещё с часок-полтора, обсуждая кой-какие несущественные детали.
Вдруг — я как будто выкатываю большой астраханский "арбуз" из багажника горбатого "Запорожца":
— А теперь, Надежда Павловна, пишите заявление в ОГПУ!
— Хихихи... Вы шутите?
Предельно строго:
— Про такие вещи — как "заявление в ОГПУ", не шутят.
Не может понять:
— "ЗАЯВЛЕНИЕ"?! В ОГПУ?! ЗАЧЕМ?!
— Затем, чтобы повысить доходность акционерного предприятия. Или, Вы — против?
— Нет, не против!
— Тогда пишите, не саботируйте против самой себя.
В полной панике:
— Объясните, Серафим Фёдорович: КАК, КАКИМ ОБРАЗОМ?!
— Я уже сказал Вам, Надежда Павловна — "зачем". А "каким образом" — это уже сугубо мои проблемы.
С воистину "воробьянинским" апломбом:
— Писать донос в ЧК... НЕ БУДУ!!!
Хитро улыбаюсь:
— Даже на коммунистов?
— ...Что? "На коммунистов"?!
— Вы не ослышались, Надежда Павловна! Именно на коммунистов, или если Вам так угодно — на большевиков.
Та в ужасе:
— Вы в своём уме, Серафим Фёдорович?
Достаточно резко переспрашиваю:
— А как Вы сами считаете — в своём ли я уме?
Молчит...
— Пишите заявление в ОГПУ на Моссовет — по обвинении его руководства в саботаже. Если не знаете как, я Вам продиктую.
Склонив голову на бок, подумал и утвердительно кивнул:
— Да... Пока обвинения в саботаже — вполне достаточно, а там видно будет.
Берёт перо в руку и вздохнув тяжело:
— Надеюсь, Вы знаете — что делаете, Серафим Фёдорович... Диктуйте!
* * *
В те дни, не одна Надежда Павловна написала подобные заявление.
По заранее составленному списку, мы с Мишей Гешефтманом за три дня объездили все московские предприятия общепита — с количеством столиков более десяти. В этот раз Мишка умудрился арендовать автомобиль с шофёром, да ещё и при форме. Правда, тот был боец пожарной охраны... Да кто у водилы — везущего двух чекистов, будет служебное удостоверение спрашивать? Тем более — водительские права, которых ещё и в помине нет.
А моя "гэбэшная" ксива была в полном порядке!
Если к ней не особенно присматриваться, конечно... В этот раз я принял облик офигенного "великодержавного шовиниста" — откуда-нибудь из под Рязани с соответствующим говорком и, "корочку" имел на имя Лиходеева Ивана Ивановича.
Миша же, был загримирован под эдакого молодого и достаточно интеллигентного на вид — но очень перспективного "Малюту Скуратова". Документа на руках он не имел, зато нёс в них большой кожаный портфель — из которого нет-нет да и, выпали в нужный момент хирургические инструменты для аутопсии — одолженные в одном из московских моргов.
Классика жанра: добрый и злой налётчики... Извиняюсь — чекисты!
Естественно, сперва приходилось успокаивать собеседников — особенно нэпманов, впадавших в суетливую панику или парализующий ступор при одном только появлении двух представителей "кровавой гэбни". Однако, вопреки от нас ожидаемому — мы с Мишей вели себя мирно, вопросы задавали вежливо и участливо и, такой "когнитивный диссонанс" — растапливал без остатка лёд недоверия, открывал людские души и вызывал на разговорчивую доверчивость.
— Наш разговор не привнесёт в вашу привычную жизнь никаких последствий, гражданин хороший, я имею в виду — отрицательных последствий. Мы всего лишь изучаем положение дел, чтоб предпринять меры — способствующих улучшению вашей же предпринимательской деятельности.
На этом месте я обычно сблизившись, пристально смотрел в глаза собеседника, а Миша гремел инструментами в портфеле:
— Или, Вы против? Если Вы против — пишите заявление, что Вы — "против"... НУ?!
В этом месте меня всегда (без исключений!) суетливо-поспешно перебивали:
— Да, нет — что Вы! Я — ЗА!!!
Принимаю несколько расслабленный вид и с довольной улыбкой сытого хищника:
— Всегда очень приятно иметь дело с единомышленником.
Далее, после располагающей к максимальному доверию пустопорожней трепотни и вопросов не имеющих отношение к делу, разговор с хозяевами-нэпманами, управляющими или арендаторами — вёлся в таком конструктивном ключе:
— У "Отдела по борьбе с экономическими преступлениями и саботажем", "Объединённого Государственного Политического Управления" — такой к Вам вопрос: почему так малы налоговые отчисления от вашего заведения? Вам что-то или кто-то мешает? Что нужно нам с вами предпринять, чтоб повысить его рентабельность и соответственно — налогоотдачу?
Почти все на первое место ставили невозможность работать по ночам, а если кто-то не ставил — то я ему подсказывал.
— До революции наш ресторан работал круглую ночь. А здесь только "веселье" начинается, как приходится закрываться — иначе нарвёшься на крупный штраф.
— Вы обращались к кому-нибудь с предложением продлить время работы ресторана?
— Обращался. Но, знаете ли, это...
— Куда именно?
— В "Моссовет".
— К кому именно?
Обычно, ссылались на "забывчивость", но иногда называли Ф.И.О. вполне конкретной "аварии ".
— Что он Вам ответил?
Во всех случаях — ни ответа, ни привета.
— Почему Вы не обращались в органы ОГПУ? Ведь, не предоставление налогоплательщику возможности зарабатывать — есть государственное преступление должностных лиц!
Кто-то оправдывался, большинство просто молчит потупив очи.
— И сокрытие преступления — тоже есть преступление перед народом!
Тут уж, нэпманы обычно начинали заметно беспокоиться и слегка "дёргаться".
— Однако осознание собственной вины, чистосердечное раскаивание в содеянном и готовность сотрудничать с правоохранительными органами...
— Я готов!
— Не сомневаюсь. Раз готовы с нами сотрудничать, пишите заявление: "Я, имярек...".
Однако около половины предпринимателей, видно имея какой-то отрицательный опыт такого "сотрудничества" — несмотря ни на что, отказывались писать донос на "Моссовет". Форма отказа была самой разнообразной: от категорического "не буду!" — до классического падения в обморок.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
