Неблагодать

Глаза Трауна зажглись ярче — значит, заговорит. Это послужило предупреждением и чуть было не смягчило его слова.

— Агент Каллус будет казнён.

Голос Трауна был спокоен, сдержан. Говоря, он склонил голову набок — видимо, изучал реакцию Геры. Она не ответила, и он кивнул как бы сам себе, будто заранее знал, что она промолчит.

— Его действия прямо привели к гибели имперцев, — продолжил Траун, всё ещё нейтральным тоном; его взгляд скользил по камере. — Результат ваших действий — дискуссионный вопрос. Казнь — только один вариант; возможны и другие, если вы — ...

— Буду сотрудничать? — подхватила Гера. Или, скорее, каркнула — у неё пересохло горло.

Инстинкт подсказывал, что Траун хотел сказать именно это, однако в виду имел что-то другое.

Траун непринуждённым жестом вытащил из кармана кителя комлинк, включил.

— Кувшин воды, стакан и довольствие для капитана Геры Синдуллы, — приказал он. Выключил комлинк, обратился к Гере и поправил её тем же небрежным тоном: — Если желаете жить.

Он смотрел ей в глаза пылающим взглядом. В воздухе витал незаданный вопрос.

— Что мне нужно делать? — ровно, жёстко спросила Гера.

Если ему не понравился тон, он не подал виду. Дверь у него за плечами открылась, вошёл имперский салага, толкая тележку, давно, очевидно, стоявшую наготове: пластиковая чашка с туалетными принадлежностями, на нижней полке смена одежды. Единственное, что поставили на тележку прямо сейчас, это поднос с едой, от которой ещё шёл пар.

Салага остановил тележку рядом с Трауном и с благодарным жестом был отослан прочь. Траун налил и протянул Гере стакан воды; она взяла, и их пальцы соприкоснулись.

— Я не прошу вас стать информатором, — сказал Траун, — прежде всего потому, что, согласно нашим источникам, у вас нет достойной внимания информации. Ваша террористическая ячейка не получила признания наиболее известных повстанческих сект; ваши оперативные задачи были незначительны и состояли в основном из планетарных контрабандных рейдов в лотальских городских джунглях.

Гера на миг прижала прохладный край стакана к губам, прежде чем сделать глоток. Если бы команда "Призрака" была столь незначительной, Империя бы не послала за ними целого старшего капитана — и да, Траун вполне мог обозначить их миссии как "контрабанду", но они не возили спайс. Они возили медикаменты, оружие, топливо для повстанцев. Будь на месте Трауна кто иной, она бы предположила, что её пытаются уязвить, принижая принесённую командой пользу — но тут что-то другое. Он преуменьшал значение задач команды "Призрака", и этот факт был очевиден им обоим — а значит, слова его предназначались не ей. Тогда кому? Охране? Гера мысленно задалась целью позже проверить, нет ли в камере системы наблюдения.

Так или иначе в его речи было двойное дно: он говорил вслух одно, молча побуждая её найти другой, истинный смысл его слов. Никто не прибегает к двусмысленности без скрытых мотивов.

— Тогда зачем спасать меня? — спросила Гера, пытаясь подавить искру надежды, вспыхнувшую при виде его бесстрастного лица. — Меня казнят, и это будет своего рода символ?

Осторожность мешала ей высказать правду — неужто он думал, будто кого-то в Империи впечатлит смерть очередной тви'лечки? Казнь такой, как она, в виде предупреждения не сработает. Но — может, в ней говорила та самая тяга, искра иррационального узнавания, вспыхнувшая, когда он вошёл в камеру — но он казался разумным, тот тип имперца, с кем можно спорить, даже переубедить. Если она так сходу выкатит возражения против собственной казни, он просто решит, что она слаба. Надо бы подождать, узнать его получше, найти щель в его броне.

Нелюдь в Имперском флоте... Было бы чересчур надеяться, что он лазутчик ячейки повстанцев и потому и спас её, а теперь с помощью тонких инсинуаций пытался сказать, что собирается вытащить её отсюда, как только она будет в состоянии ходить. Не исключено, однако рассчитывать на этот вариант опасно; Гера даже в мыслях не позволила себе так далеко зайти.

Но по крайней мере можно надеяться, что удастся его убедить.

— Символом ваша казнь не станет, — спокойно сказал Траун, — потому что цель не казнь.

Гера молчала. Свежая вода давила в желудке ледяным комом.

— Вы были спасены, во-первых, потому что были ещё живы и не получили смертельных ранений, — продолжал Траун. — Не моя политика без надобности тратить жизни. И, что важнее, вас спасли, поскольку вы отличный пилот, капитан Синдулла, и прирождённый лидер. Ваши навыки могут Империи пригодиться.

Гера фыркнула и тут же пожалела об этом: пересохшее горло продрала боль. Она ничем её не выказала, или полагала так, по крайней мере, и просто отпила ещё воды. Траун потянулся к тележке, взял что-то и бросил Гере. Она инстинктивно поймала — истощение не притупило её рефлексы — и уставилась на таблетку.

— Обезболивающее, — пояснил Траун.

Снова вспышка надежды. Гера подавила это чувство с неожиданной для себя свирепостью, и её голос прозвучал ровно.

— Их там больше одной? — она указала на тележку.

Траун сложил руки на колене и оставил вопрос без ответа.

— Вы не желаете присоединяться к Империи, — отметил он.

Гера думала было вернуться к вопросу обезбола — чтобы он тоже принял таблетку, показал, что там не сыворотка правды и не яд, — но отказалась от этой идеи. Если она хочет выйти отсюда живой, надо завоевать доверие, показать ему, что она так же разумна, как и он сам, — что она достойна спасения. Она сунула таблетку в рот и проглотила.

— Империя не желает дать мне присоединиться, — сказала она. — Не припомню, чтобы имперская пропаганда праздновала пилотов-тви'леков.

— Или кого-то вроде меня, — указал на себя Траун.

Гера покосилась на него. И правда, до сего дня она полагала, будто офицеров-нелюдей в Имперском флоте не бывает. Во всяком случае, таких высокопоставленных, как старший капитан. Империя использовала нелюдей в качестве поваров и техников, рабов, иногда чиновников, но не в роли военного руководства.

Чуть склонив голову набок, Траун изучал её лицо.

— Вы гадаете, что я сделал, чтобы заслужить звание, — мягко произнёс он.

Гера молчала. Она почти допила стакан и намеревалась его осушить. Траун вежливо протянул руку, снова его для неё наполнил и подал поднос с едой. Гера поняла, что он не дал ей еду раньше не из жестокости, не ради техники допроса — просто давал ей время подготовить своё тело к обычному, не внутривенному питанию.

Терзаясь сомнениями, она разглядывала поднос. Не то, что она ожидала — ей подали не тюремный паёк. Домашняя, ещё тёплая пища из лотальских и рилотских продуктов. Он разузнал, что она любит есть — разузнал о ней всё, что мог. Не забыл даже плетёный хлеб. В родных краях Геры пекли такие буханки.

Имперские офицеры так не поступали. Так поступали джентльмены, друзья. Она подняла глаза; он наблюдал за ней с той же задумчивостью, с которой сама Гера, по всей видимости, встретила его. А значит, никаких сомнений — он так же чувствовал тягу к ней, как она к нему, необъяснимо и против воли. В точности как её когда-то потянуло к Кэнану, Эзре, Зебу, Сабин. Она сверлила его взглядом, а её сердце сжималось; противоречие это с каждой секундой терзало её всё сильней.

— Меня нашли в изгнании, — сообщил Траун. — Император принял меня во флот на основании тактических навыков и военного опыта. Он вознаграждает умение и усердие, капитан Синдулла. Не расовую принадлежность.

Он рассказывал ей о своих достижениях без оттенка бахвальства; лицо бесстрастно, голос бесцветен. Не хвастовство, просто констатация факта.

— Это ты убил мою команду, — сказала Гера, наконец озвучив то, что изначально подозревала. Память тела настигла её, заставив закрыть глаза: мучительная боль в ноге — её поднимают чьи-то сильные руки — голова прижимается к тёплой, крепкой груди.

Траун колебался, но в конце концов кивнул.

— Вы были пойманы в ходе моей операции, — сказал он. — Некоторое время назад я получил задание по борьбе с контрабандой в районе Лотала и тщательно изучил вашу команду. На основе ваших известных передвижений было несложно определить, где вы нанесёте следующий удар и когда. Ваша бывшая имперская студентка — ...

"Сабин", — подумала Гера, и её сердце сжалось. Посреди боя она мельком видела на земле смятую фигурку в закопчённых искорёженных доспехах.

— ... любезно предоставила мне художественные изображения вас самой и вашей команды на стенах в удерживаемых повстанцами лотальских городах, — продолжил Траун. — На их основе, плюс изучение работ художников с Рилота, Ласана, Мандалора, Лотала и из Храма джедаев до его падения, я знал, что вы пошлёте вперёд Кэнана Джарруса вместе с его одарённым мальчишкой, а ласат и мандалорка останутся снаружи в связке с агентом Каллусом.

Гера ковыряла кусок плетёного хлеба; было муторно до тошноты.

— Вы знали, где мы будем, ещё до того, как вошли на завод? — она вспомнила, как искусно штурмовики окружили их, отрезая все пути отхода. — Ты знал даже точное время.

Траун кивнул.

— Сколько времени ты нас изучал? — спросила Гера.

Лицо Трауна ничего не выражало; поза была расслабленной, совсем не грозной.

— Шесть дней, — сказал он.

Меж ними легла тишина. Хлеб во рту Геры вдруг обрёл сухой вкус мела. Хотелось верить, что он блефует — будь это какой другой имперец, она бы так и решила, — но на лице у него не было намёка на обман. И, что ещё важнее, ни намека на жестокость, на самовлюблённую потребность врать для того лишь, чтобы повернуть нож в ране. В лице Трауна, насколько оно вообще выражало хоть что-то, читалась скорее усталость. И сочувствие. И грусть.

Он не о команде "Призрака" грустит, решила Гера. Но, может, о её собственной неизбежной судьбе, если она отвергнет его предложение. Он изучал её ещё некоторое время, а затем встал и снял с тележки остальное, что ей привезли.

— Подумайте об этом, — сказал он, протягивая ей туалетные принадлежности и сменную одежду. — Когда я уйду, в течение тридцати минут вы сможете принять душ. Я переписал на вас часть моей личной нормы воды.

— После того, как уйдёшь? — спросила Гера, чтобы не осмыслять вторую половину его слов, и с прищуром глянула на Трауна. — Не останешься присмотреть?

Он уставился на неё безо всякого выражения и смотрел, пока дерзость Геры не уступила место тревоге. От него исходило чувство опасности, о чём она как-то успела позабыть, пока он сидел и дружелюбно болтал с ней. Теперь же оно вернулось в полную силу. Она ждала, что он сделает — может быть, отругает её за наглость или, того хуже, решит принять предложение, — но в конце концов он просто склонил голову набок и сказал:

— Для Империи вы представляете ценность, капитан Синдулла.

Гера хотела было ответить смешком, но получился только судорожный выдох. Покрутив смену одежды в руках, она заметила, что это не тюремная форма. Мягкая домашняя одежда для отдыха, нейтральная на вид, вроде пижамы.

— Я лучше умру, — сказала она, сдерживая слёзы.

Траун не сводил с неё глаз. Голос его был тих.

— Посмотрим, — ответил он.

Глава 2

Нириц как раз закончил проверку стержней-рекордеров и поправил освещение, когда явился Траун. Остановился в дверном проёме, бесстрастно оглядел помещение для казни, отметил новые устройства, которые техники Нирица устанавливали всё утро. Взгляд Трауна остановился на Нирице. Тот без особого энтузиазма переступил с ноги на ногу и встал по стойке смирно.

— Сэр, — сказал он. — Всё готово к казни.

Траун, слегка нахмурившись, отвернулся.

— Не думаю, — он задумчиво коснулся одной из ламп. — Вы намерены записать казнь и распространить в голонете, чтобы смерть агента Каллуса стала устрашающим примером.

— Да, сэр, — с заминкой сказал Нириц, чуя неодобрение командира.

Траун обернулся к нему, приподняв брови.

— У вас не было такого приказа, — мягко сказал он.

Нириц сглотнул; у него вдруг пересохло горло.

— Это стандартный образ действий при казни предателей, сэр, — сказал он.

Траун какое-то время стоял молча, сложив руки за спиной, и глазел перед собою на глухую дюрастиловую стену. Камера ничем не отличалась от прочих помещений в арестантской; на корабле не было специального зала казней, так что Нириц приказал подчинённым подготовить для этой цели пустую камеру, которая находилась поближе к моргу. Он планировал поставить Каллуса к той самой стенке, на которую в данный момент смотрел Траун. Нириц украдкой оценил выражение лица старшего капитана. Казалось, тот уже видит труп Каллуса у стены. На лице Трауна было мрачное почтение — Нириц видел такое только раз в жизни, когда его люди обнаружили труп врага, павшего благородной смертью в бою. Одни гомонили радостно и удивлённо, другие, проходя мимо, прицельно пинали ногами мёртвое тело. Но Нириц и его тогдашний командир замерли на обочине, и на лице командира Нириц увидел тогда то же печальное чувство сродства, которое видел сейчас на лице у Трауна.

Сродство? Нириц содрогнулся. Опасное слово, и лучше его держать при себе, а виденное запомнить молча.

— Неэффективный план, — сказал Траун.

— Сэр?

Траун повернул голову, вперившись в Нирица своим странным нечеловеческим взглядом.

— Нет причины казнить его здесь, — сказал он, лениво указывая вокруг на оборудование для записи. — Приберите это помещение, публичной демонстрации не будет. Каллус будет казнён в морге.

Нириц прикусил язык, кратко кивая в знак повиновения. Траун командующий и имеет право поступать с пленником, как ему заблагорассудится — однако утверждённый метод казни уже есть, а имперские предписания существуют не просто так. Если Траун этим навлечёт на себя гнев Императора, не снесёт ли карающий меч и голову Нирица тоже?

Он покачал головой, притворяясь, будто не чувствует на спине струйки холодного пота. Нет, сказал он себе. Императора не волнуют подобные вещи.

* * *

Стены завода затянул дым. В воздухе висела удушливая вонь горящих обломков и жжёной плоти. Штурмовики с бластерами наготове продвигались вперёд в поисках джедая, единственного оставшегося врага; их белые начищенные сапоги топали по лужам органики и полусвернувшейся крови. Каждый шаг сопровождался липким рваным треском.

В центре зала ждала менее значительная цель. Раненый человек, в сознании, волосы все в крови из раны на голове. Он лежал на теле мёртвого ласата, уткнувшись лицом в плечо нелюдя, сжимая его в объятиях — жутковато похоже на жест любви.

Художественная аранжировка, думал Траун. Он держал эту мысль при себе, пока шла запись, но в частном порядке отметил, что образ взывает к чему-то в его душе. Кадрирование, освещение, телесная память дыма и крови — благородство несостоявшегося героя, ласата, пережившего резню — пережившего дело рук того самого человека, который теперь защищал собой его труп — для того лишь, чтобы пожертвовать жизнью ради безнадёжного дела.