Боевой 1918 год-2

Тучнов после моих слов подскочил и ломанулся было на выход, так что пришлось придержать внезапно воспылавшего трудовым энтузиазмом начальника. Как и обещалось — к нему был приставлен конвой в составе половины отделения. И чтобы сам Геннадий внезапно не растворился в ночной тьме, и чтобы вопросы ему помогали решать, если кто-то где-то заартачится. Помощник, что характерно, не бросил шефа в беде, а удалился вместе с ним.

Трофимов же, лишь сплюнул вслед поблекшему повелителю семафоров и, закуривая, с чувством сказал:

— Чур, но ведь это же враг! А ты его отпустить пообещал. Как же так? Такого ж не переделать. Он до конца своих дней нам гадить будет. Шлепнуть гада и вся недолга!

Я вздохнул:

— Согласен — враг. Но как сказал один умный человек: враг со временем может стать другом. Или враги будут мешать друг-другу. А мертвец, он бесполезен...

Гриня от неожиданности закашлялся и сморщив лицо, произнес:

— Вот ты иногда как скажешь... Но спорить готов — этот господинчик, точно другом не станет... — после чего, задумчиво затягиваясь, продолжил — Интересно, на что он вообще рассчитывал, когда нам про паровозы и уголь, турусы на колесах разводил?

Вместо меня, ответил комиссар:

— На нашу лень и некомпетентность. Тут ведь рядом два склада почти пустыми стояли. Так — только дров немного. А который с углем, он самый дальний отсюда. Мы пока до него через рельсы топали, чуть ноги в сумерках не переломали. Поленились — ничего бы и не нашли. Ну и еще начальник не учел, что немецких машинистов для проверки транспорта задействуем. Мы то сами в паровозах ни бум-бум, поэтому он смело говорил, что они не в порядке. Как проверить? Только если искать местных рабочих-ремонтников. А где их искать, когда уже ночь во дворе? Кто нам их адрес подскажет? И если даже подскажет — пока их еще найдем... Да вроде и смысла не было Тучнову нам врать. Так что для себя, этот человек все правильно рассчитал.

Гришка припечатал:

— Гнида он! Командир, может, все-таки, к стенке контру?

Я отрицательно качнул головой:

— Не выйдет. Ему жизнь обещана, если ко времени управиться. Да и вообще — расстрел гражданских без суда и следствия, очень сильно скажется на нашем имидже.

— На чем?!

Сделав значимое лицо, я поднял палец и учительским тоном произнес:

— Образно говоря — светлый облик пламенного революционного бойца от этого сильно пострадает. Сейчас мы кто? Правильно — беззаветные борцы за дело революции и люди, воюющие с немецко-фа... э-э-э... с немецкими оккупантами. Вот народ к нам и тянется. Даже те, кто до этого колебался. А начни мы расстреливать налево-направо, потеряем их поддержку. Понял?

Трофимов на какое-то время задумался, а потом неожиданно выкатил претензию:

— Знаешь, Чур, когда ты начинаешь говорить словно комиссар, про "беззаветных бойцов" или "светлый облик" нутром чую, что ехидничаешь. У него это от души получается, а ты явно что-то другое имеешь ввиду.

Я отмахнулся:

— Просто пафоса не люблю, поэтому и ёрничаю. А насчет "к стенке", объясняю на пальцах — если мы начнем стрелять всех, кто нам не нравится, то в глазах людей, ничем не будем отличаться от бандитов. Не взирая ни на какие лозунги. А это тупо обидно. Да и чревато нехорошими последствиями. Поэтому, надо придерживаться правил. Все-таки мы государственные люди, а не романтики, мля, с большой дороги...

Гриня ехидно оскалился:

— Да? А как же "пастушок", про которого ты рассказывал? Да и этого контру, тоже обещал к паровозу привязать. Он ведь чуть не обделался. У тебя настолько суровый вид был, что я и сам в это поверил.

— Ты теплое с мягким не путай. "Пастушок" — это суровая военная необходимость, от которой зависит выполнение задачи и жизнь всего отряда. А запугивание при нежелании сотрудничать, является нормальной практикой. Тем более, что его заместитель все видел и слышал. А когда завтра увидит целенького начальника, то выводы свои сделает. И другим расскажет, что мы даже явного саботажника не кокнули, а отпустили живым и здоровым.

В этот момент, за дверями послышался шум голосов и вошедшие в помещение взводные, автоматически прекратили нашу беседу. Ну а когда все разместились, я стал выкладывать свои мысли о будущей операции. Изначально задумка была такая — батальон разделяется. С бронепоездом уходит не более пятнадцати — двадцати человек в самом БП и половина взвода разведчиков. Разведку думал задействовать в проверенном деле — валить телеграфные столбы. А двадцать человек, чисто для того чтобы можно было отбить попытку захвата бронепоезда какой-нибудь шальной группой противника. Говорю про шальную группу потому, что если мы влетим не случайно, а засада будет подготовлена, то всего батальона не хватит чтобы отбиться. Тогда останется лишь подорвать боезапас (саперы должны заложить взрывчатку прямо сейчас, так чтобы оставалось лишь поджечь огнепроводные шнуры) и попытаться валить на своих двоих.

Уже на этом этапе начались корректировки. Ранее, я дал распоряжение обыскать трупы тех немцев, которые легли при прорыве из горящей казармы. Там штук пять было в характерных кожаных куртках, и я вполне резонно посчитал что это командный состав PZ 12. Как выяснилось — не ошибся и мне притащили документы с планшеткой. Пользуясь тем, что народ начал между собой спорить относительно плана, я занялся быстрой проверкой бумаг. Особо порадовала карта с отметкой конечного пункта и приказ, где было сказано, что завтра, к двенадцати часам дня, гауптман Фольге (командир бронепоезда) должен прибыть в распоряжение оберста Герста. То есть, времени у меня было даже несколько больше, чем рассчитывалось.

Но когда я говорил, что смотрел бумаги, это не значит, что выпал из процесса обсуждения. Нет, слушал вставлял реплики и потихоньку стало вырисовываться нечто более-менее удобоваримое. Наглое, нахальное, но вполне в духе моих сорвиголов. А главное, что при этом интуиция перестала подавать панические сигналы. Не было ощущения, как тогда на территории красновцев — двинем степью, там и останемся. Нет. Лишь легкое беспокойство не более того что ощущалось при взятии Дьяково.

В общем решили — все, кто пойдет с БП будут во вражеской форме. Второе — Бергер в обязательном порядке едет с нами, так как знает язык противника в совершенстве. Барона будем использовать для общения с фрицами. Остальные (это отделение автоматчиков, два грамотных пулеметчика Михайловского, пара саперов и трое морпехов, которые в свою бытность были комендорами на корабле) будут сидеть внутри и не высовываться. Разве что пара автоматчиков нужна для контроля немецких машинистов. Но они тоже, из кабины выходить не будут.

Ну а разведчики вовсе не понадобятся, так как проскочить необходимые километры, мы собирались быстро и тихо. Не нарушая спокойное течение жизни, обрывами связи. При этом, заправку водой планировали вполне официально получить на одной из станций. Документы-то у нас на руках, а то, что идем без расписания, так это внезапная служебная необходимость.

А весь остальной батальон временно переходит под командование Михайловского. Просто Трофимов, так орал и пучил глаза, что я даже не особо возражал, когда он собрался ехать со мной. Не возражал в основном, потому что у Гришки шило в заднице и десять дней (срок ожидания нас в той балке, где мы до этого останавливались) он не выдержит. Обязательно куда-нибудь влезет.

Михайловский же, парень дисциплинированный и на пару с комиссаром сделают все как надо. В общем, решили, что батальон, забрав добытые на складах ништяки, уйдет к точке ожидания. Так же решили, что Виктор прямо сейчас заменит часть наших пулеметов на трофейные, сняв их с БП. Тогда и с патронами вопрос отпадет. Все менять не стоило, так как по возвращении к нашим, где мы для "MG 08" боеприпасы искать будем? Там и русские патроны дефицит, а уж немецкие... Еще я хотел, чтобы один "пом-пом" забрал себе Васильев. Да тяжелый. Да неудобный. Но поставим его на грузовик и с этой хреновиной, нам никакой "железный капут" не страшен.

Пленных решили взять с собой. Их-то и было человек тридцать. В основном — кладовщики, недобитая часть перегонной команды, да жалкие остатки гарнизона. В расход пускать фрицев вроде не с руки, а так — свяжем и заткнув рты, упакуем в артвагон. За три-четыре часа, (столько займет дорога по моим оптимистическим прикидкам) с ними ничего не случится.

Тут может возникнуть вопрос — а какого хрена командир бросает свое подразделение и сам отправляется вояжировать? Хм... здесь, скорее, политическая необходимость. Понимаю, что так поступать неправильно, но Седой, при каждой встрече, настойчиво говорил, что я должен как можно быстрее делать себе имя. Такое, блин, чтобы народ песни слагать начал. И если у меня это получится, то в дальнейшем работать станет проще. Несравненно проще, так как самые разнообразные партийные члены, да прочие деятели революции, десять раз подумают прежде, чем начнут катить бочку на прославленного героя войны.

А катить начнут обязательно, потому что в низах остаться у меня не выйдет, а наверху грызут друг друга чище скорпионов. Жилин аж, по-моему, опять седеть начал, с безостановочных разборок между соратниками. Поэтому и надо сделать так, чтобы ни у кого из этих хмырей, не возникало вопросов типа — "ты кто вообще такой"?

Вот исходя из этих соображений, я и должен присутствовать при передаче бронепоезда красным. Ради такого дела наверняка и фотографы будут и кинохроника. Про газетчиков, вообще молчу. Так что обязательно надо лично лицом на публике поторговать. Ведь одно дело, когда сообщат — "батальоном товарища Чура был захвачен и переправлен Советскому командованию, кайзеровский бронепоезд". И совсем по-другому звучит — "товарищ Чур, со своими героическими морскими пехотинцами, привел захваченный германский бронепоезд в расположение наших войск". Вот вроде одно и тоже, да не то.

Ну и не менее важное — как я уже говорил, люди сейчас настроены так, что личная храбрость ценится даже выше общей военной грамотности. Поэтому, необходимо соответствовать чаяниям. Ведь ни у кого из моих ребят, во время обсуждения даже не возникло вопроса — куда ты прешь, командир? Наоборот, если дело опасное, то командир на лихом коне должен воодушевлять людей примером! А если бы я сейчас не планировал ехать, то и смотреть стали бы подозрительно — не струсил ли комбат? Иди потом доказывай, что ты не верблюд...

В общем, план был принят к исполнению, и все занялись делом. Пока Михайловский сотоварищи чуть не с урчанием меняли свое вооружение, я объяснял безлошадному шОфферу, как водить мотоцикл. Не хотелось бросать столь замечательное средство передвижения только из-за того, что им рулить кроме меня никто не умеет. Тем более, что горючего хватало. Техники на станции больше не обнаружилось (кроме трех велосипедов) а вот горючее нашли. Так что и мотик, и грузовик, у нас еще долго кататься смогут.

В самый разгар обучения, когда я уже стал подумывать, что запрячь лошадь к байку будет наиболее верным решением, в гомон окружающей суеты, ворвался скрипучий голос:

— Хватит меня подгонять, пся крев! Я и так быстро двигаюсь!

Оглянувшись, увидел, как с нашей подъехавшей пролетки, соскакивают два бойца и чуть не под руки выводят какого-то старикана, с шикарной раздоенной бородой. Бородач, ступив на землю, царственным движением отмахнулся от бойцов и глядя на Лапина (который в этот момент выглядел наиболее представительно) спросил:

— Это к вам меня должны были доставить, вон те нетерпеливые сопляки?

Я, оттряхнув руки шагнул вперед и четко козырнув, представился:

— Командир подразделения Красной Армии — Чур. А вы, судя по всему, Василий Августович Комаровский?

Дед, окинув меня изучающим взглядом подтвердил:

— Вы не ошиблись. — после чего решил уточнить — Красная Армия, сиречь армия России? Или это название какого-то уездного формирования?

Улыбнувшись, ответил:

— Никак нет. Не уездное. Мы являемся боевым подразделением Российской Советской Социалистической Республики. Той самой, которая от Малороссии до Дальнего Востока.*

*Если что — независимость Польши была признана временным правительством 16 марта 1917 года. Поэтому Чур, чтящий законы реальности, сказал не про Польшу, а про Малороссию.

Комаровский задумчиво пожевал губами, пробурчав:

— И вот приспичило же этим идиотам, во время войны разгонять одну армию, чтобы после набирать другую...

А потом, уставившись на громаду бронепоезда одобрительно хмыкнул и продолжил:

— Хм... видя этот новенький немецкий БП и вас возле него, я кажется догадываюсь зачем меня выдернули из постели. В связи с этим, господа, возникает вопрос — куда именно вы хотите перегнать сей бронепоезд? Надеюсь, в ваших военных головах не возникло желания кататься на нем у немцев в тылу? Сразу скажу — это глупость. И продлиться она, максимум пару дней. А может и лишь до завтра.

Понизив голос, я ответил:

— Что вы, какой тыл? Нам надо его перегнать в Таганрог. Там сейчас находится основной центр сопротивления оккупантам на юге России.

Старик, привычным движением вспушил бороду и машинально одёрнув китель, замолчал секунд на тридцать. При этом, что-то соображая, шевелил губами и загибал пальцы. Мы, так же застыв, молча смотрели на него. В конце концов он наконец очнулся:

— Ну что же, господа. В принципе ничего невыполнимого нет. Но придется ехать не на прямую, а после Дмитриевки уйти на северную ветку. Просто, следующая за Дмитриевкой станция — Обилово. Довольно крупный узел, почти как у нас. И начальник там, полнейший негодяй. Настолько, что может и немцев кликнуть. Кстати, вы со здешним начальником еще дел не имели? А то смотрю — вон он стоит, весь поблекший... О! И Игорь вместе с ним. Но вы, господа, зря Игоря Ильича в ту гнусную компанию определили. Вполне достойный молодой человек. Кстати, он мне нужен будет. Нам с ним необходимо будет кое-какие вопросы обсудить.

Тучнов, которого уже сняли с забега, действительно стоял под конвоем в конце перрона. И вид имел довольно бледный. Ну да. После произошедших перипетий, хорошо еще что штаны сухие оставил. А теперь, небось гадает, чем же для него все закончится. Надо, кстати, сказать, чтобы пара человек, этого типа до утра из-под контроля не выпускала. А то фиг его знает — рванет еще на лошади к соседней станции, немчуру предупреждать. Дав распоряжение относительно начальника, я так же сказал привести к нам его зама.

Пока ждали, искоса глянул на Трофимова. Вот интересно — когда к нам здешний чин обратился "господа", Гриня сразу взвился. А когда дед нас так называл, повел себя, будто ничего не происходит. Даже не морщился. И меня не может не радовать тот факт, что отмороженный революционный матрос, в нужных ситуациях, умеет держать себя в руках.

А дело тем временем двигалось и к часу ночи, все было готово к выезду. Собраны и проинструктированы люди. Комиссар сказал речь. Похлопали друг друга по плечам. Магомед, рвавшийся прокатится на бронированном поезде, был остановлен фразой про контроль распределения командирской "долы". Приводимые до этого аргументы на него не действовали. Зато этот, сработал безотказно.