Неудача с теорией в области наземной бронетехники была налицо, а в области авиации мои статьи были приняты более благосклонно. Поэтому я решил ещё раз попробовать решить что-то "наскоком" и накропал опусы "Штурмовик или пикирующий бомбардировщик?" и "Авиация. Стратегическая или тактическая?". В первой я, опираясь на практику советской авиации второй мировой, выводил необходимость двухмоторного пикирующего бомбардировщика для поражения важных точечных целей крупнокалиберными бомбами, таких как мосты, корабли в море, стационарные укреплённые позиции тяжёлой артиллерии, ДОТы, и массового одномоторного штурмовика, применяющего малокалиберные боеприпасы, в том числе кассетные, ракеты и пушки, для поражения целей, типичных для маневренной войны, то есть пехоты, танков, позиций полевой артиллерии. Рассматривая проблему, с учётом сложности и стоимости конструкции того и другого, необходимого уровня подготовки пилотов, решаемых задач и количества предполагающихся целей, расстояний до них, я предполагал иметь соотношение бомбардировщиков и штурмовиков как один к трём-четырём. Причём "количественную" сторону выпячивал просто безбожно. Пусть лучше спорят, сколько нужно единиц и в каком соотношении, чем ставят под сомнение саму концепцию самолётов.

А вот вторая статья была с подвохом. Я уже спал и видел, что советская авиация "пересядет" в конце-концов на дизеля Чаромского. Предпосылки к такому повороту событий были. Дело в том, что даже автомобильный ЗИЛ-Д-100-2 был для этого времени по своим удельным параметрам, по сути, авиационным. Что и было фактически доказано переделкой его в АН-100-2, который был ресурсным, и при массе 160 кг, имел мощность 125 лошадиных сил. Но были значительные резервы для его форсирования вплоть до 180 лошадиных сил, при условии решения вопросов температурных режимов на такой мощности, применения форсунок с более качественным распылением топлива и введения турбокомпрессора. Первая и последняя проблемы были взаимосвязаны и упирались в подшипники и жаропрочные материалы, но решались уверенно, хоть и медленно. К сожалению, вопрос форсунок "завис". Оборудование для их производства можно было достать только за границей и, видимо, возникли какие-то сложности. В любом случае, отношение мощности и массы мотора уже сейчас можно было довести до единицы за счёт ресурса. Ещё радужнее была картина с АН-130. С ростом рабочего объёма весовая отдача улучшалась и ресурсный оппозит эту единицу уже имел. А "боевой" Х-образник мощностью 630 лошадей весил всего 350 килограмм! С перспективой раскрутить его до 700. В памяти всплывало, что советский опытный авиамотор М-72 при мощности 2 тысячи лошадиных сил имел массу около тонны в начале 40-х годов, получалось, что мы вплотную подошли к нему по параметру весовой эффективности уже в начале 30-х. Но имелся ещё и скрытый резерв. На настоящий момент из того, что было мне известно, самым экономичным авиамотором был М-17, который расходовал 220 грамм бензина на лошадиную силу в час. Дизель Чаромского имел расход всего 130 грамм более плотного керосина на лошадиную силу в час! И была реальная перспектива ещё его снизить грамм на десять. А моторы М-22 и американский "Райт" вообще отличались завидным аппетитом, АН-130 выигрывал у них по топливу аж в 2,5-3 раза.

Получалось, что для СССР вопрос разделения авиации на тактическую и стратегическую, по сути, перестал быть актуальным. Обычные фронтовые пикировщики, при прочих равных, могли бы наносить удары на вдвое-втрое большую глубину, подменяя собой "стратегов", по крайней мере, в отношении Европы и Азии. Поэтому я и стоял на том, чтобы отказаться от четырёхмоторных боевых самолётов, делая их исключительно транспортными. Упирал я при этом на пролетарскую солидарность, негоже бомбить абы как, снося жилые кварталы вместе с проживающими там трудящимися. Удары должны быть "хирургическими", строго по дворцам буржуев, что могли обеспечить только пикировщики.

Статьи я старался писать как можно подробнее, с художественными зарисовками, иллюстрирующими будущие действия советских авиаторов в войне, поэтому эта работа заняла у меня много времени. К главному своему "литературному" проекту я только приступил, основательно покопавшись в памяти и долго думая над поправками к современным условиям. "Оптимальная структура танковых войск" — это вам не фунт изюма!

Время от полдника до ужина было "общественным". Вне зависимости от желания, приходилось присутствовать на политинформациях и коллективных читках газет с разъяснениями текущего момента и линии партии. Меня просто выводило из себя то, что составить объективное представление о положении в мире, исходя из этой "информации", было решительно невозможно. Она была полезна разве что в плане того, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, противоречащего политическому курсу, в повседневном общении. Однако, существенным положительным моментом была позитивная направленность пропаганды в будущее, резко контрастировавшая с привычными для начала 21-го века копаниями в прошлом и ложным выбором между "забыть" и "покаяться". У человека всегда должна быть перспектива, "куда" и "зачем" жить, хоть какая-то, пусть призрачная, надежда.

Политика быстро мне наскучила, и я сам напросился разнообразить освещаемые вопросы. Лекция "Практические перспективы освоения околоземного космического пространства" имела огромный успех и разом отодвинула на задний план всю "линию партии". Я говорил уверенно, просто описывая реальную историю развития космонавтики, поэтому у слушателей практически не осталось сомнений, что ещё на их памяти человечество сделает шаг за пределы атмосферы и, может быть, именно их дети будут первыми космонавтами. Меня просили рассказать ещё что-нибудь, но, увы, ничего, не связанного напрямую с военными делом, в голову не приходило. Пришлось фантазировать на тему развития гражданской авиации, плавно перейдя на реактивные двигатели и сверхзвуковые скорости. Особого впечатления, на фоне первого рассказа, это не произвело.

Самым же приятным был ужин и всё, что за ним следовало. Это действо было организовано в "ресторанном" стиле, но больше напоминало вечеринку, как в фильме "Небесный тихоход", когда "ночные ведьмы" пригласили к себе в гости истребителей. Или "повседневный" вариант "Карнавальной ночи". Окна и двери столовой, выходящие на широкую веранду, были открыты, и из них допоздна неслась музыка, которую играл небольшой оркестр из местных уроженцев самых разных национальностей. Вальсировать я худо-бедно умел, а вот танго пришлось разучивать, в чём мне с удовольствием помогла официантка-гречанка. "Репрессий" со стороны жены не последовало, так как она занималась тем же самым с молодцом-пограничником из "однофамильцев", товарищем Гараниным. Вообще, количественный перевес кавалеров обеспечивал дамам повышенное внимание со всех сторон, чем они и пользовались, буквально наслаждаясь ситуацией. Это относилось не только к жёнам командиров-пограничников, но и к местным уроженкам, "работницам общепита", которые присутствовали на рабочем месте исключительно во время ужина, предоставляя в остальное время отдыхающим обслуживать себя самостоятельно. Был в этом некий рационализм, когда молодёжь женского пола целый день работала, например, в местном колхозе, а вечером шла на "подработку", совмещая полезное с приятным, то есть танцами. Возможно, была у них и надежда произвести впечатление на какого-нибудь холостого красного командира и выскочить за него замуж. А вот местных мужчин я на наших мероприятиях никогда не видел. Это избавляло нас от неминуемых конфликтов. Скорее всего, их отпугивала сама принадлежность санатория к ОГПУ.

Кроме танцев, в обязательную программу входило пение, в том числе и хоровое. Каждый новенький, прибывший в санаторий, должен был, в соответствие со сложившейся традицией, что-то спеть. Причём, желательно, чтобы песня, как и человек, тоже была новая. "Однофамильцы" в самом начале отбоярились песней "По долинам и по взгорьям", а мои прикреплённые нагло умыкнули у меня "Коня", здорово спев его на три голоса. Выручило меня только то, что любил, в своё время, смотреть старые советские фильмы, да слушать записи, ставшие классикой. Главное, не спеть ничего опережающего. "Тишина за Рогожской заставою" прошла на ура, помог гитарист, на слух подобравший мелодию. Я пел, глядя на Полину, вогнав её в краску, чему способствовали и другие взгляды, направленные на неё со всех сторон. Не сказать, что романтическая тема была в загоне, но таких песен здесь ещё не слышали, поэтому меня каждый вечер спеть "что-нибудь новенькое". Приходилось крутиться, напрягая память, но неизменно радовать благодарных слушателей. При этом избегать всяческой "политики" и несвоевременности. Поэтому в репертуар вошли нейтральные "Я люблю тебя, жизнь", "Весна на заречной улице", из более мне близкого к месту оказались "Поле ковровое" Николая Емелина и "Вечная любовь" Дениса Майданова.

К сожалению, всё хорошее быстро заканчивается, зачастую внезапно.

Эпизод 2.

— Гроза что ли с юга идёт? — спросил меня один из "однофамильцев", товарищ Хабаров, когда мы вечером четырнадцатого мая, в перерыве между танцульками, вышли подымить на веранду. Действительно, вдали слабо полыхали зарницы.

— Не похоже, свет какой-то красноватый, больше на пожар смахивает, — не согласился я.

— Может и так, — ответил пограничник, глядя, как отдельные сполохи сливаются в сплошное багровое зарево, — пойду, узнаю, что случилось.

Я остался на улице, наслаждаясь весенней прохладой и тихим солёным ветерком, дувшим с моря и доносившим с собой тихий шелест волн, ласкающих песчаный берег. Окружающие сады отвечали ему шорохом листьев и стрёкотом цикад. Когда вернулся Хабаров, ходивший к единственному телефону в кабинете коменданта, моя душа полностью развернулась, потянувшись к бесчисленному множеству звёзд, усыпавших глубокое, чёрное, безоблачное небо. Тем оглушительнее прозвучали его слова, резко вернувшие меня на грешную землю.

— В Батуме горит нефтеперерабатывающий завод. Пояснить ничего не успели, связь оборвалась.

— В смысле, оборвалась? — не понял я. Качество связи было, мягко говоря, разным, но с городом можно было соединиться всегда.

— Сам ничего не пойму, доживём до завтра, может, что прояснится. Утро вечера мудренее.

С утра мы, всем колхозом, бегом спешили с зарядки на завтрак, поднимаясь тропинкой прямо по склону, вместо того, чтобы делать крюк по дороге. Едва выскочив на площадку перед санаторием, мы стали свидетелями трагедии, разыгравшейся у въездных ворот. Грузовик, обычно привозивший с утра продукты, запоздал и вернулся из Батума только сейчас. Его кузов буквально облепили вооружённые красноармейцы, висевшие даже на подножках, а их командир о чём-то спорил со сторожем за решёткой ворот. Видимо дед-грузин почему-то не хотел пускать машину внутрь. Расстояние между нами было приличное, больше ста метров, поэтому расслышать мы ничего не могли, зато финал увидели воочию. Краском достал наган и два раза выстрелил в сторожа, после чего тот упал.

— Эй! Ты чего творишь!? — Изумлённо окликнул убийцу Седых. В ответ послышались крики по-грузински, а за ними затрещали выстрелы. Мы были так ошарашены, что промедлили те секунды, которых оказалось достаточно, чтобы среди нас появились убитые и раненые. Безоружные люди заметались под огнём, разбегаясь в разные стороны, но большинство рванулось к санаторию, до которого было рукой подать и где остались женщины и дети. На всю толпу у нас имелся только один вооружённый боец, а именно, мой прикреплённый Коля, который сегодня был "на работе". У меня тоже был наган, его я брал с собой исключительно как учебное пособие, поэтому он был разряжен.

Николай, молодец, не растерялся и, выстрелив пару раз в сторону нападающих, без надежды попасть, но, хотя бы отвлечь внимание, укрылся за лежащим на земле телом. Я упал рядом, притворившись ветошью, и видел, как группа отдыхающих замешкалась в дверях, что принесло новые потери. Люди заскакивали в открытые окна столовой, но всё равно толкучки было не избежать, и воздух, наполненный запахом свежей крови, огласился стонами новых раненых. Стрельба нападающих была частой и бепорядочной, казалось, работает взбесившийся пулемёт. Коля, правильно оценив обстановку и прикинув, что они так быстро израсходуют запас патронов в магазинах винтовок, после чего темп огня спадёт, шикнул на меня

— Лежи! — и принялся судорожно перезаряжаться, чтобы быть во всеоружии, когда противник подойдёт на расстояние действительного огня из револьвера.

Я, видя такую картину, хотел было попросить у Коли, чтобы он подкинул патронов, но в этот момент стрельба поутихла, а нападающие пошли вперёд, на ходу меняя обоймы. Мой телохранитель быстро глянул на меня и коротко бросил

— Теперь беги! — после чего, стал стрелять. Героев среди убийц безоружных не нашлось, они попрятались за укрытия и попытались издалека устранить неожиданное препятствие. Испытывать судьбу было бессмысленно, поэтому я, в один миг приняв решение, рванулся, не оставляя себе времени на страхи и сомнения, но не ко входу, где был риск споткнуться о павших, а за угол санатория. Бежать туда было немного дальше, поэтому я петлял как заяц, вжимая голову в плечи и пригибаясь как можно ниже. Ну, гады, дайте только до патронов добраться! Пуля, выщербив кирпич, ударила в стену прямо перед лицом, но я уже через пару шагов был в безопасности.

Единым духом взлетев по внешней лестнице на галерею второго этажа, шедшую вдоль всей тыльной стены здания, я, выбив окно, заскочил в свой пустой номер и вытряхнул с самого дна рюкзака нелегальный наган, который таскал с собой как страховку на случай непредвиденных действий своего конвоя. Этот был всегда заряжен, а мешочек с запасом патронов, которые я тут же рассовал по карманам, позволял смотреть в будущее, пусть недалёкое, с оптимизмом. Полины с сыном нигде нет! Они должны быть сейчас в столовой, что там сейчас творится — одному Богу известно. Зато Коле нужна помощь прямо сейчас!

Вылетев на улицу тем же путём, я рванулся к углу, противоположному тому, который укрыл меня от выстрелов. Отсюда до нападающих было гораздо ближе и можно было попытаться выйти им во фланг. Прислонившись спиной к стене, я хотел было выглянуть, но топот сапог за углом остановил меня. Я, и весь мир вокруг, замер, и было странно видеть, как медленно показывается из-за препятствия штык, а за ним и цевьё винтовки. Недолго думая, схватился за оружие и рванул его на себя, используя угол как точку опоры рычага. "Красноармеец" не пожелал выпустить оружие из рук и вывалился вперёд, тут же получив пулю. Я едва успел отпрянуть назад, как из-за угла, не показываясь на виду, махнули штыком. Ещё бы сантиметр, и меня пришпилили бы, как энтомолог бабочку.