Шанс? Часть3

Начали мы процесс учебы, созданием модели скелета струга из ивовых веток в натуральную величину. Почему из ивы? Ивовые ветки различной толщины материал доступный и дешевый. Они изначально прямые, но при этом, распаренные, легко гнуться, принимая нужную тебе форму. Для киля использовали самые толстые, не менее четырех пальцев в диаметре (8 см.). Для остальных элементов чуть потоньше, но не менее двух-трех пальцев толщиной. Готовя чертежи будущей лодки, сразу решил, что в средней своей части она будет иметь форму разрезанного надвое цилиндра с диаметром два плеча (2 м.). Это позволяло заранее создать шаблон для большей части шпангоутов, в виде четверти окружности этого диаметра с небольшой добавкой для соединения с килем. Переходные пары шпангоутов возле носа и кормы гнули уже по готовой модели, так, чтоб обеспечивался плавный переход обшивки от носового киля к средней части лодки.

Когда модель была полностью готова, все обводы плавными, ее разобрали. Используя части модели как готовые лекала, начали мастерить скелет струга из подготовленных пиломатериалов. Для киля взяли брус 5х6 пальцев (10х12 см.), для шпангоутов и остальных элементов силового каркаса использовали брус 3х3 (6х6 см.). Брус гнули по лекалам, распаривая в кипятке, а затем врезали друг в друга элементы конструкции, соединяя их как на клей, так и забивая в просверленные дырки деревянные шипы. Соединения шпангоутов и поперечных распорок бимсов усиливали специальной косой распоркой называемой кницей, придающей соединению нужную жесткость и треугольную форму. Когда конструкция была готова, ее вынесли сохнуть на улицу под навес.

После того, как мои плотники получили первые навыки кораблестроения, мы взялись за изготовления силового каркаса торговой ладьи. Тут размеры уже были совсем другие. Планировалось изготовить судно длиной метров двадцать, шесть с половиной метров максимальная ширина, высота бортов — чуть больше двух метров. Если лодка могла взять около пяти тонн полезного груза, то на ладью, по расчетам, можно было грузить раз в десять больше.

Последовательность действий была прежней. Сперва модель из ивовых веток в натуральную величину, затем модель разбирается, и ее элементы используются как лекала для изготовления элементов силового каркаса. Так не спеша, но поспешая, к Масленице был готов и каркас большого судна. Оставив его подсыхать, мы решили еще до праздников обшить каркас лодки досками, а после недельного загула, который тут по языческой традиции устраивается по поводу проводов зимы, доводить до товарного вида и большую ладью.

За этой работой нас и застал атаман. Надо сказать, что мой хитрый тесть сразу после двойной свадьбы (одновременно с дочкой он женил старшего сына Давида) перебрался в Черкассы. Как только началось в Черкассах сооружение новой крепости, атаманы на своей сходке решили построить там официальное представительство Верховного атамана войска казацкого. И построили. Иллар перебрался в Черкассы и это был мудрый шаг. Вся казацкая политика вершилась в этом городе. Свой дом атаман оставил Давиду во временное пользование, ибо тот свою новостройку к осени завершить не успел.

В силу вышеизложенного, явление атамана, который со своей женой (моей любимой тещей) нагрянул к нам в гости, было весьма неожиданным. Давно заметил, становясь начальниками, люди начинают думать, мол, народная мудрость собранная в пословицах и поговорках, это не про нас, а про совсем других людей, которых мы и не знаем. Иначе вспомнил бы атаман давно уже известную крылатую фразу — "нежданный гость хуже татарина" и послал бы наперед с оказией весточку. Мол, буду у вас через ен дней. Готовьтесь. Пять минут работы.

Пока теща беседовала с моей женой на предмет, не обижает ли ее этот тип, задуривший всем голову и утащивший ее сокровище под венец, проводила инспекцию домашнего добра и договаривалась с Марией о совместной поездке на базар в Киев, атаман решил отыскать зятька. Зятька, который, как показала проверка, даже зимой дома не сидит и не ждет тестя с большим кувшином вкусного и забористого меда.

— Бог на помощь, казаки! — неожиданно раздался его зычный голос за плечами. С перепугу дал себе молотком по пальцам, а не по деревянному шипу. Единственное, что радовало, молоток был тоже деревянным.

— Спаси Бог тебя, батьку, — в общем хоре с другими пожеланиями прошипел в ответ, тряся побитыми пальцами.

— Показывай сынку, что ты тут всю зиму мастеришь. Неужто с этой лодкой столько возился?

— Ладья в сарае, батьку, идем, покажу.

В полутьме сарая скелет будущей ладьи казался просто грандиозным сооружением. Атаман несколько раз молча обошел всю конструкцию по кругу, залез внутрь, не поленился вылезти на бимсы и попрыгать на них в надежде что-нибудь сломать. Ловко спрыгнув на землю, он таки нашел к чему достреляться.

— Большая ладья выходит, а мачты нет. Неужто без паруса плавать на ней будешь?

— Будет мачта батьку, может и не одна... на такой ладье и три мачты поставить можно. Как из сарая вытащим и начнем досками обшивать, так и мачты поставим.

— Думаешь в море на ней плыть? — задал неожиданный вопрос атаман. Вроде нормально спросил, а каким то холодом повеяло. Моя старая ипостась и не заметила бы ничего, но благодаря Богданчику, наша новая сущность отличалась сверхчувствительностью редко встречающейся среди нормальных людей. Да и кто сказал, что я нормальный? Сам в этом сомневаюсь...

— Я на ней, батьку, туда поплыву, куда ты наказ дашь. А не будет наказа, значит, будет на берегу стоять...

— Ты по делу речь держи, не мнись, как невеста перед периной, — атаман прервал расшаркивания ему в верности, но было видно, что услышанному доволен.

— Можно на ней в море плыть, батьку. Но сперва надо по реке поплавать, самому научиться и казакам сноровку получить. Тогда и на море плыть не страшно будет. Особливо ежели будет у нас не одна ладья, а пять, шесть ладей или больших стругов.

— Какая ватажка на ладью сядет?

— Двенадцать весел на борт, по два человека на весло, рулевой, атаман... полсотни казаков эта ладья возьмет. Струг мыслю, батьку, тоже на двенадцать весел делать, чтоб полсотни казаков брал, но в полтора раза уже. Тогда он быстрым будет, любого купца на море догонит и на копье возьмет...

— До лета справишься? — прервал мои "растекашеся мыслью по древу" наш практичный вождь.

— Что ты, батьку! Может до следующего лета успеем и то... дюже крепко упереться надо.

— Плохо, Богдан, плохо... придется в этом году снова к ляхам наведаться, а у Литвы с Польшей мир... боком такой поход нам вылезти может... ты сказывал замирится Витовт с Ягайло этим летом?

— Так то в конце лета будет, в серпене, после яблочного Спаса, а до того Витовт с Орденом им сала за шкуру зальет сполна. Договариваться тайно будут, батьку, так что замятня и осенью не закончится. Ближе к зиме ударит Витовт Ордену в спину.

— Коли так... разве не может Витовт послать ватажку, чтоб она польские маетки на копье взяла, так чтоб у поляков в заду защипало, и они часть войска обратно вернули? Может. Чтоб нас за литовскую ватажку приняли... придется крепко постараться... а что делать, сдюжим, по-другому не выходит. Ладно, это еще не скоро. Готовь мне восемь бочек меду, с собой заберу. У меня атаманы соберутся, каждый хочет бочку меду купить на праздники.

— Мне, батьку, монеты нужны... я еще за прошлую седмицу работникам монету не заплатил, а уже эта заканчивается, через два дня праздники, а у меня в хате медяка нет.

— Ты что глухой? Я же тебе ясно сказал, купят атаманы все восемь бочек, получишь ты свои монеты.

— Прости, что напоминаю, но за прошлый мед двести десять монет так и не получил, теперь еще восемь бочек... мне людям монету платить надо, а у меня в доме хоть шаром покати...

— Да не ной ты, как жид на дороге, которого казаки встретили... привез я тебе двести монет, уже жонка твоя молодая их припрятала. Теперь ей ныть будешь.

И заржал, как конь. А вот до меня такой юмор нихрена не доходит. Всю зиму, нехороший человек, весь мед отбирает, ни одной бочки мне самому продать не дал. Потом хожу за ним, как нищеброд, свои монеты клянчу. А ведь объяснял, почти семьдесят человек со мной работают. Ковали с подмастерьями, столяра и плотники, бригада бумажников, бригада чесальщиков (пряжу для девок из льна и конопли готовят), мельники, маслобойщики, строители, самогонщики, шесть девок одиноких жене в помощь нашел. Ведь всю эту ораву кормить нужно, с одного котла едим. Правда, одинокими они и месяц на хуторе не прожили, все замуж за моих хлопцев вышли. Так и выходит. На каждого в месяц с зарплатой и харчами в среднем по шесть монет серебром. Семь гривен серебром в месяц вынь да положи. А тебе вместо двести десяти монет привозят двести и ржут с тебя так, что жеребец от зависти копыта отбросит. Одно спасает, что реально монет нужно в два раза меньше, харчи еще с осени заготовлены, часть своих, часть купленных, часть заработанных. Мельница пятую часть муки брала за помол, маслобойня треть масла. Осенью и туда, и туда очередь стояла.

— Спаси Бог, тебя батьку! — поклонился ему в пояс. Но атаман уловил тонкую (или не очень) иронию в моих словах и шарахнул меня нагайкой по спине.

— Не дуркуй! Если решил скоморохом стать, в Киеве, на ярмарке народ потешай, может, кто медяк кинет. Сани готовь, мед грузи, нам с Тамарой завтра к вечеру в Черкассах надо быть.

Окуеть можно! Еще на своих санях отвези и хлопцев своих на сани посади!

— Так может они обратно двести пятьдесят монет привезут...

— Как на пятый день к нам в Черкассы с Марией прискачешь, поедем все вместе в Киев на ярмарок, получишь своих двести сорок монет.

— Двести пятьдесят...

— Не торгуйся, как жид на базаре... сколько будет столько и получишь, ... может так статься, что и двести сорока не будет.

Атаман снова заржал и пошел наверх по холму, к хутору. Я шел за ним и злобно мечтал, как с весны начну торговать бумагой, а самогонку гнать перестану, только себе, любимому, одну бочку ликера в месяц, чтоб было чем работников и гостей угостить. Но затем, тяжко вздохнув, перестал мечтать. Чай не мальчик. Мануфактура моя в лучшем случае пуд бумаги в день изготовит. Две гривны серебром за седмицу. Четыре, пять месяцев простоя пока лед на реке. Ликер дает три, а то и четыре гривны в неделю и простоя всего два месяца в году, когда зерна не хватает. Сколько ни заготовь, а на травень и червень не хватает. Не у меня, у переселенцев. Приходится свое зерно одалживать, чтоб не оголодали.

Из этих четырех гривен половину атаман забирает, но они ведь тоже в дело идут. Черкасским строителям, что крепость возводят, и монета, и харч с тех денег идет. Часть мне возвращается за кричное железо. Как только казацкий народ узнал, что мы кричное железо варим, так и постановили атаманы у меня за общественные деньги железо покупать и поставлять его во все кузни Холодного Яра. Две монеты за пуд дают. Мало, но лучше так, чем бесплатно отберут. В наших местах железо в большом дефиците. Раньше из Киева возили. Если на базаре купить удавалось. Так и выходит, что без ликера ни мне, ни товариществу наши планы не поднять... страшная вещь арифметика, любую мечту разрушить способна...

Теща встретила меня радостная, расцеловала в обе щеки, атаман аж рот раскрыл от удивления. Видать Мария уже нахвасталась, что не праздна, и это перевесило все мелкие недочеты в хозяйстве, которые, наверняка, подметил острый тещин глаз. Четыре месяца после свадьбы, если бы зятек еще в этом деле оплошал, чувствую, огреб бы не по-детски.

Пока грузили двое саней, запрягали лошадей, готовили харчи хлопцам в дорогу, атаман отозвал меня в сторону и продолжил допрос с пристрастием.

— Так что, сладишь за год шесть стругов и ладей, чтоб в синее море выйти?

— Если дашь наказ, упремся, но сделаем.

— По полсотни на ладью... три сотни казаков... упирайся, хоть с портов выскакивай, а слово свое казацкое исполняй. Выйдет семь, еще лучше, но чтоб на три сотни казаков места были. Казаков я выберу сам, а как мыслишь дуван делить?

Вопрос был не простой. Насколько я знал, по обычаю, еще с незапамятных времен владелец судна получал половину, остальное делилось по казацким законам. Это касалось не только разбоя. Даже выходя на рыбалку, улов делили пополам. Половину получал владелец лодки и сетей, половину рыбаки делили меж собой.

— Даст Бог, с моря добыча богатая будет... мыслю так — четвертую часть следует на общие дела товарищества положить. Крепости строить, ладьи мастерить, волоки проложить, чтоб в море синее и обратно мы без опаски пройти могли. Четвертую часть — хозяину ладьи. Ежели выкупишь у меня ладьи на товарищество, и эта четверть твоя будет. Оставшуюся половину по закону казацкому поделим.

— Хитро придумал, ... а за ладью сколько запросишь?

— Четыре гривны батьку, и ладья твоя!

— Не моя, а казацкая. Дорого ты с казаков лупишь... еще неизвестно какую добычу Бог пошлет... подумать надо...

— Думай, только себя не объегорь. Я казак молодой, но старшие много о твоих походах сказывали. Бывало всякое, но редко дуван меньше тридцати монет серебром на казака выходил. Вот и считай. На ладье полсотни казаков, даже если всего по тридцать монет возьмем, полторы тысячи выйдет. Значит, мне только за ладью триста двадцать пять монет положат. Это почти шесть с половиной гривен серебра за один поход, а ты мне четыре гривны жалеешь. Сторицей товариществу эти монеты окупятся.

— Так чего ты тогда мне свою ладью сбыть хочешь? Неужто не хочешь за свои ладьи серебра заработать? — он хитро смотрел на меня ожидая ответа.

— Можешь мне не верить, но нет, не хочу.

— Умен ты не по годам... за что не возьмешься, все у тебя выходит... даже мне порой сдается, что тебе нечистый ворожит... а чего ты мучаешься, подаришь свои ладьи товариществу и вся недолгота.

— Даром доставшееся никому не дорого. Товарищество казацкое не нищий возле церкви, чтоб я ему милостыню давал.

— Некогда балы точить, в дорогу пора. Смастеришь ладьи, тогда и думать будем. Но чтоб к следующему лету все готово было.

В связи с конфликтом между Ордой и Тамерланом традиционный промысел казаков, назовем его — "экспроприация экспроприаторов" (имеется в виду — пощипать крымчаков, когда они возвращаются с набега) пришел в упадок. В связи с отсутствием экспроприаторов. Естественным было желание нашего атамана укрепить свое положение Верховного атамана войска казацкого альтернативными возможностями грабежа. Самый очевидный из них и еще лет шесть назад вполне легальный (пощипать поляков) в связи с заключенной унией между Польшей и Литвой грозил крупными неприятностями. Планируемый этим летом набег, как и прошлогодний, был возможен как единичная акция с хорошим прикрытием. Если прошлая была закамуфлирована под общим названием — "кровная месть литовского боярина за смерть отца", то эту мы собирались провернуть под названием — "спецотряд Витовта в тылу врага".

Поэтому скелет ладьи и мое пророчество годичной давности толкнули мысли атамана к рассмотрению принципиально новой возможности разбоя, еще вчера казавшейся всем фантастикой. И хоть я тогда закладывался на десять лет, но сказано было — "не пройдет и десяти лет", так что запланированный атаманом срок — будущее лето, это два с половиной года после заклада. Полностью подходит под мои слова.