— Давайте вы сначала встанете на ноги, а потом все мне объясните, — Робин успокаивающе погладил ее по запястью и тут же понял, что сделал что-то не то: зеленые глаза вмиг почернели и остекленели. Космос, и это она одной ногой еще в могиле!

— Можно девушкой немного побуду я? — прошептал особист, когда Робин подошел к нему с баллончиком бинта и все той же мазью в банке.

Иной клянется страстью пылкой

Но коли выпито коль выпито вино

Вся страсть его на дне бутылки

Давным-давно давным-давно давным-давно

Иной усищи крутит яро бутылкам всем

Бутылкам всем глядится в дно

Но сам лишь копия гусара

Давным-давно давным-давно давным-давно

Тинглит злилась на себя за слабость и поливала матом несчастного офицерика на соседней койке, чтобы совсем не завял. Слабость — это не только невозможность встать, это дикий ужас и вид своего искореженного тела, понимание, что скоро умрешь, что ребята не успеют, что кончается топливо и сбоит движок, что в госпитале нет лекарств и сшиватель рвет внутренности так же, как осколки гранаты, боль, которую, кажется, не чувствуешь уже, потому что она заменяет собой тебя саму... Слабость — это темно-синие глаза и тонкие, чуткие пальцы, пока ты валяешься дырявой гильзой и нечем даже умыться.

— Чего пялишься?! — огрызнулась она на особиста, которого давно отгородили от нее ширмой.

Тот лишь хмыкнул в ответ и демонстративно зевнул.

Потом пришла пожилая медсестра с "уткой", и Тинглит заскрипела зубами, чтобы не послать еще и ее... их... вместе с "уткой". Бок она не чувствовала, спасибо щедрости соседа, нижней части тела тоже. И какое счастье, что здесь нет Роберта. Неважно, что он врач.

И он спас ей жизнь. Сначала ребята, а потом он. Она плохо помнила, что происходило на операционном столе, но в результате она, кажется, не умрет. Тинглит осторожно ощупала толстую пленку бинта, потом заглянула под простыню. Шрамы будут сводить потом, когда все восстановится, но и так только полоски на коже. Грудь, живот, пах, бедро и на спину справа. А было... Тинглит сглотнула, борясь с тошнотой.

Как здесь лекарств, так в армии не осталось боеприпасов. Официально военные действия были остановлены, на бумаге. А что на деле — так кого это беспокоит в верхах? Она два дня назад читала местную газету, на пластиковом листке. Мародеры, убийцы, насильники — это о ней, парнях и союзной армии в целом. Словно и не Каспер из реки вытаскивал мальчишку мелкого, года нет. Ну да, на базе спецуры ждут казни сколько-то террористов, только... а куда их еще? По медали и в теплые постели?

— Ты спишь? — громко окликнула она соседа.

— Нет... еще, — вздохнул он.

— Сколько невинных душ вы погубили?

— По статистике, меньше, чем вы, — помолчав, ответил он. — У особого отряда здесь больше контрольные функции, чем карательные.

— Твари, — печально подытожила Тинглит, жалея, что не может свернуться и закутаться в одеяло, как любила дома. И ладонью к стеклу аквариума. Дианка без нее, небось, совсем от плавников отбилась. Астра ее избалует в конец, потом будет только свежие фрукты жрать.

К вечеру вернулись Роберт и боль. А Тинглит не могла при долбанном соседе попросить врача положить ладонь ей на лоб. Ей бы легче стало, она знала точно. Швы он смазал какой-то желтой дрянью, ныть и чесаться они перестали, но огнем драло изнутри, хотелось ногтями прорвать кожу и... и сделать хоть что-нибудь. Поднялась температура, и Тинглит несла в полубреду чушь, хватая Роберта за комбинезон. Ей было стыдно, что он видит ее тело таким, что она признается ему в этом стыде, и что провалиться не получится — тут скальные породы.

Так плохо ей не было, кажется, никогда. Даже, когда тело привыкало к бактериям, продляющим жизнь, после первых тренировок на подготовительном отделении, в первом глубоком забросе, в полудохлом скафандре рядом с мертвой шлюпкой, в... Она металась, звала маму и Роберта, умоляла и угрожала, отбрасывала трубочку для питья и просила воды. Она бы хотела не помнить этого, но у нее и напиться до беспамятства не вышло ни разу в жизни.

Очнулась она снова оттого, что было не больно. А рядом стоял Робин, сунув руки в карманы, и настороженно ее изучал.

— Я вас домогалась? — одними губами спросила Тинглит.

— М-м, при определенной фантазии можно сказать и так, — он вдруг улыбнулся, и ее снова вынесло в бессознанку. А Роберт не бросился реанимировать, значит, понял все. У-у, выздоровеет и повесится!

Кстати...

— Лекарства... Была поставка?! — она попробовала подпрыгнуть, но вышло как-то не очень.

— Нет. Забрали Торреса и оставили небольшой запас.

— Особисты? Теперь быть им обязанной?!

— А и так придется. Если кто-то здесь разрулит ситуацию, то лишь они. Власти закончили свою миссию на подписании договора.

— Твари, — повторила она. — А... а мои не прилетали?

— Я сказал, что неделю вы нетранспортабельны. Вряд ли у них есть время навестить?

— Это да, — она стиснула зубы, давя ругательства. Парни там рискуют, а она краснеет под ироничным взглядом. Роберту с виду не больше тридцати, но кого в тридцать сделают практикующим врачом в военно-полевом госпитале? Не бывает такого, при любой гениальности. Значит, прилично так старше. А она тут глазки строит. Заплывшие. На опухшей морде.

— Еда только внутривенно? — спросила она.

— Увы.

— Нет, это много лучше, чем... Доктор, а зеркало найдется? — решилась она, чтобы уж точно больше не питать иллюзий. Конечно, обычно она хороша, но какой же мужик разглядит под синяками, что там обычно?

— Не надо, — он медленно покачал головой. — Это я вижу, как вы красивы и сейчас тоже, я врач, а вы не разглядите.

Он уже ушел, а Тинглит все плавала где-то, урча и впитываясь в простыню. Так хорошо ей, кажется, тоже никогда не было. Она влюблялась во всех подряд и на одну ночь, ей нравились и мужчины, и женщины, основным критерием было то, чтобы им было хорошо вдвоем. Или втроем. Или как получится. Она первая смеялась над требованием верности — какой в верности смысл? Если человек тебя хочет, ты его получишь, а только ли ты — не все ли равно? А Роберт...

Наверное, если встать, то он окажется выше нее едва дюйма на три. Тинглит сама гигантским ростом не выделяется, но она женщина. Ей всегда нравились рослые парни, типа Джейсона или Тигра, только... не тянуться высоко за поцелуем, тоже приятно. А поднять ее на руки — он поднимет, Тинглит помнила, с какой силой он прижимал ее к столу, когда она пыталась разомкнуть силовые фиксаторы. И эта сила, скрытая в стройном теле, за обветренной на ветру Ниверне кожей и нежным насмешливым ртом дразнила и подчиняла. Тинглит привыкла в постели верховодить мужиками, Роберта хотелось взять, но ему тянуло и покориться. Не внешней разухабистой мощи, а тому, как он на Тинглит смотре-ел.

И о чем она думает только? Тинглит чуть не дала себе в лоб, но решила, что и так довольно острых ощущений. Организм от реальности спасается, не иначе. Куда приятнее грезить красивым доктором-блондином, чем думать, в какую еще задницу засунет их любимое правительство, и вылезут ли из этой жопы ее сослуживцы.

Если бы у них не сдох генератор, то повстанцы могли бы усраться со своим гранатометом, а так... Тинглит снова потрогала бинты. А Верском погиб. Она не спрашивала, но знала, он ее закрыл, а, если ей так досталось... Слезинки скользнули по защитной пленке на исцарапанной щеке и скатились вниз, по шее, под высоко натянутую простыню. Терять товарищей каждый раз как первый. Привыкнет? Вообще можно привыкнуть? А как Роберт относится к смерти пациентов?

В очередной обход пришел другой врач, высокий, симпатичный и разговорчивый. Тинглит отвечала односложно, все-таки, нелегко ей еще было говорить, как бы она не бодрилась перед Робертом.

— Надо же, собрал вас, — удивлялся врач, тыкая пальцем в сенсорный дисплей.

— И по какой причине это странно? — Тинглит не утаила враждебности. Ей показалось, что это наезд на профессионализм Роберта.

— Так по-живому нельзя шить при тех показателях, которые у вас были.

— У него был выбор?

— Нет, — врач вдруг улыбнулся. — Но рискнул бы не каждый.

— Я не привыкла к тем, кто не рискует, мне нормально, — она изобразила пожатие плечами. — Вы бы поступили иначе на месте доктора Вайле?

— Провокационный вопрос, — врач натужно рассмеялся. — Нет, полагаю. Но предпочту не проверять.

— Зря. Тогда точно не узнаете, — она позволила поставить себе капельницу и закрыла глаза. Роберт не нуждался в защите, а ее тянуло отстаивать его перед всем миром. Смеяться же будет над ее дурацкими чувствами.

Доза обезболивающего в последующие дни стала меньше, но его было достаточно, чтобы не корчиться круглыми сутками. Ныло, ровно так, ненавязчиво, Тинглит в какой-то момент поняла, что привыкла и не замечает. Спасибо особистам, мать их.

Из-за "кустарной" операции, как выразился Роберт, вставать ей не позволяли. Тинглит попыталась доказать, что операция была гениальной, но на этот раз ее поняли неправильно, решив, что она пытается начать бегать. Тинглит успела соскучиться по молчаливому и ехидному соседу из спецуры, а новых трупов ей под бок не подкладывали. Это радовало, чего уж там, но было невероятно тоскливо. Она даже начала общаться с медсестрой, хотя найти с теткой общий язык было почти нереально. Та жила в каком-то параллельном Тинглит мире. Чего стоило одно "вот поправишься и будешь носить красивые платья". Прозвучало едва не приказом. Тинглит заявила, что не делала этого и не будет, но медсестра не поверила! Откуда ее выкопали, такое доисторическое животное? Куда Тинглит носить красивые платья? В пустыни, джунгли, на тренировки или парады? Некоторые люди любыми средствами стремятся не только сами цепляться за абстрактные традиции, но и от других требовать того же. Послать бы, да ругаться не с руки.

Откуда только берутся такие представления о мире? С новых планет, вступающих в Союз? На Ниверне Тинглит было как-то недосуг вступать в дискуссии с местным населением, а на других она не была. В старых мирах ничего подобного не услышишь уже лет... да вот с глобальной войны, не иначе. Та война очень многое изменила, почему бы и не это? Тинглит вспомнила, как девчонкой, во время экскурсии на Тилану, пялилась на памятник полковнику Вирийе. Стройный мужчина в привычной черной форме и с косой почти до пояса.

Хотя, такого сейчас не увидишь. Она попробовала представить нынешнего главу особого отряда с длинными волосами и безудержно расхохоталась. Видимо, бывает такой излом эпох, когда рушатся все устои, тонут в калейдоскопе событий, а потом что-то восстанавливается, что-то проверенное временем, имеющее под собой веские основания. Ну вот, как раз вроде короткой солдатской стрижки. Впрочем, косы никто не запрещает. Тут еще субъект должен быть таким, чтобы ему шло. Появится в особом отряде что-нибудь тонкое и красивое не на передовой, может, и отрастит. Это в десантуре глупость несусветная такие патлы — сколько дезинфектора на себя не выливай, а насекомые все равно мутируют.

Нет, все-таки лучше спасаться от действительности мечтами о Роберте. Потому что следующим этапом, чует ее сердце, будут насекомые с косами. Но как же скучно в тишине и бездействии!

Через обещанную неделю появились ребята. Тинглит к этому времени выпросила зеркало, правда, у Вероники, полностью осознала, почему его не давал Роберт, и сникла. Из реанимации ее перевели в общую палату, но знакомых она там не нашла. Многих уже выписали, оставались те, кто долечивался, а новых раненых почти не поступало. Тинглит это радовало, и объективно, и потому, что особый отряд не мог бесконечно снабжать армию припасами. Нашелся там хороший человек, который теперь непонятно как отчитываться будет, а дальше-то что?

Приперлась толпа ее ненаглядных придурков очень вовремя, Тинглит не успела впасть в депрессию. Ну, а среди шумных добродушных идиотов это было и невозможно. Тигр притащил ей с корнем выдранный куст, усыпанный мелкими красными цветами, Вэл где-то спер кусок шоколада с печатью "для отправки в цех", Дуглас из винтовки с разорвавшимся стволом выгнул замысловатый то ли фонтан, то ли стилизованный фейерверк, Котень выжег ее портрет на потертом щитке от силовой брони. Тинглит захлебывалась слезами радости, обнимая всех по очереди, целуя только не взасос, бурно благодаря и шепотом советуя найти Рилла и выменять на что-нибудь баклажку спирта.

В разгар безобразия зашел Роберт. Парни его не заметили сразу, а Тинглит только и ждала. Ну не мог врач пропустить такой бордель посреди своих владений, правда ведь? Вслед за ним влетел Грин, почти сбил Роберта с ног, вырулил на цыпочках и сныкался за спины, пряча бутылку. Тинглит проводила его взглядом, потом поняла, что Роберт смотрит на нее и покраснела.

— Э-э... это мой отряд, — голосом девочки-паиньки проговорила она и похлопала ресницами.

— Я вижу, — в голосе Роберта дрожал смех. — Гостинцы пусть оставят перед шлюзом, свежую добычу сдадут, и можете общаться до... до конца часа.

Грин попытался развоплотиться, но не вышло.

— Ваше имущество Рилл вам вернет, — Роберт ухватил бутылку за горлышко и отодвинул дверь, указывая поочередно на нее и на куст.

Когда в палате навели порядок, Роберт ушел. Дуглас проводил его восхищенным взглядом и присвистнул:

— Ка-акая задница! Так бы и...

— Заткнись, урод! — Тинглит сорвалась раньше, чем подумала. — И руки и глаза держи подальше, понял?!

Парни остолбенели, разинув рты.

— Ли, — осторожно заговорил Джейсон, трогая пальцем ее лоб. — Ты это... ты влюбилась, что ли? Да его... соплей перешибешь.

Тинглит, молча, без размаха врезала ему под подбородок и поморщилась — отозвалось в заживающем боку. Ее мимолетная гримаса оказалась важнее Джейсона, щупающего зуб языком. Минут пять Тинглит играла в умирающую, а потом обняла подушку, всхлипнула и обиженно покосилась на Джейса.

— Он мне жизнь спас! А у вас одни задницы и сопли на уме. Мужланы!

Парни наперебой извинялись, даже те, кто молчал. Тинглит хотелось и плакать, и смеяться. Ну, кто виноват, что Джейсон угадал?

Дурацкая тема быстро сменилась поминовением погибших — Грин выменял две бутылки.

А еще через неделю пришел транспорт. Союз окончательно выводил войска, оставался только крошечный отдел особого отряда в столице. Тинглит уже ходила, медленно, с поддержкой поля, но уверенно. А от таких новостей и вовсе побежала. К реанимации, где был кабинет Роберта.

— Отпущу, конечно — кивнул он. — Долечат вас и без меня. Только не рвитесь сразу в бой. Не хочу, чтобы все мои труды пошли насмарку.

— Хочется надеяться, что воевать еще долго не придется, — она неловко улыбнулась.

Роберт, наверное, мало спал все это время, под глазами были синяки. И скулы заострились. Тинглит едва не протянула руку потрогать, но быстро сжала пальцы в кулак. Она перед Робертом теряла и наглость, и красноречие, готова была замереть и пялиться часами, как последняя дура.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓