Араб Пётр Великий. Книга первая

— Амулет. Можно не видеть солнце и знать, что оно уже взошло.

Шаман вздрогнул.

— Ты живёшь там, где нет солнца?

— Бывает, что и нет.

Я протянул руку за часами. Шаман не очень охотно их отдал, а я расстегнул браслет и надел его на правую руку. Я вспомнил, что часы лежали в кошеле, а кошель висел у меня на шее и был заправлен за пазуху в район левой подмышки. Что я сейчас с ним и сделал: повесил на шею через плечо, завязал ремешок и спрятал под рубашкой.

Я начинал что-то вспоминать. Я вспомнил, что корабль, действительно был реальностью, как и мой груз на нём, а именно льняное и хлопковое тонкое полотно. И я, действительно был Пит, но не араби, а вроде как — ингл, и судно у нас было голландское.

Я помнил, что наша каракка, чтобы не встречаться с португальцами в Малакке, прошла проливом мимо Джакарты и всё было прекрасно, но, вдруг налетевший, встречный шквал встретил нас уже на подходе к островам Банда, и меня, вероятно, выбросило за борт. Этот момент в моей памяти был стёрт. Как и многое другое. Особенно, как я выгреб на остров в ботфортах.

— Мне надо в Банданейро, — сказал я. — У меня там ткани. Тонкие и красивые. Вам всем хватит. Отдам в пол цены.

Шаман блеснул белыми зубами и что-то приказал на незнакомом мне наречии. Все мужчины племени радостно, и слегка приплясывая, побежали к морю готовить каноэ.

— Есть хочешь? — Спросил шаман и что-то сорвал с бечёвки, натянутой между опорных свай хижины и передал мне.

Ответить я не успел, поэтому взял нечто и понюхал. Лучше бы я этого не делал. Я думал, что это водоросли, а это оказалась вяленая рыба. На верёвках под хижинами висели и вялились маленькие скаты-манту.

Переборов первую реакцию организма, я начал рвать зубами мясо, которое постепенно принимало вполне съедобный вкус.

Со стороны берега что-то прокричали на том же наречии.

— Непонятные слова, — сказал я. — Что это?

— Так говорят наши люди, — шаман показал на себя. — Ты говоришь, как люди Махмуд Шаха.

Понял, подумал я, не дурак. Малайский — разговорный язык общения на Индонезийском архипелаге. Язык торговли. А индонезийский потом когда-нибудь станет литературным.

— Пошли, — сказал шаман, вылезая из-под хижины и раскрывая жёлтый, порванный в нескольких местах китайский зонтик, признак его статуса правителя общины.

* * *

Уже через час мы входили в порт Банданейро, оказавшимся средним городком, по размерам чуть меньше "того" Банданейро, где я жил почти месяц, правда наездами, делая вид, что блуждаю по джунглям и ближайшим островам. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году.

У длинного, далеко уходящего в море, деревянного пирса стояло несколько парусников. В одном из них я узнал "мою" каракку "Санта Люсия" и показал на неё пальцем. Она стояла крайней, пришвартованная к пирсу третьим бортом. Шаман продублировал мой жест, и флотилия из шести пирог, срезав угол, ускорилась.

Команда каракки наш манёвр не пропустила и когда наше каноэ прижались к её борту я увидел с удивлением разглядывающего меня капитана Людвига.

— Вы ли это, уважаемый Питер? — Спросил он, разводя руками.

— Я, господин Ван Дейк. Собственной персоной. Не ждали?

— Уже не чаяли вас видеть.

— Груз мой ещё не пропили?

— Как можно? Не прошло ещё и суток, как мы вас потеряли. Сбросить трап с правого борта! — Крикнул он матросам.

Штормтрап прикрепили и сбросили. Я поднялся на борт.

— Как вам удалось выбраться? — Спросил капитан, подавая мне руку и помогая спрыгнуть на палубу.

— Сам не знаю. Очнулся уже на берегу. На голове шишак.

— Это вас блоком. Сверху. — Капитан показал на стеньгу. — Канат лопнул.

— "В касках ходить надо", — подумал я.

— Вы как раз у борта стояли. Свесившись. С Нептуном обедом делились. Тут вас и... волной, и блоком... Накрыло.

— Вещи мои...

— Вещи мои... Извините... Ваши вещи у меня, — не дал договорить капитан. — Карты, инструменты, всё в сохранности.

В голосе капитана послышалось чуть заметное сожаление.

— Хорошо, — облегчённо вздохнул я.

Я не понимал своего поведения. Я толком ничего не помнил, но реагировал автоматически, словно мозг думал сам по себе. Я не знал, что за карты, что за инструменты, но искренне горевал бы, если бы их потерял.

— Всё в полной сохранности, господин Диаш, — повторил капитан.

Диаш, Диаш... Что за фамилия. И ни хрена не британская, а португальская. Получается, я Питер Диаш? Нет, получается какая-то фигня.

— Я могу их забрать, господин Ван Дейк?

— Безусловно. Пройдёмте в мою каюту. Мы, кстати, скоро становимся под выгрузку. Вам надо бы быстрее сговориться с перекупщиками по вашему товару. Мы, честно говоря, весь мускат здесь уже скупили. Извините, сэр, но вас не было. Но у них ещё осталось много жемчуга и немного самородного золота. Думаю, вы окупитесь.

Пройдя на ют вслед за капитаном, я поднялся на самую верхнюю палубу и вошёл в тёмную душную каюту, воздух которой был пропитан кислыми производными винных и пивных продуктов, а также очень давно немытого мужского тела. Вещей у меня было аж три сундука и два джутовых мешка.

— Мои документы? — Спросил я.

Капитан приподнял крышку одного из ящиков. Я, не вынимая их, пролистнул, потом взял, лежащий сверху замок и вставив его в петли, провернул ключ. Потом повторил эту процедуру с другими оставшимися сундуками. Тем временем капитан крикнул матросов и приказал им снести мои сундуки палубой ниже в мою каюту, — каюту штурмана.

На этом корабле я, оказывается, был штурманом, назначенным английским королём Генрихом Восьмым. Это я успел прочитать в удостоверении моих полномочий. И звали меня Педро Антониу Диаш. Я был вторым сыном португальского мореплавателя Бартоломеу Диаша, вспомнил я, который первым обошел Африку с юга. Пропавшим без вести в тысяча пятисотом году у берегов Бразилии. Оказывается, я португалец, но всё же ингл. И корабль был английским. Вернее, под английским флагом.

— "А где же мой португальский язык"? — Подумал я, не чувствуя себя его обладателем.

— "Сам себе не принадлежу", — подумал я, морщась, и почесав шишку на затылке, заглянул в мешки.

В мешках лежали: мушкеты запальные — два штуки, мешки с порохом и пулями, пара ножей, кольчужные перчатки, кираса и шлем. Мешки тоже были перенесены матросами в каюту ниже палубой.

— Выпьете, дон Педро?

— А что у вас есть? Что-то ещё разве осталось? Из приличного?

— Здесь есть местный спиритус. Весьма себе... Они его как лекарство употребляют. Только вода здесь... солоноватая. Но, в общем, получается прилично. На мой вкус.

Капитан вынул из сундука глиняную, примерно двухлитровую, бутыль и плеснул из неё мутной жидкости в стоящий на столе серебряный кубок. Понюхав содержимое, я прикинул, что там не больше двадцати единиц алкоголя, но пахло оно, откровенно говоря, мерзко. Меня передёрнуло. Я, сделав вид, что отхлёбываю, отставил кубок.

— Устал сильно, капитан. Пойду чуть поправлю спину.

— А торговля?

— Куда она денется? Устал. Спасибо. Если засну, толкните!

Я вышел на палубу и подошёл к борту.

— Сейчас они переместят корабль. Вы пока отгребите и займитесь своими делами.

— У нас на рынке своё место есть. Можно там твой товар продать.

— Да, я думаю, он и с борта уйдёт. Зачем его таскать туда-сюда?

— У тебя много ткани?

— Тебе хватит. А что?

— Если тонкая, я бы всю купил. А то, порту плохую ткань привезли. Араби тонкую возили.

— А чем заплатишь? — Спросил я тихо.

— Перл, мускат, жёлтый камень "голд".

— Я тебе всё продам, но только по нормальной цене. Ткань дорогая. Мою рубаху и штаны видишь? Такая же, только красивая. С цветами. Я пойду делами займусь, а ты отгреби пока.

Я пошёл в свою каюту и прилёг на короткий лежак. Каюта была шириной метра два, в одно окно. Кроме кровати в ней стоял стол с табуретом и рундук для сундуков, которые уже были в нём установлены и даже принайтовлены. Чтобы прилечь мне пришлось убрать с кровати три длинные доски, стоявшие наискось, упершись в переборки.

Я вспомнил, что на короткой лежанке не спал, так как слишком был длин, а спал на положенных поперёк каюты досках, один край которых лежал на шконке, а другой опирался на два табурета. Но, сейчас, свернувшись "калачиком" на короткой постели, я вдруг провалился в тревожный сон.

— Дон Педро, — услышал я голос капитана.

Глава вторая.

Расторговались мы с шаманом быстро и расстались почти друзьями. Капитан удивился, когда мой груз ушёл прямо с борта, а на его место, в те же ящики, где лежали ткани, перекочевали пятифунтовые мешки с мускатным орехом, жемчугом и золотыми самородками.

Сам капитан и двое английских купцов с шерстяной тканью прогадали, зато хорошо распродали рис, чуть выше номинала, и посему все были довольны.

Каракка встала в бухте на якорь. На утро назначили отход. Пассажиры остались на берегу. К ним присоединилась и вся команда, кроме трёх вахтенных. Капитан, узнав у меня, что я желал бы остаться на борту, с радостью оставил корабль на моё попечение. Я же, оставшись один, решил посвятить время изучению "своих" вещей.

Верхний сундук был наполнен носильными вещами: парадным камзолом со штанами, нательными шёлковыми рубашками, носовыми платками, чулками, двумя парами обуви, перчатками. Сверху лежали две фетровые шляпы, вставленные одна в другую. Рядом лежал футляр с перьями для них. Во мне проснулся "зоолог-орнитолог" двадцатого века и, поковырявшись в приобретенных когда-то наскоро знаниях, я признал в двух перьях петушиные, в одном — страусиное. Сюда же я положил перья райских птиц, подаренные мне шаманом.

Второй сундук был под завязку заполнен довольно подробными мореходными картами больших и малых размеров. Некоторые карты были старыми. Одна карта с новыми пометками пройденного нами маршрута, с помеченными на нём встреченными островами и мысами. На мой взгляд, карта была очень далека от действительности, которую я знал.

Особенно меня поразил размер острова Мадагаскар, нарисованный очень уверенно. Он был чуть меньше Индии. Разглядывая карты, я понял, что это наследство "моего" отца. Папа Бартоломеу зашел, вероятно, много дальше мыса Доброй Надежды и только потому, что у него с собой не было золота, он не смог закупиться товаром в Индии. А может и закупился, да никто об этом не знает.

В третьем сундуке в индивидуальных ящичках лежали навигационные приборы: астролябия, секстант, подзорная труба, на которой было выгравировано: "Леонардо да Винчи. MDIX.". То есть — тысяча пятьсот девятый год.

Я смотрел на эти чудеса "науки и техники" и понимал, что ими придётся пользоваться. И я даже понимал и знал как. Причём, я понимал, что сюда, в Индонезию, я шел с одними знаниями, а сейчас я совсем другой. К тому же у меня появился морской хронометр с логарифмической линейкой, коего до сих пор не было, и который я знал, как применить для штурманского дела.

Ещё было светло, и я вышел на палубу проверить "дальнозоркость" подзорной трубы, или, скорее всего, маленького телескопа, потому, что прибор был тяжёл и имел сборную треногу.

Как оказалось, труба выдавала перевёрнутое, примерно двадцатикратное, изображение, что было очень непривычно и не очень удобно.

Я посмотрел на берег, потом на корабли у причала, потом на корабли на рейде. На одном паруснике явно готовились к отплытию: разносили такелаж, расчехляли паруса. Мне показалось это странным. Уходить в ночь, по-моему, было неразумным. Хотя... Что я знал о здешних порядках? Парусник был португальский и здесь они пытались хозяйничать, навязывая сферу услуг, типа "охрану от себя". Они и нашему капитану предлагали сопровождение и защиту от пиратов.

Я увидел, как от их борта отчалила парусная шлюпка, и направилась в нашу сторону.

— Вахта! Слева по борту шлюп.

— Вижу слева, сэр! — Крикнул со стеньги вахтенный.

Шлюп сближался. В трубу я увидел с десяток хорошо вооружённых матросов и офицера.

— Могу я поговорить с вахтенным офицером?! — Крикнул командир подошедшего к борту шлюпа.

— Слушаю вас! — Ответил я.

— Мы досмотровая команда португальской королевской администрации порта Банданейро. Нам поступила информация, что на вашем судне скрывается очень опасный государственный преступник. Мы вынуждены осмотреть судно.

— Вы шутите, сэр? Это исключено. И о какой португальской администрации вы говорите, когда этот город — порт свободной торговли.

— Извините, сэр. У нас предписание и десятеро вооружённых матросов. Не рекомендую противиться. Иначе мы применим силу.

— Это противоречит морскому кодексу, сэр, и мы вынуждены будем защищать территорию Англии от вражеского вторжения.

Говоря это, я чуть выглядывал из-за большого деревянного блока, потому что видел направленные на меня стволы ружей.

— К бою! — Крикнул я, и тут грянул выстрел десяти стволов.

На фор-стеньге вскрикнул вперёдсмотрящий. Ютовый и баковый вахтенные ответили почти сдвоенным выстрелом, а я, высунув поочерёдно руки с пистолями, разрядил их в сторону нападавших и, судя по вскрикам на шлюпе, ни вахтенные, ни я не промазали.

Быстро выглянув из-за другого блока, я отметил, что примерно пятеро нападающих подняли заряженные мушкеты, а остальные намереваются нас штурмовать.

Увидя меня, мушкетёры повернули стволы в мою сторону и выстрелили, но я уже спрятался за фальшбортом, брякнувшись на палубу и откатившись, но предварительно издав громкий, хорошо слышимый за бортом стон.

— Вперёд! — Скомандовал командир штурмовиков и за борт зацепились две "кошки".

Подползя "крокодильчиком", я уселся перед ними на корточках, чтобы раньше времени не засветиться. Когда появился первый абордажник, я ткнул его снизу вверх шпагой, и он свалился обратно в шлюп, вероятно кого-то собой придавив.

Второго абордажника я встретил не стесняясь, встав в полный рост. И, так как его руки были заняты верёвкой, я легко пронзил его горло шпагой, провернув её для пущей надёжности.

— Заряжай! — Крикнул я. — Огонь по готовности.

Тут же раздался выстрел с носа. И следом вскрик от воды.

Я отошёл от борта, отбежал в сторону кормы и выглянул за борт. Шлюп пытался отчалить, но ветром его прижимало к нашему кораблю. Нападающих осталось пятеро, офицера среди них не было.

Я сунул шпагу в ножны, достал второй кинжал, разбежался, оттолкнулся от кнехта и прыгнул за борт.

Свалившись на голову кого-то из нападающих, я зацепился за него остриями обеих клинков и встал в шлюпке. Я стоял в центре.

Заколов и сбросив убитого в море, я зацепил кинжалом второго и отправил туда же. Все нападающие были в добротных кожаных камзолах, несмотря на жару. Третьего я зацепил остриём правого кинжала и подтянул к себе. Он споткнулся ногами о труп и упал на меня. Направив остриё в его сторону, я воткнул свой кинжал ему прямо в сердце.

Столкнув в воду очередное тело, я шагнул к следующему, но он прыгнул за борт шлюпа сам и сразу пошёл ко дну. Плавать моряки не умели. Это считалось плохой приметой. Стоит ли им верить, подумал я, и развернулся. Оставшиеся двое бросили свои кинжалы за борт и вытянули руки перед собой. Я не дал им возможности предъявить мне претензии в суде и шпагой заколол обоих.