Растоптавший бабочку Брэдбери

"БОЖЕ, ЗА ЧТО?!".

Зачем? За что? Зачем он жил, убивал и умирал тогда?

Зачем он уцелел в тот раз, отделавшись лишь десятком неопасных, осколочных ранений?!

КАКОЙ СМЫСЛ?!

— Боже... Почему, ты не позволил мне подохнуть там?!

Он не верил в Бога всю свою сознательную жизнь, исключая короткий период детства — но даже тогда, он не обращался к Всевышнему так искренне:

— БОЖЕ!!! Не делай мою прожитую жизнь такой бессмысленной! Разве, я у тебя слишком много прошу?!

Эрнст, из последних сил потянулся к телефону. Достал краешком пальцем и набрал номер спасательной службы — 112. Вызов... Зная, что ему уже не выкарабкаться, он инстинктивно заботился о том — о ком привык заботиться в последние годы:

Рисунок 4. Над разгадкой шаровой молнии бьются все: ученые физики и даже военные, но ни кто так и не может разгадать это тайну природы. На сегодняшний день существует порядка 400 определений шаровой молнии, и не одно из них не подходит до конца!

— Помогите... Боже, моя дочь...

Сказал ли он это? Или, просто подумал? Как бы там не было, телефон вдруг засветился всеми цветами радуги. С дисплея, вспухла, налилась полнотой, оторвалась и полетела — как капля воды с листка дерева после дождя, только не вниз — а вверх, небольшая... Шаровая молния! Увеличившись до среднего размера спортивного мяча, она приблизилась к лицу Эрнста — как будто внимательно его рассматривая.

— Ты за мной? — скорее не произнёс, а подумал он, — ты дашь мне второй шанс?

В ответ, казалось — подмигнув разноцветным, переливающимся боком, шаровая молния — оглушительно треснув, взорвалась. Яркий свет, очень яркий свет — он никогда не думал прежде, что свет может быть таким ярким! Потом...

* * *

Веймарская Республика Германия, Бавария, город Мюнхен. Март 1928 года...

Фриц Юнгер, пятидесятипятилетний владелец мюнхенской забегаловки под претензионным названием "Бавария" — за которое фанаты одноимённого футбольного клуба непременно набили бы ему рожу, а его заведение сожгли (если бы уже существовали), с утра торчал на кухне и любезничал с кухаркой, облизываясь на её толстую задницу — когда влетевшая с улицы подавальщица пива заорала, как перепуганная:

— Kugelblitz! Kugelblitz (Шаровая молния! Шаровая молния)!

Тут, как бы в подтверждение её слов, сверху что-то конкретно хлопнуло — аж электролампочка на кухне заморгала, а затем погасла, перегорев...

Рисунок 5. Мюнхенские подавальщицы пива.

Фриц взревел, как рассвирепевший андалузский бычара — получивший пару бандерилий в загривок:

— Что опять натворил этот контуженный ублюдок? — и, ломанулся наверх — в мансарду, где проживал его племянник Эрик — за живой и непоседливый характер, в самом раннем детства получивший такое прозвище.

— Nein, nein, Herr Jünger! Sie haben mich nicht verstanden! — прокричала ему вдогонку, уличная продавщица "настоящего баварского", — настоящая шаровая молния, влетела через открытое окно на ваш чердак!

Но, тот уже её не слышал...

От сына его брата Георга — Эрика, всегда были лишь одни проблемы! Хотя, Георг на образование сына денег не жалел и, учился тот достаточно хорошо в закрытой элитной школе — но постоянно как-нибудь, да чудил — чем, немало сократил своему папаше срок отведённый на этом свете. Например, как-то раз он убежал из дома в Африку — чтоб вступить во Французский иностранный легион (это надо же было до такого додуматься!) и, его еле-еле успели поймать уже на пароходе в Гамбурге. Повзрослев, Эрик активно участвовал в движении недовольной молодёжи "Vanderfogel" и имел "небольшие" проблемы с властями. Перед самой войной, он чуть не бросил Гейдельбергский университет — когда ему взбрендило участвовать в экспедиции на Килиманджаро.

Но, тут август 1914 года!

Досрочно сдав экзамены, Эрик Юнгер добровольцем вступает рядовым в Ганноверский пехотный полк, участвует в сражениях при Сомме, Лангемарке, битве при Камбре, в последнем наступлении весной 1918 года... От рядового до капитана — командира роты, затем — батальона!

Сколько раз племянник был ранен или контужен, его дядя Фриц пальцы на собственных руках устал загибать... А на ногах загибать, ему было бы затруднительно — из-за внушительного "пивного" пузика.

Всё бы хорошо — после такой мясорубки жив и, даже с целыми руками-ногами остался — но, вот про голову такое не скажешь... Из-за последней — самой сильной контузии, в самом конце войны — после которой Эрик попал в плен к англичанам, у него реально "снесло крышу"!

Как вернулся в девятнадцатом году — практически непрерывные пьянки, драки... В начале двадцатых, даже год отсидел в тюрьме — что впрок не пошло, впрочем. Иногда, вроде пытался браться за ум — но ни до чего, кроме попытки написания собственных мемуаров — которые отказывались публиковать (кому интересно читать про проигранную войну?!), не додумался. Брат Георг то, хорошо не дожил: отмучился ещё в семнадцатом году — а вот ему пришлось хлебнуть с племянником лиха!

От отца тому досталась в наследство довольно приличная аптека, но Эрик ею не занимался и пришлось сдать в аренду одному еврею — сам Фриц в таких делах не соображал... А, тот кажись, их обоих безбожно надувал — по всему видать! И были дядюшке Фрицу, что от самого племянника — что от аптеки его отца, одни убытки. А тут и, так — кризис за кризисом при этой чёртовой Веймарской республики — только и вздыхаешь, вспоминая старые, добрые кайзеровские времена.

Хотя, в последнее время (ТЬФУ, ТЬФУ, ТЬФУ!!!), вроде всё налаживается...

Уж, лучше бы Эрик к "коричневым" в "штурмовики" пошёл — там хоть кормят, одевают и всегда есть с кем хорошенько подраться! Да и, еврей-арендатор, глядишь — подумал бы сто раз, прежде чем так наглеть.

Вот и, вчера — уже далеко за полночь, Эрика принесли пьяного вдрызг — хотя в этот раз не так сильно побитого, как обычно...

Когда Фриц ворвался без стука в комнату на мансарде, его племянник сидел на полу без штанов в луже собственной блевотины, опёршись спиной на кровать и, разявив рот, бессмысленно таращился в открытую форточку.

"Фу..., — остро воняло вчерашним перегарищем, свежим человеческим дерьмом и мочой, — вот же, schmutziges Schwein[1]"!

Однако, странное дело... Вместе с тем, в атмосфере спальни, отчётливо ощущался сильный запах озона — как после хорошей летней грозы!

"OH GOTT... Опять у него этот "вегетационный" период!", — с тоской подумал Фриц, присмотревшись к племяннику.

Периодически, у Эрика перемыкало конкретно — он терял память и сутки-трое, жил "фикус-фикусом" — как цветок в горшке на подоконнике: только жрал и ср...л и, ни на какие внешние раздражители не реагировал — делай с ни что хочешь.

"Ну, Gott sei Dank, хоть ничего не поджёг и не взорвал!", — облегчённо подумал старый Фриц, принюхиваясь.

Однако, раздражение как-то надо было снять — да и, уже что-то вроде "местного" обычая в таких случаях было, поэтому хозяин заведения привычно разинул варежку и... Напрасно говорят, что немецкий мат уступает русскому по выразительности! Если им хорошо владеешь, то тоже можно, очень доходчиво рассказать своему собеседнику — всё, что про него думаешь.

Почтенный герр Юнгер-старший, как будто разминаясь, привычно начал с традиционного животного — ещё раз упомянув "Das Schwein"... Потом плавно перешёл на его "филейную" часть — на однокоренные "Arsch" и "Arschloch"... Затем, на продукт жизнедеятельности всех без исключения биологических организмов — "Scheisse", всех его происхождения и во всех вариациях... Конкретно прошёлся по конкретной матушке-"Schlampe" племянника — которую конкретно же, не любил... Но, когда он перешёл на их с Эриком межличностные "взаимоотношения" несколько фривольного оттенка: "Du gehst mir auf die Eier!", то понял что — что-то пошло не так...

Племянник, всё также сидя на полу, глядел на него вполне осмысленно, слушал очень внимательно и даже несколько снисходительно — как породистый матёрый пёс, слушает истеричный лай какой-то мелкой шелудивой шавки.

Тактически грамотно, не став дожидаться команды "Halt die Fotze!", старый Фриц заткнул свой "фонтан" и, только тогда услышал:

— Мне нужна твоя одежда и мотоцикл!

* * *

Мотоцикла у дядюшки Фрица не имелось в наличии — чистая запасная одежда же, у реципиента была своя... Минут через десять, оставив выяснение обстоятельств на потом, Эрнст Рубель, из умирающего 95-ти летнего дряхлого старика — ветерана Второй Мировой Войны, ставший в мгновении ока физически здоровым тридцатилетним, хотя и страдающим жутким похмельем Эриком Юнгером[2] — ветераном Первой Мировой, уже мылся в тазике на кухне... Ванной или хотя бы элементарного душа, в заведение его названного дядюшки Фрица, не имелось как такового, как впрочем — джакузи, унитазов с титановым напылением, биде, микроволновок, телевизоров, Интернета, компьютеров, соляриев и прочего — такого привычного человеку двадцать первого века! Даже электрический свет, здесь был каким-то жёлтым и, казалось каким-то мерцающим...

Рисунок 6. Возможно, так выглядел Эрик Юнгер после окончания ПМВ.

Моясь, а после мытья вытираясь полотенцем, одеваясь в чистое бельё и старый, но стиранный и хорошо выглаженный военный мундир, Эрнст был весьма доволен: тело ему досталось довольно крепким — хотя и несколько запущенным физически... Но, он просто диву давался — до чего ж израненным!

Всего, он насчитал четырнадцать ранений, из них три (как выяснилось позже по документам) двойные. Из серьёзных пять — сквозное пулевое ранение головы (от виска к затылку), два сквозных пулевых ранения груди — слева и справа, отрыв фаланг мизинца и указательного пальца левой руки. Ну и, остальные девять — могут считаться просто "царапинами" от рикошетов пуль, видать и, мелких осколков.

Этот тип, что оказался родным дядей, обзывал его "контуженным Idiot" — значит, было и такое!

"Тому" его телу, тоже по молодости доставалось — ранений, не намного меньше! От контузий, правда, Бог миловал... Зато, он переболел каким-то экзотическим кишечным паразитом — от которого дристал дальше чем видел, подцепленном осенью сорок второго на Кавказе.

Эрик, грустно усмехнулся: на войне не знаешь — где найдёшь, а где потеряешь...

Благодаря кавказскому "паразиту" он лечился в Харькове и, там встретил ЕЁ!!! Свою первую любовь... Она и, пришедшее позже — когда он вернулся уже в свою, воевавшую под Сталинградом танковую дивизию, весть об смерти родителей — так всё изменили, что...

Просто диву даёшься, как какой-то безымянный глист — без спросу поселившийся в твоём собственном же дерьме, может так всё повернуть в судьбе!

Мутило всего, а руки с бодуна тряслись — как при хорошо знакомом старческом треморе, но Эрнст ставший Эриком, заставил себя позавтракать... Аппетит и, так — аховый, ещё портил названный дядюшка Фриц — бухтя, как бы ненароком, про свои финансовые затруднения. Очевидный намёк на то — чтобы он куда-нибудь свалил!

Морщась съев отвратительный "Eintopf", затем — "Schweinhacks" с гарниром из кислой капусты и "Knödel", отказавшись от пива и запив завтрак достаточно приличным кофе, Эрик наконец соизволил заговорить:

— Не скули! Кормишь посетителей всяким "Scheisse" — вот и, торчишь в большой "Arsch"... Verstehst du?

Хер Фриц хотел возмутиться, типа: живёшь и жрёшь на холяву у меня — так ещё и привередничаешь, "Das Ferkel"! Хотел сказать, мол — в следующий раз как напьёшься, своё "Scheisse" сам будешь из штанов выгребать, но... Он, вдруг с ужасом понял, что это не Эрик! Тот, всегда разговаривал на "Bairisch" — на баварском диалекте немецкого языка. Только в очень редких — "официальных" случаях, на литературном немецком — "Hochdeutsch". Этот же говорит с ним на чистейшем "Berlinerisch" — берлинском диалекте.

И, как говорит... Хер Фриц своего племянника хорошо знал! Славный малый, конечно, но — шалопай! Несмотря на незаконченное университетское образование, из всех талантов — только умение набить кому-нибудь морду. Да, присвоили ему на войне капитана! Но, видно рядом никого — более достойного для офицерских погон, не оказалось — а командовать солдатами, кто-то всё равно должен.

Ещё, вот что... Несмотря на всю свою отмороженность, "тот" Эрик Юнгер, родственную "субординацию" всё же чётко соблюдал: своего дядю Фрица уважал с самого раннего детства и, даже слегка побаивался. Этот же... Взгляд, движения и, как говорит! Такое ощущение, что разговариваешь со старшим и, не только, типа — по возрасту. Сразу видно — человек привык повелевать и, мог и умел заставить повиноваться. Старому Фрицу Юнгеру, на своём долгом веку, много кого довелось повстречать — приходилось видеть и, аристократов... Вот, вот — нечто подобное!

Прокашлявшись, Фриц — сам не желая того, потихоньку начал оправдываться:

— После того, как в шестнадцатом старик Курт умер, рыжего Адама забрали в восемнадцатом на фронт — тогда, последнее "Scheisse" из резерва выгребали, а Гретхен ушла к этому "Fotzenlecker"...

— Выручу тебя, так уж и быть, дядюшка Фриц... По-родственному!

По насмешливой иронии, хозяин заведения понял, что прав: Эрик его за дядю не считает, значит... Он прав, это — не Эрик!

А КТО?!

К тому же, как будто прочитав его мысли — лже-Эрик с берлинского, вдруг перешёл на один из подвидов швабского диалекта и, Фриц Юнгер похолодел в чреслах...

— Я научу твоих рукожо...пых поваров кой-каким рецептам — быстрого приготовления, — меж тем продолжал на чистейшем "Enztalschwäbisch" тот, кто "вселился" в Эрика, — в окно вижу: здесь, просто проходной двор — а ты всё прибедняешься, да в "Anus" пальцем ковыряешься, дядюшка!

— Каким, таким "рецептам"? — вмиг насторожившись, поинтересовался хозяин забегаловки.

— Глухой?! Я же тебе на "deutsche Sprache" сказал: "Fast Food"! Один рецепт блюда в неделю — в это время я у тебя живу на полном пансионе, плюс — карманные деньги... По рукам?

— Тебе ещё и деньги? — сделал попытку "спрыгнуть" Фриц, мысленно уже прощаясь с заведением и становясь в очередь за бесплатной похлёбкой от католической церкви, — а если твой "Fast Food", никто жрать не станет?!

Не убирая протянутой руки, Эдик уверенно ответил:

— Если, за неделю не окупится с маржой первый рецепт, я из твоего "gadyushnika" съеду! По рукам?!

— По рукам! — обрадовался вмиг повеселевший дядюшка Фриц, заключая сделку.

Неделю, он как-нибудь потерпит...

Помолчав после заключения "контракта" с названным дядюшкой, Эрик спросил:

— Ты называл меня "выродком Russische Hure"... За этим что-то стоит, или так — к словцу пришлось?

— Ты, что? Вообще, ничего не помнишь?

— Вспомню, дядюшка, если напомнишь... Ну!

Сказано было хоть и повелительно — но с лёгким оттенком неуверенности и, у Фрица ёкнуло сердце: "Может и, про аптеку забудет? Тот еврей, конечно — "Mistkerl", да кто его знает, как дальше дело пойдёт...". Кроме старушки-жены да престарелой тёщи, у него было три дочери: старшую удалось сплавить, а вот две ещё висели на его родительской шее и, стало быть — остро нуждались в хоть каком-то приданом.