(Не) пара для короля

Сердце невольно защемило от странного чувства, более похожего на ностальгию. Надо же. Мне почему-то казалось, что моя спальня гораздо больше. А теперь я видела перед собой тесную комнатушку, в которую поместилась лишь узкая односпальная кровать, трюмо с новым креслом перед ним, гардеробный шкаф.

Быстро разложив свой нехитрый скарб по полкам, я отправилась в ванную комнату, примыкающую к моей спальне. С некоторой опаской повернула вентиль, покрытый оранжевыми пятнами ржавчины. В трубах гулко зарычало пробуждающееся заклинание. Шумело так долго, что я почти потеряла надежду. Но, наконец, через несколько минут кран выплюнул тонкую струйку едва теплой воды.

Огненное заклятие явно слишком давно не обновляли. Неужели мать серьезно больна? Уж на такую-то малость ее колдовских сил точно должно было хватить.

Умывший, после коротких раздумий я все-таки сменила темное дорожное платье, чей строгий фасон слегка оживлял белый кружевной воротник, на наряд из темно-синего бархата. Пожалуй, единственное более-менее приличное из моего гардероба. Затем я взяла в руки расческу и уныло посмотрелась в зеркало.

Оно послушно отразило бледную от усталости и слегка встрепанную светловолосую девушку двадцати с небольшим лет.

"Позор семьи!" — опять зазвучало в ушах.

Удивительно, но даже в гневе герцогиня Кейтлин Квинси говорила тихо и внятно, никогда не позволяя срываться себе на вульгарный крик. И чем тише был голос матери, тем более серьезные проблемы это обещало провинившемуся.

При нашем последнем разговоре она почти шептала. Однако от каждого слова я вздрагивала, словно от удара наотмашь.

"Посмотри на себя! Разве ты прирожденная Квинси? Ты совершенно не нашей породы! Уродка, да и только. Жаль, что твоей отец не позволил мне придушить тебя в колыбели, как я хотела. Сразу было понятно, что толка от тебя никакого не будет".

На глаза невольно навернулись злые слезы обиды. Удивительно. Три года прошло с того момента, а помню все оскорбления матери до последнего слова. Да, ее негодование можно было понять. Я — ее старшая дочь. Та, которая должна была унаследовать силу рода Квинси. А в итоге не получила ничего.

Увы, я была совершенно непохожа на мать. Она — высокая статная брюнетка с такими черными волосами, что они отливали в синеву, и темно-карими глазами. И я — блондинка с прозрачными голубыми глазами. Невысокая, худенькая, с очень светлой кожей. Но внешность — это еще полбеды. Куда большая проблема заключалась в том, что у меня не было темного дара. Ни капли, ни проблеска. Более того, я умудрилась родиться в самой знаменитой семье потомственных ведьм с сильнейшим даром эмпатии. Более жестокой и глупой шутки судьбы и не придумаешь. Темные ведьмы на то и темные, что эмоции чаще всего они испытывают самые что ни на есть негативные. Да, мать прекрасно владела собой. Никогда не срывалась на слуг. Невозмутимая, совершенная в своей холодной красоте. Вот только я всегда чувствовала, какая ненависть ко всему миру клубится в ее душе. Чувствовала ее досаду, когда пыталась выклянчить ласку, чувствовала откровенную брезгливость, когда она украдкой разглядывала меня, думая, что я ничего не вижу.

Я была настолько безнадежна в плане магии, что даже королевский ревизор тратил на проверку моего потенциала не больше пары секунд. Собственно, после его очередного визита и разразился скандал, после которого меня выгнали из дома.

На этом месте моих тягостных воспоминаний в дверь негромко постучали.

— Войдите! — крикнула я.

Усмехнулась, вспомнив, что так и оставила дверь приоткрытой. Просто не хотела вновь тратить время на сражение с ней.

После чего быстро расчесалась, скрепила волосы шпильками и обернулась к гостье.

— Привет, Ивори.

Я почти не удивилась, увидев перед собой сестру. Этель стояла по центру комнаты, скрестив на груди руки. И зависть невольно кольнула мое сердце.

Вот она была истинной Квинси. Младшая сестра унаследовала от матери абсолютно все в плане внешности. Такая же высокая, такая же стройная, с густыми темными волосами и темными же глазами.

На мгновение я приоткрыла ментальный щит. Почти не удивилась, когда от сестры повеяло нескрываемым презрением. Что же, пренебрежительное отношение ко мне Этель тоже переняла от матери.

— Привет, — отозвалась я. Кашлянула и спросила: — Как дела?

— До твоего появления здесь были лучше. — Этель недовольно сверкнула глазами. Тут же продолжила: — Пойдем. В обеденном зале накрыли стол. Ты, наверное, голодна с дороги.

От слов сестры болезненно сжался желудок. Если честно, я не ела со вчерашнего обеда. Но я бы скорее откусила себе язык, чем позволила бы сказать об этом сестре.

Пусть я не похожа ни на кого из Квинси, но воспитание получила в духе семьи. Поэтому я лишь склонила голову и холодно проговорила:

— Спасибо. Это было бы кстати.

Естественно, мать в обеденном зале я не увидела. Скорее всего, разговор с нею меня ждет после. При мысли о скорой встрече спазм в животе стал сильнее. Но я, сохраняя на лице невозмутимое выражение, подошла к своему месту, отодвинула стул и села. Ровно сложила на коленях руки, ожидая, когда подадут первое блюдо.

Как ни странно, но это сделала Этель, отставшая от меня на лестнице и свернувшая в сторону кухни. Мои брови сами собой взметнулись, когда она вошла в обеденный зал, держа перед собой поднос с единственной тарелкой.

— Если ты не заметила, мы немного бедствуем, — ядовито проговорила она. — Слуги давным-давно трусливо разбежались. Но ради любимой сестренки и не на такие подвиги пойдешь.

После чего буквально швырнула тарелку передо мной, лишь каким-то чудом не опрокинув все ее содержимое мне на колени.

— Надеюсь, ты туда не плюнула? — скептически проговорила я, опять приоткрыв ментальный щит.

От сестры сразу же пошла тугая волна досады, и я слегка успокоилась. Повезло. Стало быть, не догадалась.

После чего я опустила взгляд на предложенное кушанье. Овощное рагу. Да, деликатесом это не назовешь. Но я сейчас так голодна, что съела бы его, даже если бы Этель туда действительно плюнула.

Сестра уселась напротив меня. Подперла кулаком щеку, с такой ненавистью уставившись мне прямо в рот, что я едва не подавилась. Торопливо закрылась от чужих эмоций.

Если Этель решила испортить мне аппетит, то я не доставлю ей такого удовольствия.

Некоторое время было тихо. Хотелось плюнуть на все приличия и накинуться на рагу с жадным рычанием давно не кормленного зверя. Но я не позволила себе этого. Вместо этого медленно смаковала каждый кусочек, всем своим видом показывая, что именно я сделала одолжение, согласившись на столь непритязательную еду.

Увы, порция оказалась куда меньше, чем мне требовалось для насыщения. Хотелось вылизать тарелку, не оставив на ней ни малейшей крошки. Но вместо этого я решительно отодвинула ее, едва только показалось дно.

"Ивори, — сам собою прозвучал в ушах строгий голос матери. — Никогда не забывай, из какого ты рода. Нельзя показывать людям свою слабость. Даже если будешь умирать от жажды — сделай только глоток воды. Если от голода — оставь не меньше половины на тарелке. Проявление жадности делает из людей посмешищ. Никогда и никому не позволяй смеяться над тобой".

— Идем. — Этель сразу же встала. — Мать ждет нас.

Я нехотя поднялась, отложив в сторону салфетку. Нервно провела по подолу платья ладонями, силясь разгладить несуществующие складки. Затем вскинула руку, проверяя прическу.

— Да идем уже, — поторопила меня Этель. — Хватит прихорашиваться. Все равно красивее ты от этого не станешь.

Теперь наш путь лежал на третий этаж. Чем ближе была наша цель, тем быстрее билось мое сердце. Я размеренно дышала, не позволяя панике захлестнуть себя с головой.

Все в порядке, Ивори. В конце концов, это мать пригласила тебя вернуться.

В коридоре третьего этажа Этель внезапно свернула не в сторону рабочего кабинета матери, а к ее спальне. С каким-то непонятным раздражением кинула на меня взгляд через плечо, и я моментально придала своему лицу должное выражение отстраненного равнодушия, не позволив изумлению отразиться на нем.

Плесень, свидетельствующая об отсутствии магической активности в замке. Теперь еще и это... Неужели моя мать действительно больна? Но, пожалуй, только смертельный недуг заставил бы ее принимать гостей в постели.

Около самой двери Этель остановилась. Посмотрела на меня и злым свистящим шепотом предупредила:

— Не нервируй мать. Поняла? Она... она немного не в себе. Доктор запретил ей волноваться.

— У вас был доктор? — полюбопытствовала я. — Давно?

Этель проигнорировала мой вопрос. Пару раз стукнула в дверь и, не дожидаясь разрешения войти, повернула ручку. После чего первой скользнула в комнату.

Я в последний раз набрала полную грудь воздуха и сделала шаг следом. Однако на пороге замерла, изумленно распахнув глаза.

В спальне матери плескалась тьма. Правда, почти сразу послышался шорох, и тяжелые бархатные гардины разошлись в сторону. В тусклом дневном свете заплясал столп пылинок, доказывая, что и в этой комнате слишком давно не убирались.

— Ивори.

Голос матери прозвучал пусть и едва слышно, но твердо. Взгляд сам собою упал на кресло около окна, в котором мать частенько проводила время за чтением. Но оно оказалось пустым, и я растерянно повела головой из стороны в сторону, оглядывая знакомую обстановку.

— Ивори, — чуть громче повторила мать.

В этот момент я наконец-то увидела ее. Герцогиня Квинси лежала на кровати, до подбородка укрытая сразу несколькими одеялами, как будто жестоко страдала от холода. На фоне светлых подушек ее лицо выглядело словно слепленное из алебастра. Абсолютно белое, безжизненное, с заострившимися чертами. Темные волосы казались спутанной грязной паклей.

"Мама, мамочка!"

Я покрепче сжала зубы, не позволив взволнованному восклицанию вырваться наружу. Теперь я ясно видела, что мать и в самом деле серьезно больна. Хотелось кинуться к ней, рухнуть перед кроватью на колени, уткнуться лбом в ее плечо. И, возможно, даже почувствовать, как она погладит меня по голове. Но в этот момент карие глаза герцогини полыхнули недовольным огнем, и я поняла, что в отношении матери ко мне ничего не изменилось.

— Здравствуй, мама, — все-таки с робкой надеждой проговорила я, рассчитывая, что хотя бы это проявление родственных чувств мне будет дозволено.

Темное пламя в глазах герцогини вспыхнуло ярче.

— Кейтлин, — сурово поправила меня мать. — Ивори, для тебя я всегда буду Кейтлин. И скажи спасибо, что не требую от тебя называть меня "вашей милостью", как того требуют правила этикета.

— Спасибо, — послушно поблагодарила я.

Этель тем временем отошла от окна и вальяжно бухнулась на край кровати. Подняла тонкую, словно высохшую ладонь матери и поцеловала ее, глядя на меня в упор насмешливым взором.

— Этель, ты же знаешь, что я не люблю эти проявления нежности, — ожидаемо возмутилась мать. Но в ее голосе угадывалась улыбка. И руку она не отняла.

— Прости, мамочка, — прощебетала Этель, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Растянулась в пакостливой ухмылке, явно ожидая от меня какой-то реакции.

Ну и зря в таком случае. Я давно не сопливая девчонка, которая ревела ночи напролет от постоянных проявлений открытой нелюбви матери. В этой жизни есть вещи, которые надо просто принять, пусть они и кажутся тебе верхом несправедливости. И данная относилась именно к их числу.

Поэтому я лишь повыше вздернула подбородок и подчеркнуто вежливо осведомилась:

— Кейтлин, зачем ты просила меня вернуться?

— Просила? — Голос герцогини окреп, в нем явственно прозвучали знакомые ядовитые нотки. — О нет, моя дорогая. Я потребовала, чтобы ты вернулась. Потому как ты — моя дочь. И я не желаю, чтобы одна из Квинси шлялась не пойми где.

Ого! Это что-то новенькое. Прям очень любопытно, что же от меня надобно матушке. Или напомнить ей, что я "позор рода"?

— Три года тебя совершенно не интересовала моя судьба, — сухо проговорила я. — Что изменилось теперь?

Кейтлин приподнялась, и Этель тут же заботливо подложила под ее спину подушки. После чего мать откинулась на них, выпрямив спину и ровно положив поверх одеяла руки.

— Подойди ближе, — приказала она.

Первым моим порывом было вообще выбежать прочь из комнаты сломя голову. Быть может, зря я вернулась домой. Да, мое положение было тяжело, но не безнадежно. В конце концов, с голода бы не умерла. Мне ведь предлагали место помощницы архивариуса в городской библиотеке Родбурга. Надо было засунуть фамильную гордость куда подальше и согласиться.

— Ивори!

Я вздрогнула. В шепоте матери прорезался отчетливый змеиный присвист, что говорило о крайней степени ее бешенства. И мои ноги сами сделали шаг вперед. Мать поманила меня указательным пальцем, и я нехотя подошла еще ближе.

А затем отпрянула, когда живот внезапно обожгло огнем. Согнулась, лишь каким-то чудом не упав. Казалось, будто кто-то невидимой с расчетливой жестокой силой ударил меня под дых.

— Одно радует: ты не носишь под сердцем никакого выродка, — удовлетворенно констатировала Кейтлин. — И ни под каким потным мужиком еще не извивалась.

Замолчала, с тяжелым присвистом дыша.

Этель обеспокоенно посмотрела на мать. Выудила из кармана платья носовой платок и бережно вытерла ее лицо, которое влажно заблестело от выступившего пота после этого простенького, в общем-то, заклятия.

— Это все, что ты хотела узнать? — зло спросила я, не убирая ладони с живота. — Но я не понимаю, какая тебе разница, девственница ли я или нет. Насколько я помню, ты выгнала меня, сказав, что я недостойна носить имя одной из Квинси.

— Но ты все-таки принадлежишь нашему роду, — проговорила мать с таким кислым выражением лица, что было очевидно — она этому совсем не рада. И тут же без паузы спросила: — Что ты знаешь про бал невест?

Я ослышалась?

Я с таким изумлением вытаращилась на матушку, что она многозначительно кашлянула, показывая, что мое поведение недопустимо. Опомнившись, опустила глаза, силясь понять, что же все-таки происходит.

Естественно, я слышала про бал невест. Да и как может быть иначе, если три года я провела в Родбургской магической академии имени его величества Эдуарда Первого. Этот праздник по традиции проводили в первую неделю осени, как раз когда начинались занятия после летних каникул. И вся академия, особенно женская ее часть, все эти дни кипела, обсуждая опубликованные в колонках светской хроники магиснимки нарядов приглашенных на бал девушек и делая ставки, какие помолвки после торжества будут заключены.

Как ясно из названия, на бал невест приглашались исключительно незамужние девушки. Естественно, только из знатных родов. Это были своего рода смотрины. Удобный шанс не только показать товар лицом, но и дать его пощупать предполагаемому покупателю, как однажды язвительно пошутила Дженис Трикс, которая вела у нас основы магической самообороны. На семь дней королевский дворец заполнялся целой толпой всевозможных красавиц на выданье, которые готовы были сражаться за выгодную партию. И действительно, газеты еще полгода после окончания бала сообщали о лавине помолвок в высшем свете. Красавицы из обедневших родов находили свое счастье с пусть и незнатными, но богачами. За пригласительный билет мужчинам приходилось выкладывать кругленькую сумму, тогда как их происхождение, в отличие от девушек, уже никого не волновало. Но в итоге никто не оставался в накладе. Кто-то благодаря удачной женитьбе входил в круги знати, прилично раскошелившись при этом. Ну а кто-то спасал семью от нищеты. Титулом и родословной-то, как говорится, сыт не будешь.