Раненый мир - Книга Холмов

— Ложись! — на бегу хрипло крикнула она.

Но было поздно: справа практически одновременно грохнули два выстрела. Двое взбежали на вершину Холма. Кровавое пятно раскрылось у Алейны на груди, второе на плече, губы ее задрожали, молитва угасла, и девушка рухнула в траву... Первый стрелявший бросил малый огнестрел на траву, тренированным движением снял с пояса огненную смерть и, крутнув, швырнул ее в Анну.

Он не знал, что делает.

Она точно так же крутнула огненную смерть и метнула в ответ — а вместо того, чтобы увернуться от вражеской, встретила ее сдвоенным блоком ладоней. Пузырь лопнул, огонь расплескался вокруг — но весь втек, впитался в латные перчатки Анны, а брызги обтекали ее лицо, не причиняя вреда, и впитывались в кожу, волосы, озаряя черноволосую воительницу алыми всполохами — и стекались ее рукам, в перчатки, в узорах которых снова замерцал угасший было огонь.

Второй церштурунг стоял за первым и быстро перезаряжал огнестрел. Он не ожидал огненную смерть со стороны противника, и потому лишь завизжал с искаженным лицом, когда осознал, что обречен — пузырь взорвался о лицо канзорца, и жидкий огонь заглотил его.

Первый уже выхватил меч и шестопер, прикрывая друга, но против воли обернулся, руки его дрогнули, и когда солдат развернулся обратно, встречая Анну во всеоружии, на его лице была написана такая смесь ненависти, что девушка внезапно злобно ощерилась.

— Спасибо, — шепнула одними губами, зная, что поймет.

Объятый огнем солдат кричал, катаясь по склону, у его друга от злобы тряслись губы, и по подбородку текла слюна, а выкаченные глаза, казалось, сейчас лопнут. Его меч со свистом рассек воздух чуть ли не в двух ладонях от ее лица — так торопливо он нанес удар, так сильно хотел причинить ей боль. Анна хищно крутнулась на месте, уходя от следующей атаки шестопером, попадалась подсечь, однако он перекатился и увернулся от удара ее окованного сапога, только брызнули в стороны комья земли.

Вскочил, но Анна была быстрее и врезала ногой ему в живот. Воин согнулся, резанул мечом Анне по голени, еще одна рана, еще одна боль — внутри нее все скрутило судорогой, руки тряслись, ноги слабели, сколько еще держаться, сколько еще... Черноволосая снова ударила его ногой, попала в бедро, врага отбросило назад, он упал, вскочил... Кровь заливала ей лицо, но девушка увидела, как внезапно за спиной врага воздвиглась монолитная фигура в полном тяжелом доспехе.

Дмитриус! Наконец-то!

Почуяв угрозу, солдат развернулся, оба орудия врезались в стального воина, но даже шестопер не оставил порядочной вмятины на бронированном теле. Ответный удар молотом-кулаком размозжил его череп, как тыкву с рыхлым нутром. Стальной воин медленно соображал, куда бить, но бил быстро и с нечеловеческой силой.

Объятый огнем прекратил кричать. Его тело мятой грудой чернело ниже по склону, но продолжало пылать и дымить. Зашипел и грохнул его собственный пузырь, жидкое пламя наконец-то проело закаленный алхимической пропиткой внешний слой, и пузырь взорвался — мертвый лежал в погребальном костре из двух жадно пылающих луж.

Склонившись к Алейне, черноволосая смотрела на страшную рану у нее справа под грудью. Ребра не спасли от пули, пробившей легкое. Жрица смотрела на Анну с ужасом, слезы боли текли по щекам, на губах надувался и опадал кровавый пузырь. 'Что я наделала, Ани, я подвела тебя, прости!' застыло в глазах девчонки. Ей оставалось жить минут десять... надо успеть не просто победить треклятых панцеров, но и каким-то чудом спасти ее.

Дмитриус возвышался над ними, закрывая бронированным телом. Анна встала, опираясь на его руку, уже с трудом держась на ногах и озиралась, не видя больше противников. На той стороне за вершиной шел бой, шестой, седьмой и восьмой канзорцы бились с кем-то из Лисов. Но девушка была уверена, что трое пробудившихся и озлобленных друзей без труда справятся с оставшимися церштурунгами.

Неужели она продержалась?.. Неужели справилась?..

— Вали снайпера! — прохрипела Анна.

Дмитриус зачем-то вскинул руку вверх, к ее лицу.

Снайпер метил черноволосой в голову, пуля врезалась в стальную руку, оставив вмятину, но не пробив полный двойной доспех. Только сила удара качнула латного воина — он слегка пошатнулся и заехал Анне по губам. Она с болью рассмеялась... содрогаясь от слабости и от таящего в венах адреналина.

Стальная голова заскрипела, медленным, нечеловеческим образом развернулась полностью назад, немое забрало смотрело на герртруда. Воин с лязгом двинулся на него. Солдат замер, глядя на магическую тварь, которую не берут пули, затем вскочил и резво помчался вниз. Умный панцер.

Секунду Анне казалось, что все позади.

Но судьбе было угодно не просто испытать ее на прочньсть сегодня, а испытать на предел прочности. Первый враг, с моргенштерном, пришел в себя. Только теперь Анна различила по маленькой нашивке на плече, что это старшина. Лицо его было разбито рухнувшим сверху сдвоенным ударом латных перчаток, одна рука ранена осколком меча. Он сплюнул зубное крошево с кровью, утерся, выдрал осколок из мышцы, протяжно зашипев, и пошел на девушку, сжимая ненавистную Анне шипастую палицу здоровой рукой. Воительница ждала его, руки тряслись, губы тряслись, все внутри просило бежать, но сзади с трудом дышала Алейна, цепляясь за жизнь.

Удар, уворот, снова удар, шипы вошли в правую руку, не осталось сил даже кричать от боли, Анна врезала ему в колено, палица отлетела в сторону. Оба упали; не вставая, церштурунг схватил ее за плечо одной рукой, второй потянувшись за ножом. Решил, что лежачую израненную девку он сможет прирезать, как свинью. Она вдохнула, не сопротивляясь схватившей руке. Транс почти сошел на нет. Выждала полсекунды, и когда канзорец нанес короткий удар, метя ножом ей в шею, катнулась к нему. Нож вошел в землю, Анна вдавилась в солдата вплотную, как в любовника, заглянула в серые глаза, в которых бесновалась ненависть, и плюнула кровью ему в лицо. Он с проклятием начал вставать, махнул рукой, она поймала кулак и вывернула его, залезла на канзорца, повалила его на спину и нанесла один за другим два точных удара латным кулаком ему в лицо. Обычно это было концом боя, но он очень хотел жить. Когда он успел найти в траве окровавленный моргенштерн, девушка не знала; неловкий, но сильный удар пришелся ей в щеку, шипы воткнулись в язык, челюсть сместилась, несколько боковых зубов сломались и вмялись в десну. Черноволосая плачуще замычала, повалилась на бок и замерла, держась за щеку рукой. Все ее силы кончились.

Канзорец с трудом поднялся, качаясь. Черноволосая смотрела на него с земли сквозь кровь и застилающий глаза туман. Как глупо, подумала Анна. У меня же есть огонь в руках. Почему я не выпустила огонь. Он израненный, не обязательно в лицо. Выжечь руку и спину, когда схватила... Сейчас валялся бы на земле и скулил он, а не я... Глупо...

Но я победила. Я остановила их. Лисы будут жить.

Он вскинул руку, чтобы ударить.

Но тень канзорца ожила. Точная копия солдата выросла перед ним из черной вздымающейся мглы, перехватила занесенную руку — и обрушила темный, сотканный из теней, но тяжелый и убийственный моргенштерн ему прямо в лицо.

— Сдохни, — хрипло сказал Винсент, подходя ближе, вырастая над Анной, окруженный маревом кружащегося сумрака. И приказал тени:

— Добить.

Собственная тень канзорца послушно ударила своего родителя — еще раз, и еще.

Винсент длинно, презрительно выдохнул. Мантия из мглы, разодранная взрывом, клубилась и вилась обрывками вокруг мага. Его и без того некрасивое лицо превратилось в один сплошной кровоподтек — при взрыве он упал на живот, ударился лицом о землю и едва не задохнулся, пока был без сознания... Но Анна выиграла достаточно времени, чтобы Ричард привел его в сознание, и маг вступил в бой.

Он провел руками сверху вниз, мантия выровнялась, укрыла с головы до ног защитным маревом мглы. Укутанная в клубящиеся тени, рука скользнула по лицу, и оно оделось в непроницаемую серую маску — над Анной стоял величественный, высокий и статный, нетронутый боем маг мглы.

Тень с моргенштерном уже рассеивалась в воздухе: так всегда бывало, когда умирал тот, кому она принадлежала при жизни.

— Держись, Анна, — сказал маг, вытирая кровь с ее лица черным шелковым платком. — Сейчас мы вернем Алейну, и она поставит тебя на ноги.

Он двинулся на другую сторону, огибая вершину по склону.

Шея шестого канзорца была неестественно свернута — это мог сделать только Стальной. Седьмой вытаразил глаза, когда стрела Ричарда вонзилась ему в подбородок снизу-вверх.

Восьмой церштурунг лежал под ногами у Кела, уставившись в синее небо и редко моргал. Он все видел и слышал, но в ближайшие пять минут не мог и пальцем шевельнуть.

— Я парализовал его. С четвертой попытки! После обнуляющей гранаты!! Чертов церштурунг! — выдохнул высокий и красивый светловолосый мужчина в походном плаще и с песочными часами на груди. Вытирая пот на грязном от земли лице с проступившей сеткой лопнувших сосудов на щеках и вокруг глаз.

— Алейна умирает, Кел! — с нажимом сказал маг. — Если она умрет, то, скорее всего, умрет и Анна. Ты должен придумать, как их спасти.

— Ох... Свяжи этого, пока он не освободился! Не убивай, свяжи.

Ричард, хромая, влез совсем близко к вершине и встал на торчащем из земли валуне, глядя вниз. Он был дважды ранен ударами церштурунга, отвлекая того на себя, пока Кел пытался сковать его магией. Лучник морщился, но не трогал кровоточащий живот, а, сощурившись, целился вниз, до упора натянув лук. Там бежал снайпер, скатываясь по склону, оставив Стального далеко позади.

Ричард выстрелил. Стрела пролетела почти сотню метров по низкой дуге и ударила бегущему в спину. Его опрокинуло, вторая стрела, пущенная сразу вслед первой, мазнула мимо, но третья попала герртруду в ногу. Тот заполз за куст, но теперь, раненый дважды, никак не мог уйти от латного воина. Который, медленно, но верно, шел по его душу.

— Вроде все, — отдышавшись и оглядевшись, сказал Винсент.

— Все, — уверенно подтвердил Ричард, снимая тетиву с лука и позволяя ему разогнуть тисовое плечо.

Оба повернулись к девушкам, распростертым на земле.

Кел застыл над Алейной, схватившись за голову.

— Лечи ее, что стоишь?!

— Я вам не лекарь, — тихо возразил светловолосый без своей привычной бравады. — Жрец Странника, помните? Походные раны могу, а тут смертельная.

Девушка задыхалась в луже крови. Винсент с трудом подавил желание призвать тень и приказать ей мучительно убить парализованного пленника. Хоть в Алейну стрелял вовсе не он, но какая разница... Воздев все еще дрожащие от слабости руки, маг соткал из мглы змей, и направил их на солдата. Ведь он знал, что канзорский фанатик чистоты, связанный магическими змеями, будет испытывать дополнительную, особо неприятную пытку от погружения в путы Ереси.

— Если умрет любая из них, — маска превратилась в пугающий лик Пожирателя, демона алой крови, — ты пожалеешь, что родился на свет.

Он ткал змей, творя из тени лежащего, и приказывал оплетать и душить пленника — еще, и еще, и еще.

— Эй. Красавчик, — процедил Ричард, крепко взяв Кела за плечо и заглянув ему в глаза тяжелым, темным взглядом. — Ты же из любой грязи чистым выйдешь. У тебя всегда есть игральная кость в рукаве. Придумай, как ее спасти. Извернись. Слышишь?

— Отпрясть назад, — скинув его руку движением плеча, бормотал светловолосый, бисеринки пота выступили у него на лбу, пальцы бездумно и легко касались то щеки Алейны, то ее предплечья, разгладили складку на ее рукаве. Анна снова мучительно застонала, забулькала от боли, кровавая пена пузырилась у нее на губах. — Подожди, милая, немного, подожди...

— Отпрясть назад? — нахмурился Винсент. — Только на вещи действует. Саму Алейну ты не вернешь в прошлое, какой она была до выстрела. Чтоб такое сделать, нужно высокое посвящение.

— Конечно, высокое, — буркнул Кел. — А я всего лишь верный. Послушай.

Он тихо, лихорадочно размышлял вслух.

— Рану отмотать назад не могу. Но вещь могу. Пуля же вещь.

— Пуля и вернется в свое состояние до выстрела. Будет в траве валяться целая, на том месте, откуда вылетела. Или может даже обратно вернется в ствол. А рана-то останется!

— Не знаю. Это меч вернется. Кровь с клинка исчезнет, выщербины от удара исчезнут. А я получу отдачу: те раны, которые он нанес, а я стер из его судьбы. Ну, помнишь. Но на стрелах-то мы не проверяли. Пуля, она же отрывается от ружья. Она с ружьем больше не связана. Их судьбы разошлись. Она становится частью того, в кого попала. Их судьба стала единой. Изменишь судьбу одного, изменишь и другого...

— А отдача? Рана смертельная.

— Если рану Алейны получу я, она меня вытащит... Кто целительница-то у нас... Ох, Странник, пошли мне мудрости, раз уж не хватает силы!..

Кел весь покрылся испариной, светлые вихры торчали, присыпанные землей. Он был совсем не такой, какой обычно — уверенный в себе прохвост с неотразимой ухмылкой.

— Силы! — воскликнул жрец. Лихорадочно нашарил и вытянул висящий под рубахой амулет, дымчатый хрусталь тускло сверкнул на солнце.

— Отпрясть судьбу и так молитва с отдачей, — с тревогой сказал Винсент, напряженно глядя на амулет ведьмы. — А если ты еще и силы превысишь... будет полноправный откат.

— Пробуй, Светлый! — отрезал лучник, пальцы которого побелели, впившись в тисовый лук.

Кел шептал молитву Страннику. Он всегда отходил с этим в сторону, ненавидел обращаться к богу при остальных. Слишком личное. Но тут было некогда и некуда.

— Отец мой, странник по дорогам мира и судьбам людей, позволь ухватить нити судьбы...

Песочные часы на его шее покачивались и мерцали, молитва Страннику лилась, как тихий шепот. И песок в часах потек назад, снизу-вверх.

Келу было еще расти и расти до возможности действительно обращать время вспять — но обратить один эффект он мог попробовать. Уже получалось. Зажмурившись, он скользил по линии судьбы Алейны, видя, что она умрет, если у него не получится. Чувствуя, что, если получится — весь откат получит он.

Нить судьбы пули была четкая, не извилистая, как у людей, а ровная, как ее полет. Она хорошо тянулась назад — хоть и крепко, можно сказать, намертво сплелась с тонкой, светлой нитью Алейны. Светловолосый вытягивал темную нить, снова и снова, всем телом и всей душой обращая ее вспять, делая свершенное несвершившимся.

Пуля вышла из груди девушки, зависла между дрожащими ладонями Кела. Рана съежилась, кровь из рыжего дублета втянулась обратно в тело. Хотя рваные прорехи в одежде остались нетронуты.

Глаза Алейны широко распахнулись, она крикнула, рывком садясь. Растрепанные волосы цвета угасающего в углях огня — нечто среднее между темно-красным и огненно-рыжим, обрамляли юное лицо. Зеленые глазищи заполнили переживания: боль ран, подлость засады, смерти, страдание. Нет, не страдание. Сострадание.

— Анна! — воскликнула Алейна, глядя на распростертую, искалеченную подругу. Зажав кровоточащее плечо, она вскочила, будто только что не лежала здесь умиравшая, и бросилась к ней.