| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В условиях непрекращающихся междоусобных войн даймё Кюсю, а вслед за ними — феодалы других частей Японии проявили повышенный интерес к огнестрельному оружию, которое впервые завезли португальцы, и получившему по их первому месту высадки название "танегасима". "Огнестрельное оружие, — отмечает Э. Кузнецов, — совершило переворот в военном деле Японии" (6). Быстрое и массовое распространение аркебуз в Японии во второй половине XVI в. существенно изменило структуру феодальных армий, повысив роль пехоты, что убедительно продемонстрировала победа, одержанная пехотинцами-аркебузирами Ода Нобунаги над самурайской конницей его соперника Мори Тэрумото в битве при Нагасино в 1575 г. Таким образом, процесс перехода к массовым пехотным армиям, вооруженным огнестрельным оружием, который занял в Европе без малого два века, в Японии завершился в пределах жизни одного поколения (7).
Даже после того, как огнестрельное оружие превратилось из заморской диковинки в неотъемлемую принадлежность феодальных японских армий, торговля с португальцами продолжала сохранять привлекательность для японских князей. Португальцы привозили в Японию большой ассортимент товаров — от редких и дорогостоящих предметов роскоши европейского производства до экзотических продуктов Южных морей, которые поступали из португальских факторий в Малакке, на Молукках и других местах. Но наиболее важное значение во второй половине XVI в. приобрела торговля китайским шелком. После того, как правительство династии Мин из-за не прекращавшихся набегов японских пиратов-ваку на китайское побережье издало в 1549 г. указ, объявлявший о полном запрете всех связей с Японией, португальские купцы остались фактически единственными посредниками в торговых отношениях между двумя странами. Португало-японская торговля оказалась настолько прибыльной, что вице-король в 1550 г. объявил ее коронной монополией. Не имея возможности опереться в своей деятельности на прямую военно-политическую поддержку португальских властей, работавшие в Японии иезуиты взяли на вооружение такое косвенное средство продвижения своих интересов, как торговля китайским шелком. Внешняя торговля обогащала и японских князей (за счет таможенных пошлин, податей с купечества и т.д.), так что на данном этапе их интересы всецело совпадали с интересами иезуитов. Соперничая друг с другом за привлечение португальских "больших кораблей из Макао" (как назывались крупнотоннажные купеческие карраки) в принадлежавшие им порты, даймё Кюсю приглашали иезуитов в свои владения или, даже если и были нерасположены к христианству, по крайней мере, терпимо относились к их присутствию. Как показывает Ч. Боксер, китайско-японская торговля, осуществлявшаяся через португало-иезуитское посредничество, стала одним из весомых факторов в успехе христианской проповеди.
Но не только чисто меркантильные интересы и честолюбивые устремления даймё способствовали довольно быстрому распространению христианства в Японии. Японцы XVI в., по сравнению с замкнувшимися в себе индийцами, китайцами и другими народами Юго-Восточной Азии, находившимся в орбите влияния буддизма или китайско-конфуцианской культуры, были более открыты для внешнего мира, обладали большей восприимчивостью чужого опыта и знаний и охотнее шли на контакт. Японская цивилизация в этом отношении напоминала Западную Европу. Более того, из всех стран Востока одна лишь Япония, развиваясь независимым путем на базе самобытной цивилизации, но органично впитавшей в себе элементы буддийской и китайско-конфуцианской культуры, сумела по темпам социально-экономического развития, в том числе генезиса феодализма и зарождения капитализма приблизиться к наиболее развитым странам Западной Европы. "Японскую цивилизацию... нередко рассматривают как ответвление китайско-конфуцианской цивилизации, — отмечают авторы труда "История Востока на рубеже средних веков и Нового времени". — На деле она была совершенно другой, во многом даже противоположной. Здесь не было подавления личности, не было культа надчеловеческого государства... Из всех стран Востока, Япония по своей социальной структуре и ментальности ближе всех находилась к Западной Европе. Наличие благородного сословия — дворянства, сословных прав и привилегий, а также возникновение свободных городов, торгово-ремесленных цехов и хозяйственно самостоятельного крестьянства свидетельствовали о значительном сходстве социальных структур Японии и Западной Европы и во многом предопределили успех амидаизма и дзэн-буддизма в XIII в., проповеди Нитирэна (1222-1282), а в конце XVI в. — католичества" (выделено мной. — Aspar) (8).
Уже при первом близком знакомстве с особенностями быта, нравов, церемониального этикета и психологии японцев миссионерам-иезуитам пришлось радикально пересмотреть свои стереотипы, связанные с тем, что они считали себя "солью земли", отправившимися проповедовать "слово Божье" невежественным язычникам. Иезуиты поняли, что для того, чтобы заручиться симпатиями местного населения и благорасположением знати, без которого ни о какой дальнейшей деятельности не могло быть и речи, им необходимо адаптироваться к японской культуре, вместо того, чтобы отталкивать от себя потенциальных неофитов, пытаясь "с ходу" навязать им чуждые религиозно-нравственные нормы. бОльшая приспособляемость и гибкость иезуитов в религиозных вопросах, их готовность идти на определенные уступки местным обычаям и традициям, их умение приспосабливаться к обстоятельствам и обстановке позволило им добиться заметных успехов на ниве христианизации Японии, на которые вряд ли могли рассчитывать старые католические духовые ордена (доминиканцы, францисканцы, августинцы и т.д.), с их более жестким ригоризмом, нетерпимостью к новшествам и строгим соблюдением буквы религиозной догмы. В этом отношении иезуиты первыми из духовных орденов использовали новаторский подход к пропаганде веры, ознаменовавший решительный разрыв со средневековыми традициями прошлого. Эти новые требования были официально закреплены на миссионерской конференции в Бунго, состоявшейся в 1580 г. и подтверждены руководством ордена (9).
Иезуитская миссия в Японии довольно рано стала втянута в сети международной политики, перипетии которой оказали существенное и, по большей части, негативное влияние на ее судьбу. Это было связано с тем, что по условиям "падроадо" (патронажа над Церковью со стороны королевской власти), подтвержденного целым рядом папских булл, Япония входила в сферу духовной юрисдикции португальской короны, и большинство иезуитских миссионеров, работавших в Японии в XVI — начале XVII вв., были португальцами (хотя сам основатель миссии, Франциск Ксаверий — баском, а ее виднейший глава и реформатор, Алессандро Валиньяно — итальянцем). В то же время, после испанского завоевания Филиппин (1570-е гг.), а в особенности после объединения в 1580 г. испанской и португальской корон под властью короля Испании Филиппа II, Япония попала в поле зрения других духовных орденов, опиравшихся на поддержку светских властей этой колонии и королевского двора в Мадриде. Рассматривая Японию как свою заповедную "вотчину", иезуиты пустили в ходе все средства для того, чтобы оградить ее от посягательств конкурентов, в первую очередь монахов-францисканцев. Последние же считали, что иезуиты несправедливо преграждают им доступ в Японию, где им виделись поистине безграничные перспективы миссионерской деятельности. Соперничество между "братьями во Христе" было настолько сильным, а борьба двух орденов — настолько ожесточенной, что как иезуиты, так и францисканцы не брезговали ничем, чтобы очернить и дискредитировать соперников в глазах японских властей. В конечном счете, францисканцам на некоторое время удалось основать свою обитель и штаб-квартиру в столице Японии, Киото, и несколько потеснить иезуитов на миссионерском поприще, хотя их деятельность носила более ограниченный характер вследствие, как сказано выше, их большего доктринерства и нежелания считаться с местной спецификой.
Естественно, деятельность христианских миссионеров вызвала ответную реакцию японских властей. Эта реакция зависела как от переменчивой политической и экономической конъюнктуры, так и от личных качеств того или иного из тогдашних правителей Японии. "Христианский век" в истории этой страны приблизительно совпал с эпохой жизни трех знаменитых объединителей Японии — Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Иэясу Токугава.
Ода Нобунага (как показывает Боксер) из политических соображений благосклонно относился к христианству как противовесу его злейшим врагам — буддистским сектам, и покровительствовал иезуитам, издав сам и заставив марионеточного сёгуна издать указ, разрешавший свободную проповедь христианской религии и угрожавший карами любому, кто будет чинить в этом препятствия. "Следует отметить, что претендент на верховную власть в Японии (Ода Нобунага) благосклонно отнесся к европейским миссионерам. Платформой для взаимопонимания между ними стала их обоюдная вражда с буддийским духовенством. Влиятельные буддистские монастыри с самого начала заняли враждебную позицию по отношению к планам Нобунага по объединению страны, видя в сильной централизованной власти потенциальную угрозу своему независимому положению. Поэтому Ода Нобунага рассматривал проповедническую деятельность христианских миссионеров как возможность для ослабления влияния могущественных буддистских бонз" (10). В результате именно на правление Нобунаги пришелся подлинный расцвет христианского миссионерства в Японии, когда количество новообращенных, католических общин и церквей росло наибольшими темпами.
Одним из крупнейших событий в истории христианской миссии в Японии, о котором, к сожалению, лишь вскользь упоминает Ч. Боксер, было посольство христианских даймё с Кюсю к королю Испании и папе Римскому. Оно вошло в историю под названием "посольство годов Тэнсё" (по названию эры правления, в которую произошло), и состояло из четырех молодых японцев, представлявших основные феодальные дома Кюсю, правители которых приняли католицизм. Организация этого посольства была делом рук визитатора японской миссии А. Валиньяно и преследовала двоякую цель — произвести впечатление на японцев мощью и величием европейской цивилизации и одновременно продемонстрировать католическим державам успехи иезуитов в деле христианизации Японии. Японские послы покинули родину в 1580 г., прибыли в Лиссабон в 1582 г., а оттуда проследовали в Мадрид и Рим, где удостоились торжественной аудиенции у папы. В знак благодарности иезуитам за их подвижнические усилия на ниве пропаганды веры папа Григорий XIII издал в 1585 г. особую буллу, закреплявшую за орденом монопольное право на ведение миссионерской деятельности в Японии (11).
Посольство вернулось в Японию в 1587 г. За время их отсутствия ситуация в стране изменилась в худшую для иезуитов сторону. Преемник Ода Нобунаги, грозный диктатор Японии Тоётоми Хидэёси, относился к миссионерам совершенно иначе. Вначале он, впрочем, тоже выказывал к миссионерам подчеркнутое дружелюбие, любезно принимал главу иезуитской миссии, отца Кабрала, и даже обратился к нему с просьбой оказать содействие в получении португальских военных кораблей, солдат-европейцев и снаряжения для участия в планируемой экспедиции по завоеванию Кореи, на что Кабрал ответил согласием. Но затем, в одночасье, всё резко изменилось. В 1587 г. в ходе кампании по завоеванию острова Кюсю и приведения к покорности местных даймё, которые в глазах центрального правительства оставались опасным источником сепаратизма, Хидэёси неожиданно издал указ, запрещавший всем японцам под страхом суровых наказаний исповедовать христианство и предписывавший незамедлительно выслать из страны всех иностранных миссионеров. Историки до сих пор не пришли к единому мнению, чем был вызван столь резкий поворот во взглядах Хидэёси на христианскую религию: его порой приписывают то интригам его личного врача, недруга иезуитов, то таким второстепенным обстоятельствам, как нежелание капитана португальского торгового корабля, стоявшего в то время в Хирадо, привести его в порт Хакату по просьбе Хидэёси, или отказу японок-христианок из Нагасаки разделить с ним ложе (12). Эти объяснения представляются надуманными. Жестокий, деспотичный и подозрительный человек, Хидэёси вместе с тем весьма рационально мыслящим политиком, тщательно обдумывавшим и взвешивавшим свои решения и избегавшим действовать под влиянием минутных порывов. Очевидно, эдикт о запрете христианства и изгнании миссионеров был обдуманным шагом. Хидэёси могла встревожить и даже в какой-то степени испугать лично увиденная на Кюсю картина широкого распространения христианства и влияния, оказываемого европейскими священниками на свою паству, а также — через посредство принявших католицизм местных даймё, представлявших почти все могущественные феодальные дома острова, такие как Отомо, Омура, Арима, на местную политику. Полный триумф христианства на Кюсю мог дать новый и более сильный импульс сепаратистским устремлениям местной знати и привести к полному отпадению этого южного острова, поставив под угрозу дело всей жизни Хидэёси — создание единой централизованной Японии. Кроме того, христианство в глазах традиционалиста Хидэёси считалось (обоснованно или нет — это уже другой вопрос) "подрывной" религией, угрожающей основам существующего общественного строя, а также потенциальным инструментом колонизаторской политики европейских держав — пользуясь современным термином, "мягкой силой".
Таким образом, в историческим контексте гонения, развязанные Хидэёси против христианства, не представляют загадки. Ту же линию проводили правители других государств Азии и Африки с глубоко укоренившимися традиционными культурами, обеспокоенные ростом и распространением христианства среди своих подданных, воспринимая новообращенных как "пятую колонну" стоявших за их спинами католических миссионеров, готовивших с их помощью плацдарм для вторжения в страну и ее последующего завоевания. Так, в 1649 г. правитель Северного Вьетнама (Тонкина) Чинь Чанг издал указ, запрещавший проповедовать христианство и проводить молитвенные собрания, а в 1658 г. его сын, Чинь Так повелел выслать из страны всех иностранных миссионеров (13). В 1689 г. в Сиаме в результате дворцового переворота и прихода к власти вместо короля Нарая, покровительствовавшего католическим миссионерам военачальника Пра Петрачи из страны также были принудительно депортированы священники-европейцы (14). В 1636 г. объявил католичество вне закона и приказал выслать всех католических священников из страны негус Эфиопии Фасилидас, незадолго до того при поддержке партии "традиционалистов" отстранивший от власти своего отца, обращенного теми же иезуитами в католичество императора Сисинния (15). Антихристианский указ Хидэёси точно вписывается в логику действий этих государей, видевших в христианстве (или собственно католицизме, как в случае с христианской, но монофизитской Эфиопией) чуждую религию, несущую с собой опасность не только для национального уклада жизни, но и для политической независимости.
Указ Хидэёси об изгнании стал первым звеном в цепи антихристианских мер японских властителей. Десять лет спустя, в 1597 г., узнав, что его приказом склонны пренебрегать, и миссионеры постепенно вновь возвращаются в страну, он издал новый и еще более жесткий манифест, грозивший карами ослушникам и сопровождавшийся показательной казнью 26 японских христиан в Нагасаки, ставших первыми японскими мучениками в католическим мартирологе. Годом позже Хидэёси скончался, что привело к новому витку ожесточенной схватки за власть среди японских даймё, завершившейся в 1600 г. победой в битве при Сэкигахаре так называемой "Восточной коалиции" во главе с Токугава Иэясу. Выходец из старинного аристократического рода, скупой, расчетливый интриган, Токугава Иэясу умел терпеливо ждать своего часа — и дождался его. Победа при Сэкигахаре сделала его новым повелителем страны, последним из "великой тройки" объединителей Японии, окончательно сформировавшим основы той социально-политической конструкции, в условиях которой Япония будет существовать следующие два с половиной века. Не довольствуясь фактической властью, Иэясу решил узаконить свое положение и положение своих потомков, восстановив институт сёгуната, и в 1603 г., ссылаясь на свое родство с фамилией Минамото, принял титул сёгуна, став основателем третьей и последней в японской истории династии сёгунов Токугава (правившей страной на протяжении следующих более чем двух с половиной веков, до "революции Мэйдзи").
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
