Добрый король Джон?

Надо сказать, что англичанам француз Артур даром был не нужен. Джон хотя бы родился в Оксфорде и, в отличие от своих братьев, кое-что об Англии знал. Проблема была в том, что большая часть знати Англии продолжала быть сильно привязана к своим французским владениям, рассматривая Англию, скорее, как дремучий лес, в котором можно было поохотиться в свободное время. Тем не менее, и они не любили Лонгчампа, который категорически отказался от каких бы то ни было компромиссов и ограничений своей власти, и к 1190-му году вытеснил всех, с кем должен был управлять Англией совместно: Хью де Пьюйсета, например. Именно Лонгчамп назначал и собирал налоги и насаждал закон и порядок так, как понимал его сам. Кроме тех периодов, когда в Англию наезжала Алиенора, которой даже беспредельно наглый Лонгчамп не смел сказать слова поперек.

Джона хотели те, кто не оставил на исторической родине ничего, и рассматривал Англию местом, где они и их потомки будут жить. Желательно — жить хорошо. Джона хотели те, кого брал за горло Лонгчамп. Как, к примеру, комендант замка Линкольн, Жерар де Камвиль, которого Лонгчамп решил заменить своим человеком. Де Камвиль объявил себя вассалом Джона, чтобы получить защиту, и Джону пришлось действовать, потому что подобная клятва накладывала обязанности и на него.

Джон двинулся на Лонгчампа, утвердился в Ноттингеме и Тикхилле, и потребовал, чтобы Лонгчамп признал права де Камвиля. Разумеется, обо всех делах в королевстве докладывалось Ричарду, и он отправил разруливать ситуацию Вальтера де Контенсиза, архиепископа Руанского и архидьякона Оксфордского. Лонгчампу пришлось смириться, и оставить Линкольн Кастл в покое.

На самом деле, принц Джон не стал в результате этого передвижения регентом Англии в отсутствии брата, страна управлялась де Контенсизом, и периодически роль регента брала на себя Алиенора Аквитанская. Эту систему управления своей империей придумал еще король Генри, и она продолжала работать и после его смерти. А конца декабря 1193 года страной стал править от имени короля Хьюберт Волтер, которого тот назначил старшим юстициарием. Для тех, кто имел возможность сравнить управление Лонгчампа и Волтера, старые времена показались очень, очень добрыми. Потому что Волтер выжал Англию досуха.

Возвращаясь к Джону. Очевидно, Филипп Французский предложил Джону то, что ему и самому показалось вполне логичным: чтобы приручить лордов-французов в Англии, нужно ударить по их владениям во Франции. К большому неудобству, эти владения находились во владениях Ричарда, с которым Филипп рассорился, но Джона это не смутило. В конце концов, он тоже был Плантагенетом и Ангевином. И именно с тех пор о нем пошла дурная молва.

Это несправедливо. В такой семейке, где жена подстрекала сыновей против мужа, а братья воевали друг с другом и против отца — несправедливо. Можно чернить Джона за альянс с Филиппом, не принимая во внимание то, что Филипп был сеньором Джона во французских владениях. Можно обвинить Джона за то, что в отсутствие Ричарда его владения оскудели, не принимая во внимание, почему они оскудели — потому, что Ричард, в своих амбициях, рассорился со своими союзниками (со всеми своими союзниками!), был ими арестован, и Алиенора ободрала всё, вплоть до драгоценностей английской короны, чтобы выкупить сыночка. Ведь в качестве выкупа затребовали 100 000 марок — сумму, которую король Генри собрал неизвестно за сколько лет своего успешного царствования, и которая потом была увеличена до размера в 150 000. Налоги достигли 25% — невероятно для того времени! Можно забыть и то, что Ричард, вернувшись из плена, только заглянул в Англию, и мгновенно умчался в свою обожаемую Францию, чтобы решать проблемы своих французских владений за счет английских налогоплательщиков.

И не стоит забывать, какую карусель устроил Ричард в той же Нормандии перед своим отбытием в Иерусалим — и не только в Нормандии, в Англии тоже. Он заставил всех администраторов платить за то, чтобы они могли остаться на своих постах. А некоторые должности просто продал с аукциона. Тот же Лонгчамп, канцлер, заплатил 3 000 фунтов, чтобы остаться канцлером. Хронист из Вестминстера утверждает, что Ричард арестовал сенешаля Анжу, доставил его в Лондон и потребовал уплаты в 30 000 фунтов за освобождение. Очевидно, речь идет о казне Анжу, которую король захотел экспроприировать полностью, уж больно большая сумма. Кстати, король получил, что хотел, и сенешаль остался в числе его администраторов. Ранульф де Гланвилль тоже был брошен в тюрьму, и тоже должен был себя выкупать — за 15 000 фунтов. Де Гланвилль примкнул потом к крестоносцам и участвовал в штурме Акры. Видимо, и его отношения с королем этот досадный инцидент не расстроил.

Впрочем, у королевских администраторов практически не было выбора, как не было его и у пэров, баронов и рыцарей. Ричард позволил некоторым не участвовать в крестовом походе (тоже за многие тысячи фунтов), но большинство знати были призваны королем, что означало приказ. Хочешь или нет, а отправляйся и воюй. Практически до голого камня были раздеты и церкви Англии, которым, зачастую, давались только сутки на то, чтобы собрать суммы, требуемые королем. Правда, церквям-то король поклялся все вернуть. Когда-нибудь. Или те, кто будет править после него, расплатятся. Монах-хронист просто задыхается от восторга по этому поводу: "A man of such courtesy and moderation, who not even when angry ever did any thing to those who were under him, but what savoured of mildness : truly of His family, and one of His familiars, of Whom it is said, under Whom to live is to reign".

Впрочем, свою поредевшую семью Ричард не обидел. Брата Джона он сделал графом Мортена, женил на Изабелле Глостерской, и дал земли Ноттингемшира, Корнуолла, Дерби, Девона, Дорсета и Сомерсета. Относительно брака с Изабеллой решение принял еще король Генри, причем пара была двоюродными кузенами, так что для этого брака была нужна папская диспенсация. По какой-то причине, эту диспенсацию никто не озаботился получить, и стоило Ричарду уехать, как Балдуин, архиепископ Кентерберийский, брак аннулировал. Папа, Клемент III, довольно быстро аннулирование аннулировал и диспенсацию выдал, но с одним своеобразным условием: паре запрещалось вступать в интимные отношения, хотя они были мужем и женой. Очевидно Ричард очень не хотел, чтобы у его брата появились законные наследники. Такая же законодательная кастрация была проведена и с земельными владениями Джона: он владел землями, но не замками. Все замки во владениях брата Ричард оставил за собой, что, по сути, полностью лишало принца контроля в его собственном хозяйстве. Из той же хроники Ричарда из Дивайза выясняется еще одна любопытная деталь: Джон, который был вынужден дать брату клятву не въезжать в Англию три года, мог это сделать при условии, что однажды прибыв туда, он не сможет выехать.

Подводя итоги. Ричард сделал все возможное, чтобы у его брата не появилось нормальной семьи со всеми вытекающими из брака семейными обязательствами, связями и появлением наследников. Он привязал его к женщине, с которой Джон ничего вышеперечисленного иметь не мог. И не мог даже жениться, потому что как бы уже был женат. Он лишил брата какой-либо власти, несмотря на то, что перед всем светом выставил себя щедрым. Потому что в то время вся исполнительная власть осуществлялась шерифами из замков. Там была казна графства, туда собирались налоги, оттуда платились деньги в королевскую кассу. То есть, очень большой вопрос, получил бы Джон хоть пенни со своих обширных владений, если эти пенни находились в руках, ему не подчиняющихся. А Джон находился бы во Франции. Потому что Ричард ограничил его даже в свободе передвижения: или сиди в Англии, где у тебя нет даже власти обычного барона, или сиди во Франции.

Зато Алиенора Аквитанская, королева-мать, получила в свое собственное распоряжение все те владения, которые были обозначены для нее вдовьей долей (до этого она жила за счет казны).

Судя по хроникам, первые серьезные столкновения между де Лонгчампом и принцем Джоном начались в 1190-м году, не позже. Во всяком случае, 4 марта 1191 года у них уже состоялась встреча в Винчестерском дворце, "относительно владения некоторыми крепостями и относительно получения денег, обещанных брату королем, из казны". Очевидно, это был тот самый эпизод с Линкольн Кастл, в который управляющий-регент хотел посадить своего человека, и комендант которого объявил себя вассалом принца Джона. Но до боевых действий дело в тот момент еще не дошло. И деньги с земель, таким широким жестом пожалованных ему братом, принц, очевидно, так и не увидел.

И в мае того же года архиепископ Руанский Вальтер де Контенсиз вернулся в Англию, чем заслужил весьма презрительные эпитеты со стороны автора хроник. Конечно, король его отпустил не просто так, а, видимо, направив как-то решать внезапно возникшие в Англии проблемы. И сделав чувствительное финансовое кровопускание. Но возвращение де Контенсиза совпало со смертью папы Клемента, что автоматически сняло достоинство папского легата с Лонгчампа. Теперь регент превратился из лица, по сути, неприкосновенного в простого смертного. Хотя бы на несколько месяцев. Также из хроники можно понять, что король стал отпускать тех, кто хотел вернуться в Европу, в обмен на деньги и/или их армии.

Верный себе и политическим урокам своего папаши (разделяй и властвуй), Ричард создал в Англии очень сложную ситуацию. Во-первых, он затребовал себе весь доход королевства за истекший год, что само по себе парализовало деятельность правительства. Во-вторых, отправив де Контенсиза разбираться с Лонгчампом и его ссорой с Джоном, он отправил Джону письмо с требованием во всем соглашаться с Лонгчампом. В-третьих, отпустив в Англию тех, кто мог откупиться, и удерживая тех, кто откупиться не мог, он спровоцировал в самой Англии ситуацию, в которой сила оружия и денег стала единственным законом — при парализованном отсутствием ресурсов правительстве.

Де Контенсиз многое увидел и все понял. Страна разделалась. Его решением было обращение к дворянству и духовенству сместить Лонгчампа, с чем дворянство согласилось без колебаний. Но духовенство колебалось, и Логчамп решил всем показать, кто в доме хозяин. Воспользовавшись тем, что комендант Линкольн Кастл отправился на континент с Роджером Мортимером по каким-то делам, Лонгчамп попытался крепость взять. Делом могло оказаться возвращение в Англию архиепископа Йоркского, сына-бастарда короля Генри и, таким образом, сводного брата Ричарда и Джона. Вот ему Ричард запретил въезд в Англию абсолютно и безусловно. Кстати, Джеффри Плантагенет был еще и епископом Линкольна.

Но тонкость заключалась в том, что в Линкольн Кастл осталась жена коменданта, Николь де Камвиль. И Линкольн Кастл был ее замком до того, как король объявил его своей собственностью. Так что Николь не поколебалась оказать Лонгчампу вооруженное сопротивление, унизительно успешно для авторитета канцлера. Вот в этот момент принц Джон и занял Ноттингем и Тикхилл, и послал Лонгчампу письмо, что либо тот убирается прочь от Линкольн Кастл, либо он, Джон, заставит его убраться, помогая своему вассалу.

Де Контесизу пришлось хотя бы сделать вид, что он помогает принцу и юстициарию примириться, хотя ни для кого не было секретом, что симпатии архиепископа Руанского не на стороне милорда канцлера. Ситуация обострилась и тем, что канцлер допустил выходку, которая и позже была бы осуждена, а уж в те времена и подавно. Он попытался схватить архиепископа Йоркского в Дувре, устроив там засаду. Но архиепископ о засаде узнал вовремя, и удачно укрылся в приорате. И вот из приората, нарушив правило неприкосновенности церковной защиты, люди де Лонгчампа архиепископа вытащили и бросили в тюрьму. Буря поднялась тем большая, что о судьбе Томаса Бекета еще хорошо и детально помнили.

Судьба Джеффри тоже является неплохой иллюстрацией политики короля Ричарда относительно семьи. Джеффри был бастардом, но он был старшим сыном короля Генри, который никогда не отделял его от остальных сыновей и сделал епископом Линкольна, когда парню было около 20 лет. Чтобы обеспечить доходы, очевидно, и дать определенное положение в обществе, потому что священником Джеффри не стал, он продолжал быть военным. Что еще более ценно, он всегда сражался на стороне отца, по поводу чего расчувствовавшийся король однажды сказал, что его остальные дети — настоящие выродки, и только Джеффри — его истинный сын.

И это были, видимо, не только слова, потому что Джеффри был в большой репутации в Европе, настолько большой, что если не он сам, то его имя было запутано в политику иерусалимского королевства. Вполне может быть, что король Генри был бы более чем рад увидеть сына на иерусалимском престоле. Но это уже относится к сложному клубку политики королевств крестоносцев, и к этой истории имеет только то отношение, что Ричард опасался Джеффри всерьез. В конце концов, тот был единственным из всей семьи, кто не замарал свое имя распрями с отцом, и единственным, кто оставался с отцом до конца и участвовал в похоронах.

И что делает Ричард практически немедленно после коронации? Назначает ненавистного ему и его мамочке сводного брата архиепископом Йоркским. Благодать. Ну и что, что этим назначением он перемешал тонкую политику местного болотца духовных пастырей своего королевства, натравив их против непрошенного архиепископа? Ну и что, что назначение это было пустым звуком без санкционирования папы, а папа-то был далеко, в Риме, и братец-то так и не принял еще сан. Примет, куда денется, ведь король за это назначение назначил братцу еще и выплатить 2 000 фунтов, хотя земли, прилагаемые к должности, конфисковал себе, пока деньги не будут уплачены. Главным было запутать Джеффри в бесконечные церковные дрязги и вынудить его принять сан священника. Надо сказать, план удался полностью. Но в 1191 году возвращение Джеффри в Англию было практически гарантированным финалом для деятельности де Лонгчампа, как бы судьба Джеффри ни сложилась.

Де Контенсиз предложил разобрать ссору Лонгчампа и принца Джона на суде. Оба согласились на кандидатуры епископов Винчестера, Лондона и Бата в качестве арбитров, потому что оба им доверяли. Лонгчамп выставил также представлять свои интересы графов Варрена, Арундела и Клэра и еще восемь человек. Принц послал Стивена Ридела, своего канцлера, Уильяма де Венденаля, высшего шерифа Ноттингема, Реджинальда де Вассевиля, высшего шерифа Тикхилла, и еще восемь человек. Обе стороны поклялись подчиниться решению жюри, каковым бы оно ни было.

Линкольн Кастл жюри оставило за де Камвилем. Принц пообещал сдать и сдал замки в Ноттингеме и Тикхилле, а канцлер сделал хорошую мину при плохой игре, и назначил руководить ими... де Венденаля и де Вассевиля, то есть тех, кто там изначально и начальствовал. Все поклялись хранить замки в порядке и верности своему господину, если тот вернется живым — королю. Если же король погибнет в походе, эти замки перейдут к принцу Джону. Канцлер обязался, также, в случае смерти короля не чинить препятствий коронации Джона, а всячески ему помогать. Скажем так, что один — ноль в пользу Джона, причем явно с полного одобрения де Контенсиза, который, в свою очередь, действовал по инструкции короля, кто бы что ни утверждал.