Кровь на эполетах (3 главы из романа)

Ладно, то забота высокого начальства, не моего, капитанского, ума дело. Весть о том, что французы пойдут на Малоярославец, я до Кутузова довел, и он, вроде, поверил, а вот как поступит, не знаю. Надеюсь не придется, как в моем времени, биться за жалкий городишко с населением в полторы тысячи человек, заваливая улицы горами трупов. Мне бы со своими проблемами разобраться. По возвращению из Москвы мой полковой командир и друг Спешнев дал капитану Руцкому под начало батальон. Неплохой карьерный рост, если вспомнить, что в своем времени я был сержантом запаса, а здесь начал войну вольным стрелком в егерской роте. Но высокая должность предполагает такую же ответственность. Под моим началом полтысячи человек. Большинство из них — новобранцы из московского ополчения. Строй знают плохо, стреляют — того хуже. Русское егерское учение в этом времени довольно передовое, но требует долгой подготовки. Егерь должен уметь не только метко стрелять и быстро заряжать ружье, но и слаженно действовать в рассыпном строю, парами и в одиночку. И вот как обучить этому в короткий срок? Хотя новобранцы, нужно отдать им должное, стараются. Боевой дух на высоте. Они знают о сгоревшей Москве и том, что там вытворяли французы. Рвутся мстить. Только это нужно умеючи...

— Ваше благородие! Дозвольте обратиться!

Поднимаю глаза от котелка. Передо мной замер солдат в сером мундире и фуражной шапке — новобранцев не успели переодеть в зеленую егерскую форму. Мои тоже в сером ходят, и на пегий строй, когда ветераны и новобранцы стоят вместе, смотреть больно.

— Обращайся.

— Их высокоблагородие подполковник Спешнев приказывают прибыть к нему.

Ага, посыльный.

— Передай господину подполковнику, что непременно буду. Вот только кашу доем.

В глазах солдатика изумление и испуг. В его представлении полковой командир — нечто вроде живого бога, чьи повеления следует исполнять немедля, желательно бегом. А тут офицер младше чином позволяет себе... Отсылаю посыльного жестом руки. Это для него Спешнев бог, для меня же — друг и товарищ, хотя и командир, конечно. Ничего срочного у Семена быть не может. Откуда знаю? Так у его избы, которая хороша видна от моей палатки, царила бы суета. Но таковой не наблюдается, следовательно, и беспокоиться незачем.

Отставляю в сторону котелок. Каши осталось еще много, но я сыт. Остатки Пахом доест, это его порция. Пахом подносит второй котелок с заваренным прямо в нем чаем. Он успел отстояться, листочки осели на дно. Несколько глотков. Чай без сахара, но все равно вкусный. Это не пыль в пакетиках, которую я потреблял в своем времени. За чай маркитанты дерут безбожно, но я не экономлю. Ставлю теплый котелок рядом с тем, в котором каша, денщик допьет. Пахом подает кивер и перевязь с палашом. Мне, как пехотному офицеру, положена шпага, но я, вспомнив прочитанную в своем времени книгу о приключениях стрелка Шарпа, поручил денщику раздобыть палаш. Герой Корнуэлла выбился в офицеры из рядовых, что, к слову, в Британии великая редкость в отличие от России, и не умел фехтовать, поэтому и выбрал такое оружие — простое и смертоносное. Из меня тоже фехтовальщик как из песка пуля, вот и озаботился. Пахом поручение выполнил, купив у казаков французский кирасирский палаш модели "XI", то есть с двумя долами на клинке. Сделали их для облегчения оружия, но все равно палаш в железных ножнах весит около трех килограммов. Наплевать — силой меня бог не обидел, да и передвигаюсь я большей часть верхом. Зато клинок перерубает деревцо толщиной с мое запястье, если, конечно, ударить наискось — проверял. В бою, если дойдет до рукопашной, придется к месту. Это не шпажонкой тыкать.

В полковой избе, кроме Спешнева, обнаружилось несколько незнакомых офицеров в новеньких мундирах, которые при моем появлении вытянулись в шеренгу. Скользнув взглядом по юным лицам — салажня, я бросил ладонь к киверу.

— Здравия желаю, господин подполковник! Командир батальона капитан Руцкий прибыл по вашему приказанию.

— Здравствуйте, господин капитан! — кивнул Семен. — Проходите, знакомьтесь. Командир дивизии прислал нам офицеров на вакантные места в полку общим числом шесть. Вам, как Георгиевскому кавалеру, предоставляю право выбрать первому. Разрешаю взять троих.

Ага, Паскевич внял нашим просьбам и похлопотал. Ротами в моем батальоне командуют офицеры из унтеров, двое из которых произведены в чин после Бородинской битвы. Службу знают хорошо, но не хватает знаний. Один и вовсе неграмотный. Наличие толкового субалтерна , хотя бы одного в роте, лишним не будет.

— Благодарю, господин подполковник, — отвечаю Спешневу и поворачиваюсь к офицерам. — Представьтесь, господа. Начнем с вас, — указываю на правофлангового.

— Прапорщик Козлов!

— Имя, отчество?

— Иван Викторович.

— Полных лет?

— Семнадцать.

М-да...

— Вы? — указываю на следующего.

— Прапорщик Плетнев Георгий Матвеевич, — и тише: — Шестнадцать лет.

Они б еще из детского сада прислали... В солдаты берут рекрутов возрастом от 18 до 35 лет, а вот офицером можно стать и в 12 — это если ваш папа вельможа и ухитрился записать сына в полк ребенком. Я, однако, не предполагал, что детей станут отправлять на войну. Дальнейший опрос подтверждает подозрения: самому старшему из офицеров 18 лет. Подбородки и щеки прапорщиков явно не видели бритвы, зато румянца полно. И вот как с такими воевать?

— Кто из вас, господа, бывал в бою?

Молчат. Ясно.

— Как давно произведены в чин?

— Месяц назад, — отвечает ломким баском Козлов.

— Все?

— Так точно. Мы из одного полка, были унтерами.

Понятно. Обычный путь дворянских сыновей из небогатых семей, Спешев тоже так начинал. Три месяца в унтер-офицерах, после чего первый офицерский чин. Строю и ружейным приемам их обучили — и на том спасибо.

— Кто умеет ездить верхом, поднимите руки!

Ага, все. Для помещичьих детей это норма.

— Кто знает французский?

Глаза в пол. Никто. Ясно: бедному дворянину, особенно в провинции, не за что нанять учителя детям.

— Кто стрелял из штуцера?

Двое. Козлов и Плетнев. После колебания руку тянет коренастый прапорщик с пушком на верхней губе. Тутолмин его фамилия, если не ошибаюсь. Имя, отчество, как у Брежнева — Леонид Ильич.

— Что так робко, господин прапорщик? Стреляли или нет?

— Пару раз, господин капитан. Батюшка штуцер сильно берег и не позволял мне брать. Обычно из ружья палил.

— И как?

— На пятьдесят шагов кабана валил одной пулей.

— Так вы у нас охотник?

— Так точно, господин капитан! Сызмальства.

— Кто еще?

Руки тянут Козлов и Плетнев. Ясно.

— Что ж, беру этих троих.

Это я Спешневу.

— Забирайте! — кивает он. — Сами определите, в какой роте кому служить. Подадите мне список.

— Слушаюсь! Разрешите идти?

— Идите.

Наедине мы с Семеном обходимся без официоза. Но сейчас нельзя — молодежь смотрит.

— За мной... — командую, чуть не сказав: "Малышня". — Господа.

В сенях прапорщики подхватывают с пола ранцы, привычно размещая их за спинами.

— Это все ваши вещи? — спрашиваю.

— Так точно, господин капитан! — отвечают нестройно.

Понятно. Беднота.

— Лошадей, как понимаю, нет?

В ответ смущенные улыбки. Глупый вопрос. Верховая лошадь стоит от ста рублей, и это самая неказистая. Вьючная подешевле, но у пацанов и столько нет. У прапорщика жалованье 125 рублей в год, да и эти деньги они увидят нескоро. Жалованье выдают трижды в год, я свое первое получил на днях.

— Дадим. Я не зря спрашивал об умении ездить верхом. У нас конный батальон.

— Как же так? — удивляется Козлов. Он, похоже, самый бойкий из троих. — Нам говорили, что служить будем обычном егерском полку.

— Полк пехотный, но мой батальон конный. И артиллерия своя имеется. Пять пушек. Слыхали о таком?

Крутят головами. Да, учить их еще и учить.

— Голодны?

— Спасибо, нас накормили, — поспешил Козлов.

— Тогда идемте.

Отвожу пополнение к своей палатке, усаживаю на попону. Сам устраиваюсь на седле.

— Итак, господа. Вакансий у меня в батальоне много. Должности субалтерн-офицеров свободны все. Свободно место младшего офицера при командире батальона. Есть желающие его занять?

Молчат. Ясно: воевать рвутся.

— Что ж, пойдете субалтернами. Уведомляю, что ваши ротные командиры из унтеров. Один из солдатских детей, двое — из крепостных. Из последних один неграмотен. Вы, как понимаю, потомственные дворяне?

Кивают.

— Предупреждаю, что не потерплю пренебрежительного отношения, и, тем более, насмешек в отношении ротных командиров. Они стали дворянами, получив чин, но, в отличие от вас, выслужили его кровью. Прошли не одно сражение, бились под Салтановкой, Смоленском и Бородино. Все отмечены знаком Военного ордена. Вам у них еще учиться и учиться. Понятно?

— Так точно, господин капитан! — подскакивает Козлов. — Не сомневайтесь. Мне батюшка, отправляя на службу, говорил: "Унтера слушаться, как отца родного!"

— Мудрый у вас батюшка. Офицер?

— Штабс-капитан. Вышел в отставку, получив ранение под Фридландом. Ногу там потерял.

— Геройский у вас отец. Садитесь, прапорщик.

Козлов, довольно улыбаясь, опускается на попону. Приятно, что отца похвалили.

— Вопросы есть?

— Почему вы спрашивали про штуцера? — интересуется Тутолмин.

— Вы будете из них стрелять.

Парни переглядываются.

— Офицеру не положено, — басит Плетнев и добавляет смущенно: — Вроде.

— В линейной пехоте не положено, но вы прибыли в егерский полк, причем, особый батальон, — поднимаю к небу палец. — У нас все стреляют, и я в том числе. От ваших шпаг в бою толку мало. Пахом, подай штуцер! — командую денщику, который примостился в сторонке и греет уши. Любопытный.

Денщик ныряет в палатку и возвращается со штуцером в руках. Жестом показываю отдать его прапорам. Штуцер идет по рукам. Пацаны во все глаза разглядывают оружие: взводят курок, открывают полку, заглядывают в дуло. Оружие, впрочем, держат правильно, не направляя ствол на людей. Обучили.

— Красивый, — заключает Тутолмин, возвращая мне штуцер. — И легкий. На заказ делали?

— Трофей. Принадлежал польскому шеволежеру. Кавалерийская модель, у французов карабином называется. Обратили внимание, что крепления для штыка нет? Получите такие же. Офицеру штык ни чему.

— Жаль, что заряжать долго, — вздыхает Козлов. — Пока забьешь молотком пулю...

— Мы не забиваем, — улыбаюсь. — Пули у нас особенные, продолговатые. При выстреле ее распирает пороховыми газами и вдавливает в нарезы. Одно плохо: те быстро забиваются свинцом. Но есть ершики из медной проволоки для очистки. Наловчитесь. Зато бросил пулю в ствол, прижал шомполом — и пали. А теперь идемте к батальону, господа. Видите, уже построили? Представлю вас офицерам и нижним чинам. Осталось только распределить по ротам.

— Можно мне к командиру, который неграмотен? — вскакивает Тутолмин.

— Почему к нему? — удивляюсь.

— Научу его читать и писать, — выпаливает прапорщик. — У меня это хорошо получается, господин капитан, младших братьев учил. Отец хвалил.

Он краснеет. Ну, да, похвастался. Однако молодец.

— Похвально, Леонид Ильич. Постарайтесь научить. Неграмотные офицеры в батальоне не нужны. Пойдете в третью роту. Козлов — в первую, Плетнев — во вторую.

— Слушаемся, господин капитан! — отвечает пара, вскакивая.

Встаю и сам.

— А вы расскажете нам, господин капитан, за что орден получили? — влезает Тутолмин.

— Расскажу, — киваю. — Как-нибудь потом.

* * *

Поздним вечером юные офицеры лежали на матрасах в выделенной для них палатке и тихо разговаривали, обсуждая события прошедшего дня.

— Ну, что, господа прапорщики, — поинтересовался Козлов, — как вам показался полк и командиры?

— Ты о Спешневе или Руцком? — уточнил Тутолмин.

— Обоих. О ротных тоже.

— По-моему нам повезло, — сказал Тутолмин.

— Объясни, — потребовал Козлов.

— Когда в штабе дивизии сказали, что пойдем в номерной егерский полк, я, признаться, расстроился, — продолжил Тутолмин. — Чего хорошего там ждать, думал. А здесь поговорил с ротным, унтерами и понял, что ошибался. Геройский полк, и офицеры такие же. Полковой командир эту кампанию ротным начинал в чине штабс-капитана. Под Салтановкой храбро бился, две трети людей потерял и отбился от полка, оказавшись в тылу неприятеля. Выводил роту к Смоленску. По пути егеря подобрали Руцкого, найдя того при дороге с разрубленной головой и совсем голым.

— Да, ну! — приподнялся на локтях Козлов. — Это кто ж его так?

— Французские гусары. Рубанули саблей по голове и обобрали до нитки.

— Вот нехристи! Офицера!

— Он тогда статским был. Наш батальонный командир — лекарь по образованию, в Могилеве практиковал. С приходом французов убежал из города и направился к своим. Гусары догнали.

— Невероятно! — потрясенно сказал Козлов. — Как же он из лекарей в офицеры пробился, да еще в такие чины?

— Государь пожаловал за подвиги. Руцкий еще на пути к Смоленску показал себя знающим в военном деле. Не доходя до города, егеря Спешнева побили роту польских шеволежеров — да так, что почти никто не ушел. Штуцера, что нам выдали, с поляков взяты. А придумал, как их побить, Руцкий. Предложил заманить в засаду и покрошить. Так и вышло. Пушки видели? Трофейные, тоже Руцкий захватил. Егеря Спешнева славно бились под Смоленском и в самом городе, затем — на Семеновских флешах под Бородино. Орден нашему батальонному командиру за это дело пожаловали.

— А что ж остальных обошли? — удивился Козлов.

— Чинами взяли. Спешнев — ныне подполковник, хотя три месяца тому в штабс-капитанах ходил. Твой ротный — подпоручик, а перед Бородино был прапорщиком, до того — и вовсе фельдфебелем.

— Мне не говорил, — пожаловался Козлов.

— Он не больно речист, — улыбнулся Тутолмин. — Но мой ротный твоего Синицына очень хвалит. Говорит: такого толкового офицера поискать. И фельдфебелем был справным. Солдаты за ним горя не знали: всегда сыты, обуты и одеты. В бою смел, но на рожон не лезет и другим не позволяет.

— Где лекарь так научился воевать? — задумчиво спросил Козлов.

— У французов, — подключился Плетнев. — В армии Бонапарта служил.

— А каких чинах?

— Военным лекарем при маршале Викторе в Испании. Там и насмотрелся. Но не схотел нехристям служить и сбежал в Россию. Он ведь русский князь.

— Что-то не знаю я князей Руцких! — хмыкнул Козлов.

— Так он бастард, князя Друцкого-Озерского сын. Оттого фамилия сокращенная, и титул не наследовал. Однако солдаты в батальоне его княжичем зовут и очень любят. Говорят, кабы не Руцкий, до Смоленска не дошли бы. А так и там славно повоевали, и под Бородино уцелели. Не все, конечно, — Плетнев вздохнул. — Но на Семеновских флешах полки в одночасье сгорали, трупы горами высились. Мне это унтер рассказал, он до Бородино в Астраханском гренадерском числился. Так их полк во флешах, считай, весь лег во главе с командиром, а батальон Спешнева менее половины людей потерял, хотя сдерживал французов несколько часов, пока резервы не подоспели.