hp8

Улыбнувшись сам себе понимающей и тёплой, почти стариковской улыбкой, я припомнил всё, что пережил, лёжа в кровати. Знаете, детское тело — самое замечательное из всех его стадий — я был стариком, мужем, юношей, но никогда не чувствовал столько энергии, столько гибкости, ловкости, сколько будучи одиннадцатилетним самим собой.

— Я дома, — я выдохнул, — на этот раз я проживу эту жизнь без сожалений, из которых она состояла. Я просто устал, — я заметил паучка в углу чулана, — Буду звать тебя Питер. Так вот, Питти, меня преизрядно утомило то, что всю жизнь я чего-то хочу и чего-то сожалею. Почему вообще человек должен жаждать чего-то такого? Почему я не могу просто... жить, — я заложил руки за голову, — наслаждаться жизнью. Не пытаться строить из себя ни злодея, ни героя, не гедонизировать, а жить так, чтобы мне было действительно интересно? Молчишь? Что ж, во-первых — мне хочется познакомиться с красивой девушкой. И не смотри на меня с укором своими восемью глазами, — возмутился я ему, — я знаю, что маленький, но мне с ними не сексом заниматься. А ещё вот вопрос — скрывать свои силы и навыки, или нет? — я задумался, — иногда это полезно, а иногда наоборот — просто проблемы на ровном месте создаёт. Хотя как я им объясню, откуда знаю древнюю магию и владею шпагой как фентезийный мастер меча? Так. Не будем скрываться, но и позёрствовать не станем. В этой жизни я больше не буду слабым забитым мальчиком, — я встал, одежда на мне, повинуясь даже не заклинанию, а чистой воле, преобразовалась в строгий костюм — моя личная разработка. Девятнадцатый век. Закрыл глаза мальчик-из-чулана. Открыл принц. Маг. Воин. Человек, перешагнувший через простые человеческие вожделения — семьи, детей, силы, власти, и желающий просто почувствовать удовольствие от жизни. От того, какие эмоции он дарит людям.

Припомню ка я свою первую, самую первую, настоящую жизнь... дурсли. Письмо из Хогвартса, Хагрид, и сегодня — день когда пришло время поехать на платформу. Я мог бы прямо аппарировать — я помнил её так хорошо по многим жизням, что... А собственно, почему? Сначала нужно добраться до банка и забрать кое-какое барахло. И конечно же не до банка гоблинов — свой счёт я открыл в римском банке. Древнейшем, могущественнейшем, самом главном. Это в маленькой и странной англии злобные коротышки владели финансами — в остальном мире банк Сальери — это практически авторитет номер один в мире волшебников. С древнейших времён до наших дней — основной игрок в мире. Сальери... Каждый раз я оставлял счёт на предъявителя по секретному паролю. Сальери не знал, как и почему — никто в банке не знал, что это такое и как работает.

Помню, когда в бытие принцем в девятнадцатом веке пришёл — Сальери практически притащили всю свою семью посмотреть на величайшее зрелище в эпохе — открытие "Мраморный зал" — как они называли мою сейфовую комнату. Самое древнее действующее волшебное хранилище в мире. Сборник артефактов и знаний, золота и прочего из прошлого. От всех моих прошлых жизней.

— Вставай, мальчишка, — в дверь забарабанили. Я натянул на лицо вежливую улыбку. Вежливость — лучшее оружие против таких мразей. Попробуй на них накричать или чего хуже — проявить агрессию в ответ — вообще взбесятся как собаки. Вежливость — это практически пощёчина для хама.

А собственно, на кой чёрт мне с ними общаться? Аппарирую прямо в Мраморный Зал. И видел я в гробу и белых тапочках этих дурслей — пусть хоть обкричатся. Одним универсальным движением брови я аппарировал в мраморный зал свои пожитки, клетку с совой, и сам последовал за ними...

* * *

— Что вы здесь делаете? — услышал я голос позади себя.

Я прохаживался вдоль стеллажей. Знаете, у каждого человека есть свои вещи — одни обходятся минимумом, тщательно расставленным, у других есть целый ворох всякого барахла. Я прохаживался около грубых дубовых полок, на которых стояли бутыли с вином, на стенах висело оружие, стояли рыцарские доспехи... Наконец, форма римского легионера в полный рост, со всеми причиндалами.

— О, господин Сальери, — я не оборачиваясь на него, смотрел на бутыли. Это были не обычные бутыли. Кончики пальцев едва скользили по их пухлым бокам, — знаете, господин Сальери, когда-то в городе Вейи, этрусском, проходил замечательный банкет. Он проходил вечером, в большом дворце и саду за ним было множество певчих птиц, которых привезли из провинций римской империи в подарок молодой жене Октавиана Северия. Хех, сопливая дурочка тринадцати лет от роду, конечно же её не увешали золотом как старую женщину — по меркам того времени старость — это тридцать и более лет, зрелость — двадцать, и юность, вполне пригодная для брака — это с двенадцати. Времена меняются, — я хихикнул, — сегодня двенадцатилетние девочки могут только в куколки играть. На том банкете подавали восхитительное вино. Марк... Марк... забыл как его там дальше, в общем, никому неизвестный дальний родственник, владел прекрасными виноградниками на юге Италики. Всю жизнь он и его предки делали вино. Они добавляли в него выдержки из трав и специй, потом фильтровали и разливали в бочонки, где оно выдерживалось шесть лет, прежде чем станет пригодным для употребления.

— Эм... Господин? — Сальери не переступил порог, не мог. Защитные заклинания не давали.

— Девочка так напилась, что убежала к "белому другу". А наутро их обоих нашли мёртвыми — мужа и жену, все думали, что их отравили вином, все бутылки изъяли и проверили. Однако, яда в вине не нашли. По правде, у юной девки была аллергия на одну из пряностей, которую клали в вино — никто не знал, а опозоренный муж — допустить смерть молодой жены на свадьбе считалось огромным позором, отравился сам, с горя. Очень уж он её любил — такие дела, — я цыкнул зубом, — с тех пор эти шесть бутылей вина хранятся здесь, — я поднял одну из них. Не руками, конечно — в бутыли где-то литров пять, — винодел с тех пор впал в депрессию и перестал делать вино с пряностями, после того, как прошёл суд и следствие по всем правилам, он отрёкся от своей семейной профессии. А эти бутыли стали последним вином, которое он сделал. Некогда очень известное в среде Этруссков.

— Господин, кто вы?

— А... — я обернулся, очнувшись, — простите, — улыбнулся, — знаете, договор между банком Сальери и владельцем данного хранилища подразумевает, что вы не будете этим интересоваться, — гордо выпрямившись, посмотрел на его физиономию, — впрочем, войти сюда может только владелец банка, а владельцем может быть только прямой наследник Сальери. Нда... — я сделал пару шагов к нему, — что такое?

— О, простите, я просто несколько смутился — это древнее хранилище, которое не открывалось уже больше ста лет.

— Сто пятьдесят пять, если быть точным.

— Да, — он был итальянец. Смазливый брюнет, — господин, могли бы вы говорить по итальянски?

— Сожалею, но из всех языков, на которых говорят в этом регионе — я владею только разговорной латынью, — развёл я руками, — но вижу, для вас это не составляет проблем. Итак, мистер Сальери, я заберу отсюда кое-что. И да, — я махнул рукой и пятилитровая бутыль подлетела ко мне, — возьмите эту бутылочку вина в качестве моего вам подарка. За то, что уже больше двух тысяч лет храните верность традициям и договору.

— Это вино...

— Пряное южное вино. Не беспокойтесь, за две с половиной тысячи лет это вино ничуть не утратило своих вкусовых качеств. Оно всё так же прекрасно, как и в день свадьбы несчастных влюблённых. Эти кувшины сделаны из магического хрусталя и зачарованы высшей магией света, дабы навеки сохранить то, что в них налито. Говорят, ценность коллекционного вина определяет его история. Если так — то ценнее этого есть только вон то вино в синей бутылке.

— А... — Сальери закрыл рот.

— Хотите спросить откуда оно? Это вино подавали на большой, но очень закрытой тусовке проповедников, которую некогда устроили в иудее, сейчас это известно как "тайная вечеря", ну там, где Иисус неслабо подвыпил.

Сальери посмотрел на скромную синюю бутылку.

— Охренеть.

— Что ж, я с вами солидарен, — кивнул я, — нам с вами не детей крестить, так что давайте оставим различные личные вещи в стороне. У вас есть ко мне какое-то дело, господин Сальери?

Он отвис:

— Д... да, — и говорил с жутким акцентом на латыни, аж уши в трубочки заворачивались, — это старейший зал в самом старом из наших хранилищ. Это, можно сказать, достояние истории — к дверям этого хранилища туристов водят, чтобы показать, с чего начинался банк Сальери. И вдруг такое...

— Не вижу ничего необычного, — я оглядел у стены стеллаж — деревянный стеллаж, с множеством ячеек, в которых лежали свитки. Тогда писали на свитках — просто потому что бумага была дорогая и качественная, как правило. Писали на пергаменте и свитках. Бумага в риме была, но редко, чаще пергамент, — знаете, мне без разницы. Сегодня я владелец этого сейфа.

— Господин, прошу вас быть почётным гостем семьи Сальери, — вежливо склонился он.

Я ответил жестом, принятым у римских волшебников прошлого, слегка склонил голову.

— Сожалею, но сегодня я должен поступать в школу. Как вы видите, — развёл руки, — я малолетний мальчишка. И поэтому с превеличайшим удовольствием хочу поехать в школу Хогвартс.

— Прошу простить.

— Не стоит, за приглашения никогда не извиняются, таковы правила.

— Примите хотя бы скромный подарок от банка.

Он достал откуда-то из-за пазухи небольшой чёрный прямоугольник, в котором было очень много магии, — это карта клиента. Вот уже тридцать лет, чтобы воспользоваться услугами нашего банка, нужно быть обладателем карты. Они различаются по цвету...

— А, старая добрая социальная дискриминация, — покивал я, — что ж, благодарю, — я взял у него карточку, — это что-то вроде ключа или удостоверения?

— Да, господин.

* * *

Вокзал Кингс-Кросс, платформа девять и три четверти... По правде говоря, история этой платформы куда больше чем у вокзала или железной дороги. Здесь некогда была установлена точка общественного телепорта — нечто вроде большого каминного зала, откуда все могли попасть куда угодно, в том числе и в Хогвартс. Каждый год школьники естественным образом собирались здесь.

Во время последнего восстания гоблинов, коротышки взорвали это место, закинув через телепорт бочки с порохом. Место пришло в упадок, но после победы над этими злобными коротышками — встал вопрос, а собственно, либо чиним это, либо что делать то? Технология создания телепортов была утрачена — а камины это их жалкое подобие, ещё и неудобное, к тому же. Восстановить они не могли, поэтому решили сделать железную дорогу — многим волшебникам она очень нравилась, и многие полагали, что проведя в пути время, да ещё и с комфортом, студенты лучше подготовятся к новому учебному году. Так появился Хогвартс Экспресс. Раньше его тащил слабенький старенький паровозик, и было тут четыре вагона, а не двенадцать, как сейчас.

Поэтому платформа не была на вокзале вообще — она располагалась недалеко, и была скрыта в подпространстве. На платформе было необычайное столпотворение — студентов просто море. Мои вещи сами ехали за мной, сову я вообще отправил саму лететь в совятню Хогвартса, и заложив руки за спину, оглядывал всех — дети, пордростки, взрослые. О, вон знакомая белобрысая семейка Малфоев. Вон рыжие Уизли. Лучше всего их характеризовало слово "табор". Много, грубые, невоспитанные, живущие одним днём. Я с видом скромного аристократа, прогуливался по платформе, заставив вещи влететь в одно из купе через окно поезда.

Ну да, да, тут все одеты либо по-магловски нелепо, либо в мантиях, а я тут один такой — в костюме, который создал некогда сам. На одиннадцатилетнем мальчишке он должно быть смешно смотрелся. Хорошо ещё, что не выходя из банка Сальери я успел поправить свою внешность. Поправил зрение — зелье "остроглаз", замазал шрам, частично скрыл его причёской, волосы изменил на длинные. Если от моих предков-метаморфов, которые есть у всех волшебников, мне и досталось хоть что-то — то это контроль над волосами. Остальные и этого не умеют, но шевелюра, скажу я вам, определяет внешность человека. У меня были чёрные, густые, красивые волосы, аккуратно забранные назад.

— Сэр, вы кого-то потеряли? — услышал я голос позади себя. Обернулся. Ого, невероятно. Сердце забилось чаще. Малфои. Родненькие вы мои. Я тепло улыбнулся.

— Нет, сэр, я просто гуляю. Прошу простить, — я обернулся, исполнив классический древний поклон — правая рука тремя пальцами к левому плечу, поклон на градусов пятнадцать, не более, голову прямо, осанка прямая, левая рука назад, и ни в коем случае не сжимать руки в кулаки, жест настолько естественный, словно созданный природой — простите мне моё невежественное предположение — должно быть вы мистер Малфой?

— Люциус Абраксас Малфой, — на лице этого человека промелькнуло что-то, как будто его током слабенько дёрнуло.

— Гарри Джеймс Поттер, благодарен судьбам за нашу встречу, — я был само очарование.

Человек выгнул бровь, потом вторую:

— Ни разу не встречал человека, который помнил бы столь древние традиции, — он снова неуловимо дёрнул лицом, — познакомьтесь с моим сыном, Драко, — сказал он.

— Непременно, когда случится такая оказия и мы будем представлены, — я вежливо напомнил ему, что "познакомься это мой пиз... кхм... малыш" — это плохой способ представить своего сына. Для того, кто претендует на элегантность и традиции — уж точно верх неблаговоспитанности.

— Прошу прощения. Мистер Поттер, — он повторил мой жест, только менее умело, — позвольте представить вам мою семью — Драко Малфой и моя жена Нарцисса Малфой, — он по-моему принял правила игры.

Драко и его мать стояли рядом, но я абсолютно их проигнорировал. Таковы правила — нельзя самому первым отвлечься от разговора с человеком на другого человека — только если тот, с кем ты разговариваешь — представит их тебе. Заговорить первым я тоже с ними не мог и даже взгляд бросить мимолётный — неэтично, нужно игнорировать их существование до тех пор, пока тот, с кем я говорю не представит их мне. Тогда они появляются для меня в реальности.

— Благодарен магии за нашу встречу, — я снова исполнил жест в его вариации для сверстника — упрощённый, и для старшей женщины, но с оттенком вежливого комплимента — тут есть нюанс, как можно жестом показать своё отношение — как к старушке, которую уважаешь, как к сексапильной красотке, как к равной, или как к женщине, которая привлекает и с которой приятное знакомство. К Нарциссе я исполнил именно такой жест. Нарцисса гораздо умелее мужа со мной поздоровалась, так же жестом и парой слов. Видно, её воспитали в настоящих старинных традициях. Малфои всегда были... эм... несколько нонконформисты.

— Должно быть, я прихожусь вам дальней родственницей, — сказала Нарцисса, мягко улыбнувшись, — среди Поттеров, насколько я помню, есть родственники-Блэки и родственники-Малфои...

— На моей памяти — семнадцать раз, — я вежливо улыбнулся, — Альфред Огастас Блэк, родившийся в девятьсот семьдесят пятом году взял в жёны тогда десятилетнюю Лютицию Певерелл, их правнучка Лисанна впервые взяла фамилию малоизвестного волшебника Поттера, известного своими зельями. Дальше наши семьи пересекались шестнадцать раз, практически в каждом веке. Не буду утруждать вас именами и датами. А с Малфоями моя семья пересекалась лишь шесть раз, к моему глубочайшему сожалению, последний раз в тысяча восемьсот пятом году, когда Джейкоб Поттер взял в жёны Сильфиду Малфой, дочь Клода Фадея Малфоя, безвременно скончавшегося через два месяца после свадьбы своей дочери, от лихорадки, во время своей поездки во Францию. Мне жаль, что уже почти две сотни лет мы так далеки друг от друга, — я улыбнулся очень вежливо и учтиво.