Боги Яви часть 1,2

В небе громыхнуло так, что голову захотелось вжать в плечи. Так, сухие дровишки срочно собрать и в тамбур палатки. Подхватил кое-какие вещи и унёс. А то дождь накроет, не просохнут потом. Ненастье разыгралось не на шутку. Молнии били в разные стороны, словно это морской спрут, озаряя тяжёлый тёмный небосвод своими огненными жгутами. Для Питера это вообще аномальная погода. Гремит, конечно, но не так же! Треск такой разнёсся по небу, словно канаты рвут. Рождённый в южных регионах страны, я никогда не боялся этого природного явления. Но такого даже там не видел. Ночное небо страшно громыхало на горизонте и горело малиновыми огнями. Пойду лучше отолью, пока не поздно. Пробежал метров двадцать от лагеря, устроился на этом мегалите. А чего, ровно и удобно. Чем-то он мне напоминает Гром-камень, на похожем в Санкт-Петербурге Медный всадник стоит. А я чем хуже?! Коня, правда, нет. Я его "Пуп земли" назвал, дурацкая привычка, конечно, неживому имена давать, согласен. Но я такой, какой есть. Куда уж мне меняться, друзья, поздно, Вася! Над моей головой гром прошёлся раскатом, так что я подпрыгнул и чуть не облил себя. Алая молния больно резанула глаз. На мгновение перед собой я увидел её, она стояла недалеко от меня, на Гром-камне. Молодая девушка! Волосы чёрными прядями покрывали её плечи и грудь, словно ветви у плакучей ивы. Что особенно бросилось в глаза — седая прядь на смоляной чёлке, словно народившийся молодой месяц, и широко открытые серые, словно туман, глаза. А в них немой вопрос: "Где ты был? Я тебя так долго искала!" Если это сама смерть пришла за мной, я с ней готов идти куда угодно. Я громко икнул. Хоть за Калинов мост. Рукой утёр горячий потный лоб. Да я весь горю! Это просто ночной бред какой-то. Такого не может быть!.. Сердце перестало стучать в такт. Алые жгуты молний полоснули тонкими змеями в Гром-камень, озаряя округу так, что, наверное, было видно со спутников эти электрические разряды. А в её глазах теплится какая-то неуловимая надежда и вечная печаль.

Сероглазая сделала шаг, всего лишь один шаг навстречу. Я уже не мог адекватно воспринимать этот мир, голова кружилась, тело пылало в огненном бреду, на грани... это безумие... Кроме её глаз, в голове не осталось ничего, одна пустота. Она приподнялась на носочки, и её губы соприкоснулись с моими. Сердце сжалось, вспоминая до боли знакомый сладкий вкус, словно я был лишён его тысячу лет. Она опустилась и положила голову мне на плечо, крепко обняв своими нежными руками. Я умер...

— Этого не может быть... — прошептал сероглазой. — Я, наверно, сошёл с ума?! — я обнял тонкую талию, прижимая маленькое бьющееся в унисон сердце, заглядывая в её бездонные глаза, которые похожи на две маленькие параллельные вселенные. И я узнал их... — Ты приходишь ко мне в моих снах?.. — прошептал ей пересохшими губами и задохнулся от восторга. Она улыбнулась и поцеловала меня, крепко прижимаясь к моей груди, и даже немного всхлипнула.

— Я тебя больше никуда не отпущу! — голос ночной тенью закрался в мою голову. — Пропади этот мир пропадом... — А вокруг меня мир рвался в огненные клочья. Земля вздрогнула, и растущее рядом дерево вспыхнуло, как крохотная спичка. Молнии неудержимо жгли кислород, создавая вокруг нас ярко огненный кокон. Остров содрогался от грозовых раскатов, словно два великана неудержимо били в него своими барабанными палками. А ветер разъярённым демоном стегал своей плетью небольшой участок суши под моими ногами на озере Вуокса.

— Не уходи... прошу...— прошептал я, прижав её голову к груди. Чувствуя всем сердцем родное, да так, словно его сжали тиски. — Не уходи... — повторил я. Губы пересохли от жара. Она заглянула мне в глаза, показав свои грустные морщинки.

— Если я не уйду, ты погибнешь. — Наваждение отшатнулось от меня — и всё пропало. Всё сразу же стихло, словно ничего и не было. И сероглазая исчезла! Молнии перестали бить в камень, густая мгла спустилась на землю. Лёгкий ветер тронул моё лицо, словно её поцелуй на прощание. Грозовые раскаты прошли стороной, тишина и покой. Ветер кинул мне в лицо первые прохладные капли дождя. Или это были чьи-то слёзы? Как больно... Словно часть моей души ушла с ней. С камня вставать было крайне неохота. Так и сидел, одиноко смотря в ночную темноту.

— Кто ты?.. Я так долго тебя искал в своих грёзах.

Глава 2. Пробуждение

Утро было ну очень тяжёлым... Глаз один, другой. Ой-ой! Плохо-то как. То ли утро, то ли вечер, в Питере всегда так, сразу не разберёшься. Ага, вроде в палатке своей, уже хорошо, это раз. Кое-как вылез на божий свет, это два. Воды бы, а то язык к нёбу прилип, как лопух к жопе, ну ладно, не об этом сейчас. Голова как котелок чугунный, кашу совсем не варит, видно, ночью по ней кто-то старательно настучал. Я застыл на четвереньках, смотря на догорающие угли.

Задумался... Увидел два пол-литра пустые на горизонте. Ой-ёй... Блевануть, что ли? Может, хоть немного полегче станет. Чайник копчёный над костром натужно сопит. Раз горячий, значит, я недолго был в отключке. Сейчас бы граммов сто махнуть, и мир снова бы заиграл для меня чудесной красочной палитрой. Ни фига я выдал перл. Всё же в глубине своей души я чуткий и ранимый романтик, впрочем, как и всё международное братство алкоголиков. Правда, очень глубоко, но чувствую себя как в августе сорок первого, где-то под Минском... Сел на лавку. Видно, местные для себя строили курорт. Хороший стол, обшит клеёнкой. Крепкая скамья. Стоп! Вот это скатерть-самобранка. Ай да Серёга, ай да сукин сын! Я мурлыкнул, словно кот, который нашёл сметану. Серёжа хороший. Аж шею потянул. Стол был накрыт. На блюдце аккуратно лежит порезанный малосольный огурчик, финский сыр. Тонко нарезана зернистая копчёная колбаска. А главное! Граммов двести запотевшей холодной водочки. Боже!.. Какой я умница! Серёжа, я тебя люблю! Господи, благослови "Русский Стандарт"! И я перекрестился. Фу, богохульник!.. По Пулково буду проезжать, просто помолюсь за них. Со мной это бывает, иногда на утро остаётся. Налил, махнул, как в армии. Передёрнуло. Слеза выступила, глаза прикрыл, кайфую. Печёт, сука... хорошо... Между первой и второй промежуток небольшой. Я не стал тянуть кота за это. Вторая прошла как в доменную печь. Даёшь стране угля. Даю!

Я открыл потихоньку один глаз. Как же жизнь, ребята, прекрасна, если бы вы только знали. Потянулся, взял со стола стакан холодного огуречного рассола. Запил. Рыгнул. Желудок одобрительно буркнул. Жить, ребята, всегда нужно по кайфу! СТОП! Немного назад. В голове словно белый опарыш проснулся — хрям-хрям меня. Стакан холодного огуречного рассола... Я что, на рыбалку банку огурцов брал? Не помню... Посмотрел вниз. Я когда-то по телеку видел ядерный взрыв. БА-БАХ!!! — взрывной волной в голове потушило последний огонёк моего больного сознания. Я осторожно осмотрелся. На углу стола лежал свёрток. Гадский папа! Аккуратно завернут в совдеповскую бумагу. Помню, помню такую, раньше мамка пошлёт за конфетами, так их в то же самое заворачивали. Пацаны, атас!.. Нутро так и кричало. Серёга, проснись! Проснулся. Не помогло, свёрток как лежал, так и лежит. Нервно передернул... "в смысле, сигарету достал". Мандраж понемногу проходил.

Бывает же такое чувство на душе поганое "сучье", когда неспокойно как-то тебе. Вот-вот, так и сейчас. Чувствую, говнецом попахивает каким-то чужим. Засада... С вами так бывает? А вот со мной часто. Как будто весь Евросоюз нацелил все свои боеголовки на мою скромную пушистую задницу в самое яблочко. Пустил сизый дым, закурил. Очень интересно... А хочется заглянуть в свёрток, аж зуд в одном месте. Рука на автомате сама тянется к третьему стакану. "Мышечная память называется". Не зря же Бог троицу любит, а я чем хуже? Махнул. Докурил. Взял свёрток. Оглянулся, никого нет. Развернул куль, тупо посмотрел. Кожаный кошель, крепкий, видно, очень старый. Золотыми нитками по центру вышит парящий орёл на фоне синего круга. Мысли заполнили голову, я уже начал сомневаться в этой реальности. Появилось такое лёгкое, еле уловимое чувство, что я начал уверенно сходить с ума. Стремительным потоком в моё больное воображение возвратились вечерние события.

А я фантазёр!.. Обрывки ночного кошмара складывались в одну страшную для меня мозаику. Мне скоро медкомиссию ежегодную проходить в Гатчине, надо срочно заглянуть к психиатру, хорошей тёте пожаловаться, давно уже пора. Слов нет, лишь одно маленькое — млять! А между тем я понемногу приходил в себя. Видимо, отпускало. Что мы имеем? А имеем мы вот что. Водка "Русский Стандарт", не моя, одна штука. Колбаса "Краковская", не моя, две штуки. Стакан огуречного холодного рассола, тоже не мой. Да и стакан не мой... Вывод напрашивается сам собой. Кто-то хозяйничал тут без меня, пока я был в кратковременном отпуске. А неприятно как-то, осадочек нехороший на душе. Я развязал кошель, заглянул. Внутри что-то есть. Аккуратно выложил это на стол. Две серебряные монетки с дырочками, просверленными ровно по центру. Какие-то непонятные символы. Вроде птица хищная, но не герб РФ. Непонятно... Через отверстие продет кожаный плетёный шнурок. Понюхал, подёргал, сыромятина, на таком и удавиться можно, не порвётся. Серебрушки на вес довольно увесистые, я подкинул одну на ладони.

— Это тебе! — неожиданно раздался сзади скрипучий голос. Бог ты мой! Я подпрыгнул и случайно дёрнул рукой, зацепив стакан на столе, который перевернулся. Хорошо хоть, пустой! Я почувствовал себя нашкодившим школьником, которого застали за онанизмом. Аккуратно отодвинул монетки от себя. Не мои... Мама учила, что по чужим кошелькам лазить нельзя. И при этом сильно била по моим гадким рукам. А кто из нас в детстве был паинькой?..

— Д-р-а-с-ь-т-е вам! — учтиво кивнул незнакомцу и постарался, как мог в этой ситуации, сделать умное лицо. Принялся разглядывать мужичка.

— И тебе не хворать, — незваный гость как-то по-хозяйски прошёл мимо, приблизился к моей палатке, достал пару сухих поленьев и подбросил их в тлеющий костёр. Потянулся до хруста костей, приподнял шапку-ушанку, почесал косматую гриву, торчащую на затылке, словно клок сухой соломы. Присел напротив на пенёк, видимо, съесть пирожок, бесцеремонно разглядывая меня. Во как! Я тоже присел и занялся тем же. Значит, сидим. Молчим. Старенькая шапка-ушанка с торчащим одним ухом, старая советская телогреечка, кирзовые жамканые полусапожки, тщательно промазанные мастикой. А вот штаны его явно выбивались из этого образа сороковых: боковые карманы на липучках, задние — на молнии, камуфляжного цвета. Словно прочитав мои мысли, дедок пригладил свою курчавую бороду, торчащую, словно штыковая лопата, вперёд и огрызнулся:

— В чём удобно, в том и хожу!.. — уперев в меня недобрый взгляд, скрипнул мужик.

— Да ходи, дедуля, в чём хочешь, на здоровье! Мне-то что до тебя? — огрызнулся я вслед.

— Какой я тебе дедуля?! — взъелся гном.

— А кто ты?.. — озадачил я его парирующим вопросом.

— Кузьмой зови! — ответил мужичок, махнул рукой и как-то сразу расслабился, отводя телячий взгляд.

— А меня Серёгой! — Из-за его чёрной поросли рта не было видно. Лишь торчал огромный нос, который был похож на большую картошку, почти как у меня. "Может, он брат?" Глубоко посаженные глаза, как у телёнка, минут пять внимательно изучали мой помятый божественный образ. Впрочем, чем и я занимался. Мужик Кузьма ростом был невелик, может, метра полтора, чуть больше. Только вот его походка, какая-то она вальяжная, как у депутата Госдумы, что-то в ней не так, не как у всех. Я не мог понять. Глаз цепляет. Ходит так, словно яйца растёр. Муж могучий, а с виду хмырь деревенский.

Наконец он, видимо, устал играть в гляделки или увидел все, что хотел, и недовольно заскрипел.

— Ну и наделал ты шуму вчерась! — уже более миролюбиво сочувственно проворчал этот лиходей.

— Какого шума?.. — не сразу понял я. — Где наделал?.. — И закрутил головой. Что, опять менты?..

— А такого, разь не помнишь?..

— Не-а... — покачал я головой.

Я такой! Хрен признаюсь когда, даже если и помню!

— Не помню. Амнезия у меня! — ответил я Кузьме утвердительно. И точка!

Да и как-то вчерашний день вообще смутно прорисовывался. Наверное, перегрелся я на солнышке. Ночные кошмары никуда не делись. Но не рассказывать же первому встречному о том, что я у мамы дурачок. Последнее время сны стали совсем уж донимать. "Наверное, затяжное половое созревание". Я из-за этого, можно сказать, и отпуск взял, побухаю, думаю, на природе, может, отпустит. Отрицательно помотал головой, мельком глянул на пустую тару. Кузьма, видимо, перехватил мой взгляд.

— Не к месту тебе, Серёга, сейчас столько водки жрать. Уматывать нам с тобой надо, да побыстрее, и чем дальше, тем для тебя лучше. После того шороха, что ты навёл в озере, столько гостей незваных посбежится, тьма! И заметь, половина из них захотят тебя подвергнуть самой лютой смерти. От самого Великого Новгорода до Господина Пскова, оповещена вся нечисть в радиусе пятисот километров в округе! — Кузьма беспокойно заёрзал, утерев рукавом мясистый нос. А я, видно, нашёл себе соседа по тихой белой палате! Какая радость... новый собеседник. А то всё сам да сам.

— Какая нечисть, Кузьма, ты что говоришь такое?! — опомнился я. — Мы её раз в четыре года сами выбираем. Откуда она тут? Она вся там! — и я махнул рукой в неопределённом направлении. "Не буду разглашать секретные координаты большой концентрации нечисти в нашем горе-государстве".

— Кукуня! Уходить пора, ирод. Кукуня, мерзавец! Где ты? — мужик стал озираться и громко какого-то звать.

— Кузьма, да что происходит? Ты толком объяснить можешь?.. — просто шизею с этих дураков. Видно, "дурочка" не только по мне плачет. Я всегда подозревал, что нас много в России...

— Могу, но не сейчас. Сейчас, Серёг, тикать надо, и быстро! — Кузьма ловко подскочил и заметался по территории лагеря, как сказочный гном. Подбежал ко мне, взял со стола монетки, понюхал и одну убрал в старый кошель. Протягивая вторую мне. — Набрось!

Я тоже на всякий случай понюхал серебрушку, лизнул. С сумасшедшими спорить бесполезно, а если встретились два дурака, вообще труба, и я накинул на шею веревочку, на которой болталась старинная монета, — с меня не убудет, а ему прибавит.

— Это оберег, для отвода глаз, — пояснил Кузьма.

— Угу, — поддакнул я этому лесному белорусскому партизану.

— Кукуня, беличье племя! Где ты?! Сучий выводок!

По тропинке со стороны озера, видимо, бежал тот самый Кукуня. В зубах у него болталась здоровенная жирная краснопёрка. Похоже, она была вытащена пушистым воришкой из моего садка. Такого огромного хорька я ещё не видел в своей никчёмной жизни. Хорёк-киборг! Не знаю... каким биоговном он его кормит? Но Хорёк огромен!

— Кому что, а вшивому баня! Лишь бы пожрать, прорва — ругался он. — А ну давай делом займись, вон палатку разбери, а то русалкам на корм быстро пойдёшь. Вымя телячье! — Кузьма притопнул ногой и быстро всё сгреб со стола в мешок. — А ты что сидишь, дурень, давай помогай!

— Это ты сейчас с кем разговариваешь?.. — уточнил я у сумасшедшего.