С тех пор прошло около трёх недель. Кружок собирался четыре раза; Светка посетила лишь одно, первое, после чего сослалась на загруженность и занятия английским. Сёмка не настаивал. С некоторых пор они не то чтобы избегали друг друга, скорее — произошедшее требовало осмысления один на один с самим собой. Нет, разумеется, на следующий день после возвращения ребята встретились после занятий и, сидя в МакДональдсе, обсудили, как вести себя дальше.

Решено было примерно следующее:

Первое — ни о каких рассказах о путешествии во времени речи идти не может. Равно как и следует припрятать пока — книги и прочее, привезённое из 1904-го года. При неудачном стечении обстоятельств всё это может вызвать массу неудобных вопросов. Светлана не поленилась, покопалась на сайтах книжного антиквариата: дело оказалось даже не в запредельной стоимости книг, а в их великолепной сохранности. Оказывается, любая экспертиза (состав типографской краски, переплётные материалы, анализ бумаги) подтвердит, с одной стороны, их несомненную подлинность, а с другой — то, что книги вышли из типографии, не более двух-трёх месяцев назад. Так что в подарок школьному музею приподнесли пока лишь пачку патриотических листков.

Второе — ключ будет храниться у Сёмки, но тот даёт страшную клятву, что не будет предпринимать попыток снова отыскать заветную дверь. Во всяком случае — один. Вот подготовятся, обдумают всё хорошенько — тогда можно.

Третье — там видно будет.

На сём они и расстались. Что уж греха таить — после возвращения мальчик... если и не бурлил от романтических ожиданий, то, уж наверняка испытывал своей невольной спутнице весьма тёплые чувства. Светлана же напротив, уверенно обозначила дистанцию между ними; мило здоровалась на переменках, охотно смеялась Сёмкиным шуткам — но не попыток к сближению не делала. Сёмка поначалу хотел обидеться на такую невнимательность — но потом, подумав, решил оставить всё, как есть. В конце концов, ключ был у него, и ждал своего часа.

На заседаниях исторического кружка Светлана больше не появлялась. Сёмка решил, что она решила сделать вид, что ничего особенного не произошло, и хочет поскорее забыть о странном происшествии. Может, оно и к лучшему — девочка, увидав, как упорно занимается он темой русско-японской войны, вполне могла бы счесть это подготовкой вылазки в прошлое — вопреки их договору.

А увлёкся Сёмка, и правда, сильно — и новый историк охотно потакал этому увлечению. На каждом заседании клуба разговор рано или поздно заходил об этой войне или вообще, о флоте. Вот и сегодня... но с чего это, интересно, Григорий Петрович принёс на заседание эту сказку с ярко выраженным политическим подтекстом? Раньше вопросы современной политики на заседаниях кружка деликатно обходились.

За спорами о том, могло такое приключиться на самом деле, или же нет, "Сказку о Летучем Россиянце, или "Mare nostrum" дочитать на заседании не успели. Сёмка только поинтересовался личностью автора; историк ответил: "так, один малоизвестный писатель", причём голос его был отнюдь не весёлый.

Может быть, автор умер, или с ним случилось что-нибудь скверное? А если они с Григорием Петровичем были друзьями... Уточнять сёмка не стал, а только попросил текст — почитать. Историк не возражал, и теперь тощая стопочка листков, схваченная канцелярским зажимом, ждала своего часа в рюкзаке.

А до чая с кексиками дело так и не дошло.

"....Но однажды грозовое облако парусов вынырнуло из промозглых сумерек Ледовитого Океана. Лейтенант, командовавший норвежским сторожевиком, лишь на мгновение увидел стального Левиафана старых времён — не побеждающего стихию, а —

танцующего со стихиями. Впрочем, этого мгновения хватило для принятия единственно верного решения. Сторожевик оставил в поко*е русских браконьеров и резко увалился под ветер, благоразумно избежав конфронтации (как нынче модно изъясняться).

Последнее, что увидел лейтенант, прежде чем спустился полог осенней полярной мглы:

...Смерч. Безумный, сизый, мрачный, бешеный, как метеосводка Второго дня Творения.

И — маленький, смешной, тупоносый серый траулер, упрямо идущий вслед за смерчем — внутрь смерча.

И — ничего не видать больше, снежная крупа бьет в глаза, снежная россыпь на экране безотказного радара. Но тут же — вестовой из радиорубки с последним перехватом: "Следую мателотом!* Следую! Да ... подождите же нас! Да ... что мы ... там дома в ... забыли на...! Достала ... эта ... и это ...! Следую ... за...".

..."Попрошу не материться при детях, — ответил винджаммер. — Держитесь в кильватере".

#* Мателот — соседний корабль в строю. Может быть передним, задним, левым или правым. "Следую за мателотом" в данном случае буквально обозначает "сопровождаю флагман".

Да, размышлял Сёмка, кем бы не был неведомый автор "Mare nostrum", недостатком воображения он не страдал. Перед глазами у мальчика стояла эта потрясающая картина: мрачно-серый океан, вздымающий валы выше мачт траулера, свинцовая стена дождя, вихрь — и несущийся прямо в него огромный парусник. Только вот мрачновато получается. Неужели тому, кто писал сказку, здешняя жизнь казалась такой беспросветной? Хотя — судя по тому, что рассказывают взрослые о середине нулевых — неудивительно...

Оставалась одна загвоздка: после возвращения Сёмка перелопатил кучу книг; были среди них и такие, в которых герои проваливались в прошлое — вольно и невольно, с пустыми руками и до зубов вооружённые, порой, с ноутбуками, набитыми информацией, способной повернуть ход истории. За что немедленно и брались, да с таким пылом, будто всю жизнь только того и ждали. Пролистав пару подобных книжиц, Сёмка почувствовал себя уязвлённым — их героям всегда всё удавалось. Они шли от успеха к успеху, поступая правильно, логично и разумно; заимствованные из будущего знания и навыки давали "попаданцам" фору в любой ситуации, а мелкие неприятности всегда оборачивались к их же пользе. А кто он, Сёмка, на фоне этих персонажей? Лох и лузер, иначе не назовёшь! Подумать только, вытянул один шанс на миллион, вообще, если вдуматься не шанс — невозможную возможность, нарушение законов мироздания. И что? Побегал туда-сюда, помолол языком, книжечек прикупил — и домой, к маме? Вспоминая об этом, Сёмка всякий раз чуть не плакал от стыда и презрения к самому себе. Эх, попались бы эти книжки ему чуть раньше...

"Литературные" попаданцы принимали выпавшие на их долю испытания с готовностью, можно сказать — с радостью. Будто предыдущая жизнь не значила для них ровным счётом ничего. Нет, порой автор и заставлял своего героя грустить о потерянной навсегда семье, но — в меру, и, как правило, лишь в самом начале повествования. Дальше эта тема не всплывала почти никогда.

Случается, что автор перемещает в прошлое (как правило, в чужое тело) личность человека людей, чья жизнь, мягко говоря, не сложилась. Например, искалеченного на войне офицера. Или глубокого старика, тоскующего по молодости. Но остальные-то, молодые, здоровые мужчины — они-то что? Неужели жажда приключений столь сильна, что заставляет забыть обо всех, кто тебе дорог? Наверное, да. Писатель — он тоже человек, и мечтает о чуде. И уж конечно, его герои не испытывают сомнений — кому, скажите на милость, интересно читать о распускающем сопли слабаке, только и думающем, как бы вернуться домой, на мягкий диван?

Например, таком, как он, Сёмка. Можно сколько угодно воображать себя суперменом — но как дошло до дела...

Может, лучше внушить себе, что это всё не более чем неправдоподобно реалистическая галлюцинация? А что? И не надо мучиться от сознания собственного ничтожества. Галюцинация — и всё. Куда правдоподобнее, чем нарушающая все законы природы дверь между прошлым и будущим, что отпирается старинным бронзовым ключом.

Кстати, о ключе...

Сёмка полез в стол. Ключ лежал в нижнем ящике, в самом дальнем углу, завёрнутый в несколько слоёв бумаги и обмотанный поверх неё скотчем. После того разговора со Светланой мальчик убрал опасный артефакт с глаз долой — и всё равно по нескольку раз на дню открывал ящик. Но не трогал — держался, хотя так и тянуло почувствовать в ладони упоительную тяжесть, снова прикоснуться к Тайне, возникшей в жизни обычного московского подростка.

Свёрток привычно лёг в ладонь. Когда это он успел его взять?

Сёмка совсем было собрался возвратить ключ в ящик, как ощутил что-то постороннее. Покалывание? Слабое щекотание? Лёгкий зуд?

От свёртка исходило НЕЧТО.

Мальчик вскочил, с грохотом опрокинув стул. Школьный пиджак, аккуратно — в кои-то веки! — повешенный на спинку, полетел на пол.

Показалось?

Обрывки бумаги и скомканный в безобразный комок скотч присоединились к школьной форме.

Старинная бронза холодила ладонь, тянула к земле, и сквозь это ощущение отчётливо прорывалось... будто в кулаке у Сёмки зажат жук, и он отчаянно пытается вырваться на свободу.

Мальчик разжал ладонь. Ключ как ключ. Ощущение тем не менее, никуда не делось — разве что ослабло слегка.

Положить на стол, отойти назад... взять снова.

То же самое. И майский жук звенит в сжатой ладони.

Как говорил медвежонок Пух в мультике — "это ж-ж-ж неспроста". Ключ подаёт ему сигнал — понять бы только, какой?

"У нас есть план, мистер Фикс?

Конечно есть, мистер Фикс!"

Сёмка швырнул бронзовую вещицу на тахту и зашарил по карманам в поисках мобильника.

— Сём, мы же договорились!

Светка недовольно поджала губу.

— Пока мы обдумываем, что делать дальше — ты не трогаешь ключ и ничего такого не предпринимаешь!

— Ну, Свет... Месяц уже прошёл, сколько можно ничего не делать? Я знаешь сколько всего прочитал, всё обду...

Я осёкся, но — поздно.

— Значит, всё обдумал? — ехидно поинтересовалась Светлана. — А потом чисто случайно взял ключик в руки?

Я пожал плечами.

— Не хочешь — не верь. Но я, правда, не хотел даже трогать его. Как-то само собой получилось... позвал он меня, что ли?

— Ага, позвал! "поцелуй меня, добрый молодец, я в царевну превращусь!" Врать сперва научись, сказочник!

— Да не вру я! Правда, я даже и не заметил, как ключ оказался у меня в ладони. Хотел только посмотреть, а он....

— ... сам прыгнул тебе в руку. — ехидно закончила за меня Светка. — Болтун.

— Да, сам! И вообще — сколько можно голову в песок прятать? Время идёт, а мы...

— Что — мы? — насторожилась моя собеседница. — Мы что, куда-то торопимся?

— Торопимся, и ещё как! Даже уже почти опоздали! Помнишь Макарова? Ну, адмирала, у которого я автограф брал.

Еще бы не помнить! Такой идиотизм захочешь — не забудешь. Это надо было догадаться — "Товарищ адмирал, дайте пожалуйста, автограф для школьного музея!"

— Да не в автографе дело — отмахнулся я. — Он мне ещё пропуск на корабль дал, помнишь? А мы им так и не воспользовались.

— Делать нам было нечего, как по всяким кораблям шастать! Мы дорогу домой искали, если кто забыл..

— Ну да, правильно. Но ведь теперь мы знаем, что дорога назад имеется, верно? Так почему не воспользоваться приглашением? А то опоздаем!

— Это почему — опоздаем? — не поняла Светлана. — Когда будем готовы — отправимся. Куда спешить-то? Сам говорил, что надо хорошенько подготовиться, изучить... Я вот две недели выбирала, в чём можно снова туда отправиться. А то эта Галкина гимназическая юбка....

— А потому! Вот ты говоришь — изучить. Я как раз и изучал, весь этот месяц, пока некоторые о юбках думали! Если хочешь знать, в начале апреля адмирал Макаров погибнет, подорвавшись вместе с "Петропавловском" на японской мине. "Петропавловск — это броненосец флагманский, с него ещё Задрыга был, помнишь?

Светка кивнула.

— А потом вместо погибшего Макарова эскадру примет адмирал Витгефт. И тогда нас уже никто на корабль не пропустит — потребуют пропуск, подписанный новым адмиралом, а где мы его возьмём? Снова автограф брать, что ли?

— Так значит, ты хочешь использовать этот свой пропуск, пока Макаров жив? Весьма... расчётливо. Хотя и не очень хорошо выглядит, знаешь ли! Ты что, придёшь к адмиралу в гости, будешь беседовать с ним, зная что он вот-вот умрёт?

"Да-да... ещё немного... ловись рыбка...!"

— А что я могу сделать? — я пожал плечами, демонстрируя покорность судьбе. — Раз он всё равно погибнет?

— И это говорит мужчина? — фыркнула Светка. — Другой бы на его месте пришёл бы к адмиралу, предупредил, что корабль наскочет на мину! Чтобы и его спасти, и других моряков — Макаров ведь не один тогда погиб?

"Бинго!"

-Нет, больше шестисот человек, а с ними — художник Верещагин. Слыхала про такого?

— Ещё бы не слыхала! — гневно фыркнула Светлана. — Вот видишь, сколько людей утонули, и художник замечательный — а тебе бы только кораблики посмотреть? У тебя вообще совесть есть?

— Свет, я об этом думал, только решил, что ты будешь недовольна. А то можно было бы...

— Я? Недовольна? А что, теперь за вас женщины всё должны решать? А вы пока в сторонке постоите, подождёте?

"Только не спугнуть! Только не спугнуть! Ещё совсем-совсем немного!"

— Да не думал я стоять в сторонке! Я все материалы подобрал — где эта мина была, как "Петропавловск" на неё налетел, какие повреждения... Полный расклад по тому дню, поминутно. Хоть сейчас можно отправляться и выложить всё это Макарову!

Я поднял крышку ноутбука. Мигнула заставка, на экране высветилась карта — прибрежная линия, значки береговых батарей и разноцветные кривые, испещрённые пометками. Красным крестиком выделено место гибели "Петропавловска" и время трагедии — 9.43 утра.

— Это — подробная схема маневрирования обеих эскадр в тот самый день. Точно указаны моменты времени, положение кораблей относительно береговых ориентиров и особо — всё, что на данный момент известно историкам насчёт японских минных постановок. Если такая карта окажется на мостике "Петропавловска", то броненосец ни за что не попадёт на мины! Уж не знаю, поможет ли она Макарову разбить японцев, но свой флагман он убережёт. Да и сам жив останется.

Светлана скептически посмотрела на экран.

— А с чего это адмирал нам поверит? Представь — заявятся к нему двое школьников, и выложат: "мы знаем, что завтра ваш корабль потонет, если вы не сделаете то-то и то-то? По товему, на не примут за сумасшедших?

_ То-то и оно! — усмехнулся я. — ещё как примут, если примемся рисовать эти схемы на бумажке. Но я-то покажу их адмиралу так же как и тебе — на экране! А у них там не то что ноутбуков — телевизоров ещё не изобрели! Он, может, сразу и не поверит, но как увидит эдакое техническое чудо — как минимум заинтересуется. Фантастика-то у них уже есть — Жюль Верн, Герберт Уэллс...

— Так тебе и будет адмирал детские книжки читать! — насмешливо фыркнула моя собеседница. — Ему что, заняться больше нечем?

— Книги Уэллса или Жюля Верна детскими тогда не считались. Наоборот — предсказания будущего на основе науки. И относились к ним вполне серьёзно. Был даже фильм БиБиСишный, про то, сколько всего эти писатели сумели предугадать!

— Например, машину времени! — язвительно заметила Светка. — Вот уж точно, предвидение!

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓