Ландскнехт. Часть шестая

— Нешто князь о том не ведает, что такое у него под троном творится?

— Вроде как, ведает. Да только... Заигрался и он в реформы. Мягкотелым, или дураком, так его не назвать, он не так жесток, как его брат Вайм, но кровь льет пусть и аккуратно, но без жалости. Но слишком уж он вожжи отпустил. Как ликвидировал он Верных, разогнал всю свою, как ты говоришь, тайную стражу, так словно бы и не надзирает за всем никто. И уж точно — не пресекает. Иные считают, что все, оглупел князь, вознесся и загордился. Я, правда, думаю, что он куда умнее и хитрее, чем кажется. Уж как он ловко брата своего устранил...

— Да, давеча ты обещал рассказать что-то про гибель князя Вайма.

— Ну, ты же не дурак, и трепать не станешь. Видишь ли, среди Верных было несколько из рода Вольных — последние, кто себя такими и считал. Кто-то еще из уцелевших скрываться стали, да и отказались от рода своего. А эти — вроде как горцы ваши, пока хоть один жив — живо и племя. Вот их как-то Вайм и отправил охранять в охотничьем замке брата своего, Велима. Который, по официальной версии, скорбен умом был, и там на излечении находился. Братья-то друг-друга ненавидели, и, говорят не без оснований — братья были только по матери... Не проверено, но вроде как сначала хотели, чтобы Верные Велима там и к Богам отправили, благо на охоте это несложно устроить. Да что-то побоялись, не срослось. А Велим за это время так ловко охомутал одного из Вольных, что тот, чудом в войне уцелев, пробрался потом на пост аж сотника в личной страже Вайма. Да вскоре его и убил. Заодно и главного из Верных пристрелив. Ну и сам погиб, конечно.

— Однако...

— Так да. Ну, судя по всему — у Велима были свои люди, кто не растерялся. Моментом его вернули из заточения (говорят, баронские помогли), и он разом взял власть, стальною хваткой. Во всем обвинил Верных, приписав им заговор, тут же кого заточили и потом казнили, кого и сразу прикончили. Сотнику Арвину памятник конный в Альмаре поставили. И быстро всю власть Велим стягнул, после 'заговора' никто поперек слово сказать не смел. Тогда же и преподобного Берга отодвинул от управления государством — мол, святые отцы пусть церквями занимаются. Хотя с Верными Берг был близко, и потому мог бы и более пострадать. Но, потом князь демобилизовал армию, и начал реформы. Да только от Вайма-то тоже сторонников осталось немало. И в основном такие, что крови не побоятся. Есть мнение — Велим сам брата своего и подвигнул, путем интриг, затеять ту войну. Ведь, так-то говоря — совсем не многие её хотели. И уж Орбель, на что не высокого ума и чести был человек — но последний, кто воевать стремился. А уж когда началась драка, то тут уж не спрашивают, кто чего хочет. В общем, как бы то ни было — Велим сидит на троне пока прочно, но отнюдь не безопасно...

— Однако, весело — говорю, задумавшись. Эдак пойдет — придется же бежать куда-то на острова. Гражданская война дело хорошее, когда на нее издалека смотришь... — Так все же: а наше какое в этом всем место? В смысле, Союза, и особенно города-героя Рюгеля?

— Наше место... Ну, как принято говорить — мы ныне оплот реакции. В Союз все более стягиваются недовольные из Рисса — в основном в Улле, но случись что, они как раз к нам рванут. У города есть немалые противоречия с князем, и по поводу отвода русла Студеной, и по поводу его желания торговать со степняками, и чуть ли не союз с ними заключить... Есть мнение — что через них он хочет выход к морю получить, и начать заморскую торговлю. Что Рюгелю — нож острый.

— Это чего это? Разве Рюгель не держит торговлю достаточно крепко?

— Держит. Вот только... Он ее не просто держит. Он ее закрыл на замок. А ключ в море выбросил. Не нужна городу никакая торговля с заморьем. Много лет уж так установлено. Всех, кто с запада приплывает — числят в пираты и...

— Эвона как. И нешлто никто не прорывался?

— Сложновато прорваться — морская база на Брегене держит подходы крепко, а уж наши тут долавливают. Годами, десятками лет так. Бреген-то воюет порой по-настоящему. Так что, нету никакой заморской торговли. А по побережью — все Союз держит. И на Южные Острова караваны тоже строго под надзором.

— И никто не смеет нарушить?

— Отчего же... Люди всегда хотят то, чего нельзя. И многим оно удается, да только зачастую судьба их печальна. Кроме того, и пираты-то тоже есть. Правда, не у нас. Сам посуди — чего тут пиратам делать, если торговли нет? К нам максимум контрабандисты ходят. Или случайные, кому повезло. Или наоборот — не повезло.

— Ну, это-то я видел, — говорю — Лично лицезрел. Только что-то зачастили оне к нам?

— Есть и такое дело. Это и есть отголоски той борьбы, что пока только под коврами.

— И то, что я тогда на Лимане видел?...

— Именно. Интересный нюанс в том, что у нас в городе среди офицеров армии и флота сторонников нового куда больше, чем в Риссе. А вот в полиции и жандармерии, пожалуй — наоборот. Прочие же крутятся, как попало, а вот пограничная стража, так она по службе своей, не спрашивая — стоит на стороне тех, кто за то, чтоб никакой торговли с заморьем не был. Тут ничего не попишешь. И милицию из игры выбили, сам знаешь. Правда, еще неизвестно, кому от этого прибытка будет...

Так. Ну, давай тогда расставим по полочкам все же. Вот прямо скажи: Варенги, они в этом раскладе — за кого? Они же, раз с фамилией — из старых?

— Варенги — из старых. Но они, как и большинство промышленников — за тишину и покой. При любой власти. Хотя, как и все купечество, все же склоняются к неизбежности нового. Хотя бы потому, что их дело — всегда в развитии. Такие люди за старое держаться не могут, это против их природы. Но они все ж осторожны, и не хотят войны, хоть она их и кормит.

— Хорошо, — говорю — А вот, к примеру — полковник Фальк? Он из каких?

— Фальк? — Что за вопрос, он всегда был за новшества. Другое дело, что он терпеть не может бунтов, интриг и прочего. Он же прямолинеен, как винтовочный ствол. А вот что касается отца твоей... симпатии, полковника Юлиуса — увы. Он один из ярых сторонников старины. Даром, что сам не родовитый вовсе. И дело даже не в его супруге. Просто вот такой образ мысли. Оттого я и тебя подозревал, ибо кроме чаепитий, частенько он собирает и более интересные компании.

— Ну, тут полностью мимо, мои интересы там чисто матримониальные.

— Это уже установили.

— Ну а сам-то ты, выходит, за 'новых', Аллерт?

— Выходит, Йохан. Не буду тебе много объяснять, долго это — поверь на слово: коли город не станет меняться, скоро нас даже завоевывать никто не захочет. Ничего плохого не станет, просто окажемся захудалым, никому не нужным портом, откуда все побегут, куда глаза глядят. Нет, это будет не быстро, поколение еще одно и прожить успеет. Но если не начать менять все уже сейчас — скоро станет поздно. И неизбежно. А я этого не хочу.

— Ну, что ж — отвечаю — Это понятно. Я, собственно, тоже всегда был за все хорошее, и против всей хуйни. Так что, в этом мы сработаемся. Только, вот что я думаю. Я совсем мало тебе полезен стану, коли все знать будут, что мы дружим. Надо как-то нам придумать, как связь держать. Уж часто так меня катать вы не сможете, да и мне по деревьям лазить уже не очень сподручно.

— Об этом ты не печалься, это я все устрою — отвечает — Лично все налажу, чтобы ты не сомневался. А то ты еогда простой, как университетский учебник, а когда подозрительный сверх меры.

— Ну, Аллерт — я аж поморщился — Ну палево же!

— Не беспокойся, говорю. Не первый раз, все как надо устроим.

* * *

Вечером приперся ко мне Сэм. Притащил предельно виноватого, с глазами полными страха, кабатчика Пола. Только что не за шкирку приволок. Пол начал было каяться, и обещать златые горы, но я это пресек, заявив мол — вопрос пройден, все будем решать на более высшем уровне. С Сэмом, то есть. И демонстративно того в сторонку отвел.

— Ты, это, Йохан — не серчай на него, в общем, ладно? Я ему обещал все с тобой уладить, ты, если денег с него хочешь — так скажи сколько...

— Сэм, мне его деньги ни во что не уперлись. Давай так: если мне что-то от него надо будет, я тебе скажу, ты уладишь. Идет?

— Идет!

— Надеюсь, он не откажется...

— Не беспокойся. Руку себе отгрызет, а все сделает.

— Ну-ну. Кстати, а скажи мне, гроза воров и хулиганов — а чем это ты его так подцепил? Он же натурально, помереть готов был, а тебя не сдать. Я такие глаза только на войне у людей видал. Чем-то ты его крепенько держишь... Интересно — чем?

— Слушай, Йохан — глядя в сторону, говорит Сэм — Тебе это зачем?

— Ну, мало ли. Вдруг — пригодится?

— Ну, послушай. Конечно, за ним косяк. И за мной — тоже. Но, согласись — это уже не по понятиям выходит. И, поверь мне — тебе с этого точно никакого проку. Ну, чем хошь поручусь...

— Да ладно, это я так — отвечаю — Мне чужих тайн не надо. У меня своих забот хватает.

— От твоих забот я когда-нибудь с приступом слягу — ворчит уже привычно Сэм — Только и успевай приглядывать ,чтоб ничего не натворил в околотке, да в море... Кстати, насчет моря — Лоцию-то не дашь ли на посмотреть?

— Да запросто, — отвечаю.

Вынес я ему гроссбух, полистали мы его, не обращая внимания на мнущегося у ворот кабатчика. Я Сэму показал все записи, покойником сделанные. А на отметки карандашные обращать внимания не стал. Я уж сначала сам с этим разберусь. Сэмэн выглядел даже немножко разочарованным — мол, ну не так много и нового узнал. И даже, с моего разрешения, пообещал добавить записей из того, что он знает. Я согласился — мне все полезно.

* * *

Ближайшие дни прошли в накопившихся хозяйственных делах, а там и суббота наступила. Пришло время опробовать баню. Коллектив я к банным процедурам морально подготовил заранее. Ввиду предыдущих моих развратных деяний, сам факт они восприняли даже без малейшего смущения — обнаглели вконец, что поделать. Интересовали лишь детали технического свойства. Как топить, зачем веники, и тому подобное. Что-то рассказал, что-то обещал продемонстрировать. Заодно толкнул уже испробованную версию, об горском обряде единения со стихиями. Правда Млка тут же вопросила:

— Это как Брат-Огонь, и Вода-Сестра? Ну, как на Празднике Урожая?

Я тут же поинтересовался, что за праздник такой. А Милка тут же засмущалась, на мать поглядывая. Пришлось опять включать контуженого рабовладельца. Хотя, по-моему, они и к этому привыкли. Но все же объяснили мне, мол, по осени, когда какие-то там звезды, куда-то там светят, проходит тут древний-древний обряд. Какое-то всенощное празднество, типа Ивана Купалы. С прыжками через костер и купанием, встречей солнышка, и тому подобное языческое всякое мракобесие. Но, как я понял, никаких жертвоприношений кровавых, от силы нечто символическое, и все мирно и благолепно, духовно и скрепно. Правда, Алька с сожалением отметила, что тудой допускаются только шешнацатьплюс, и то, кого родители отпустят, или совсем взрослые. А Милка пояснила, что это потому, что там всякие вольности позволяются, и вообще.

— Ну, что ж. — говорю — Это дело хорошее. Народные традиции я люблю, и праздник посещу! Что смотрите? Вас тоже возьму... кроме, конечно, Алины — традиции надо уважать.

— И что, не побоишься за нас? — че-то даже насмешливо Мора спрашивает — Праздник же, а там ...

— Вот еще, праздников бояться, — отвечаю — Ничо, справимся! А вообще...

Тут на дворе собак залаял. Я послал Альку глянуть в окошко — кто там пожаловал. Оказалось, ктой-то на извозчике приехал. Пошел я, ворота приоткрыл. Стоит дядька, в чиновном костюме, с пОртфелем, в коем, как известно, носят исключительно докУменты. Однако, какая встреча...

— Вы — градский обыватель, числящийся в ланд-милиции, Йохан Палич?

— Я Йохан. — отвечаю — А чо надо?

— Я— судебный пристав Вирен.

— Я понял. Чо надо?

— Вам судебное предписание. Благоволите впустить.

— Отчего ж. Только, погодите — я собаку привяжу. — ему я отвечаю. И, не дожидаясь ответу, воротину прикрываю. Да, и, не подумав собака трогать, благо что тот невозмутимо лежит в тени, ему и оттуда хорошо все облаивать, прямиком в сарайчик. А там куртец на себя, да револьверт военный в карман. Вернулся к воротам, открыл, говорю, в сторону отходя:

— Пожалуйте! — и курок-то в кармане взвожу. Ибо дяденьку я узнал, и так мне спокойнее будет. Курок негромко щелкнул, но я не ошибся. Дяденька замер, очень чутко, и на меня посмотрел — а глазки-то у него характерные. Даром, что морда его усатая, уныло-казенная, так вся и излучает тоску и никчемность. Как я его и припомнил, в кабачке у дома Аллерта. Может я и вовсе параноиком стал, но так спокойнее. Да и реакция дяденьки характерная. Оно, конечно, знавал я судебных весьма резких, но по глазам вижу — этот знал, к кому шел. Посмотрим, станет ли дергаться...

Не стал. Стоит спокойно, руки даже специально так показал. Я на ворота чуть кивнул, мол, прикрой, а то — мало ли, кто там. Он малость оглянулся, я уже приготовился, если что, пистоль задействовать, да из-за ворот знакомый голос донесся:

— Я же говорил, лучше вместе! — и появляется... Я с перепугу, конечно, палить бы не стал, но все же дернулся.

— Да Вас не узнать, старина! — опомнившись, похлопываю фамильярно по плечу Аллерта. Того и впрямь не узнать — тоже в чиновном, только затертом донельзя, и картузик с начавшим отрываться козырьком. И выглядит так, что не знай я — подумал бы, что пьет минимум лет пять, не переставая. И ручки скукожено трясутся, и походочка эдакого кое-как держащегося от безобразия, но регулярно закладывающего интеллигента. — Там еще кто, или все?

— Все, — говорит, он, мово собака за ухом нахально почесывая — Пойдем, будем на твой непонятный сарай с печью акт составлять.

Ну, и пошли мы к баньке-то. Аккурат под совершенно нелюбопытными взглядами соседа, в огороде возящегося. По пути меня Вирен тихонько наставляет, монотонно, без выражения:

— Предписание самое настоящее. В околотке заверено, у старосты отмечено. Все знают. Дело тоже открыто, причем совершенно по-идиотски оформлено, но все настоящее. При нужде — явитесь сами, там указано, куда. Если меня нет, то найдите помощника, Орга. Он ничего не знает, настоящий, патентованный дурак. Но исполнительный и абсолютно верный. В разумных пределах можно ему все сообщить. Если Вы мне понадобитесь — я Вас вызову, повесткой. Или сам приеду для каких-то новых действий. Придумаем повод, в Кодексах дурацких статей много. Никто не заподозрит, да и Вы посокрушайтесь побольше. Все понятно?

— Вполне, — отвечаю.

— Ну, тогда приступим к обмерам! — говорит Аллерт, доставая из кармана сюртука некие рулетки и складные метры. После чего мы, совершенно не интересуя соседа, старательно имитируем измерение расстояния чего-то там от чего-то здесь. Причем старательно ругаемся с Аллертом — как правильно мерять. А Вирен якобы записывает. После чего мы с ним уже поскадалили. Я наорал, что так этого не оставлю, и подам жалобу, а он обещал выписать мне штраф, за оскорбление власти недоверием. После чего мы вошли в помещение, и продолжили по делу: