Словами огня и леса. Часть 1

Грис неторопливо семенили по тропе вдоль реки. Брод, как узнал мальчик, был совсем рядом; процессия выехала бы по дороге прямо к нему, если б не младший, заметивший тонущего.

— Все твои рыжие волосы, — говорил он весело. — Я решил посмотреть, что такое, кто бултыхается так отчаянно — человек или зверь? А тебя все несет и несет течением!

Мальчик слушал. Смотрел на шерсть грис, на дорогу, на темно-мохнатую стену леса — только не на реку, от нее уже тошнило. Чувствовал за спиной спутника своего — тело его казалось непривычно горячим: может, это у самого жар после холодной воды? А тот заметил, что найденыш понемногу завертелся в седле.

— Ты оклемался? Рассказывай.

Тон, хоть и дружеский, не подразумевал возражений. Что эти люди — не погоня за ним, да и вовсе безразличны к нему, мальчишка давно уже понял, так почему бы не рассказать? Подбирать слова оказалось непросто, на прииске с ним бесед не вели. Говоря, раз за разом пытался обернуться, чтобы обращаться к человеку, а не голове грис, пока спутник не стукнул его слегка по уху — сиди уже смирно!

Этот юноша казался проще остальных всадников. У него был шальной взгляд и живая улыбка, он откровенно забавлялся, наблюдая за своим "уловом", но это не казалось обидным или опасным. Да и как бояться того, кто спас жизнь? За долгое время для мальчишки это был, пожалуй, первый человек, от которого не хотелось прятаться. Было немного жаль, что ехать им недолго, а потом навсегда расстанутся.

...Сильным он не был — при такой-то пище и жизни, но, к удовольствию приисковых, оказался выносливым, ловким и цепким. Полукровка, так они говорили. И без того-то никчемный, найденыш, подобранный неподалеку от прииска, без памяти и умений. Оборванный, грязный. Пусть скажет спасибо, что кормят, не выгнали в чащу хищникам на добычу. А сами не заметили бы, сядь рогатый ворон им на голову... Рабочие подобрали его в лесу, и охрана согласилась оставить — лишние руки не помешают, коль можно не церемониться. Что было до этого, память не сохранила.

На небольшом прииске на берегу речушки добывали агаты. Он полюбил эти камни, на сколе полосатые, чаще серые с лиловыми и белыми полосами и словно грядой древесных макушек. Всмотреться, и кажется — рассвет над обрывом в тумане. Но было не до разглядываний: если только пару раз за день получил подзатыльник, праздник, можно сказать.

Два десятка работников, а годных для продажи агатов попадалось все меньше, отчего старшины становились злее и злее. Еще бы, с каждой луной люди все больше задумывались, стоит ли оно того, или бросить опасное дело. Их тоже могли отыскать...

Лагерь переносили на новое место, но мало что менялось; начинали поговаривать, что местные духи сердятся, пряча ценные камни. Приисковые рабочие не были трусами, трусы не забираются в глушь, — но и они не всегда справлялись со страхом. Их злило, что он не боялся, а он не мог объяснить, откуда знает: незримые или хищники его не тронут.

Мальчишка не стал сборщиком — не доверяли. Думали, верно, что сделает где-нибудь тайник. Или просто считали глупым, не способным отличить камень от прошлогоднего помета оленька. Полукровка, этого довольно для презрения. Хотя он слышал как-то: в Чема, в землях, куда продавали агаты, полукровок немало, и ничего, живут. Но в людное место он не хотел. Но и один не хотел оставаться, и во время сезона дождей лучше было иметь крышу над головой. Поэтому он терпел. Поначалу, когда его только нашли, и вовсе мало что сознавал, потом... начал задумываться.

Ему полагалось бояться леса — во всяком случае, местные были уверены, что никуда найденыш не денется. Считали, он трудится здесь из страха. Он же с каждым днем все сильней понимал — темной чащи, где по словам рабочих сплошь хищники, змеи, ядовитые пауки и всякие прочие ужасы он не опасается вовсе. А вот оставаться на прииске сил больше не было.

Он сбежал ночью, прокравшись мимо охранника, и направился куда глаза глядят. Шел не меньше недели, днем держась подальше не только от тропинок и вырубок, но и от полян. Движение солнца по небу, или звезды, которые изредка видел в прогалах между кронами, словно подсказывали, направляли. Как будто была некая цель, просто он позабыл...

Вот и вся история.

— Не знаю такого места, — сказал юноша, озадаченно выслушав описание прииска. — Но они в наших землях. Ладно, это потом. С кем они торговали? Чема — это ж не деревушка.

— Мне не говорили, — отозвался полукровка, невольно сжимаясь — на прииске ответа требовали всегда, даже если его и вовсе быть не могло. Но спутник только глянул на небо, потом на запад, как бы прикидывая расстояние, хмыкнул, и велел продолжать.

На душе с каждым мгновением делалось легче. Угроза гибели отступила, незнакомцы ехали по своим делам и вреда ему причинять не собирались, и даже река постепенно из холодно-мутной становилась игривой, поблескивала бесчисленными искрами и словно уверяла — я всего лишь хотела позабавиться, не убить! Только вот голоса... почему так побежал к ним, позабыв про осторожность? Ведь знал, что на краю обрывов земля ненадежна. Кто-то настоящий говорил там, или все же духи позабавились? Или просто почудилось?

Брод переходили верхом, цепочкой; тонкие ноги грис ловко ступали на самые удобные камушки. Везущая двоих рысила последней — не из-за тяжести, двое подростков весили не больше взрослого мужчины, — но из-за разговора. Они заметно отстали от прочих, которые уже почти все собрались на другом берегу.

— Глянь, что там! — полукровка прервался, указал на изогнутый кедр, ветви которого лохматой зеленой тряпкой прикрывал длинный лишайник. — Это же человек забрался, или...

Он не договорил: спутник резко дернул грис вправо и сам отклонился, отчего все трое свалились на мелководье.

На берегу возникло замешательство, но всадник, еще не покинувший брод, вскинул руку и указал на ветви.

— Вон он!

Заискрился воздух перед подобравшимися людьми. Вспыхнул лишайник, и чье-то тело выпало из огня.

Полукровка даже не пытался уклониться от копыт испуганной встающей грис — он во все глаза смотрел вверх, а потом на упавшего. Тот приземлился удачно и тут же вскочил, из его руки вырвалось нечто вспыхнувшее острым бликом... полетело в сторону полукровки и его спасителя.

— Сдохни, тварь! — выкрикнул чужак.

Едва уловимая глазом белая молния сорвалась с руки, украшенной рубиновым браслетом — и человек упал мертвым... от одежды его поднимался слабый дымок.

Острый осколок упал на землю, словно сбитый в полете. Погас.

— Дурак, — раздалось над головой мальчишки негромкое, обращенное к кому-то другому.

Юноша с золотым знаком стоял неподвижно, словно перед ним с дерева всего-то сбили несколько шишек. А человек с рубином и бровью не повел, но лицо его было удовлетворенным. Он встряхнул руками и поманил к себе младшего.

Полукровка коротко вскрикнул и зажал себе рот руками, зажмурил глаза.

Спутник помог ему подняться и перестал обращать внимание, взял свою грис за повод и направился к остальному отряду. Мальчик помедлил и сделал пару шагов назад, но лица стоящих на берегу ему совсем не понравились и он решил идти уж лучше вперед. Так не хотел приближаться к этим людям, не хотел... Но они могли убивать издали.

На прииске давно усвоил — если избежать наказания не получается, веди себя покорно и тихо, тогда чужой гнев гаснет быстрее. Почему они смотрят так? Может, считают, что грис упала из-за него? Исподволь глянул — она идет, не хромая, это хорошо. Но кто знает, вдруг недостаточно... ведь только что человека убили за то, что он сидел на дереве.

Сердце колотилось где-то в горле, до тошноты. Смотреть мог только на спину юноши впереди — светлый, чуть желтоватый лен безрукавки. Но на этом холсте словно запечатлели живую картину, и она повторялась и повторялась: как человек падает с дерева в пламени — и валится навзничь мертвым. Мимо его тела вот-вот предстояло пройти.

Там уже стояла половина отряда, остальные обыскивали окрестности.

— Эсса, — говорил один из них, коренастый, постарше прочих. — Похоже, засада одиночная.

Запах гари забивался в ноздри, от него кружилась голова и все сильнее хотелось бежать, хотя теперь это было совсем уж бессмысленно. Странно, почему такой сильный запах, ведь не случилось пожара, всего-то черная проплешина среди ветвей...

Горячая твердая ладонь ухватила его за локоть, потянула вперед.

— Я сразу подумал, что это их крысенок, говор у него странный, — цедил слова еще один из отряда, высокий и темный, на него мальчишка раньше и не успел посмотреть толком. — И я же знаю деревню за скалой, рыжих там нет.

— Ну да, их, как же, — вступил другой, коренастый. — Где они его прятали и как притащили?

— В лесу и ждал, недаром оборванный весь! Отвечай, ну!

Чьи-то пальцы больно впились в его плечо — мальчик пискнул, словно зверек в ловушке. Втянул голову в плечи.

— Это же война, Къятта, — проговорил коренастый. Он казался скорее расстроенным, а не рассерженным.

— Отговорятся, как раньше. Кто тебя привез к реке? — спокойно спросил человек с рубином, переводя взгляд на мальчишку.

— Не знаю. Никто... я пришел с прииска. С запада через лес.

— Зачем и куда ты шел?

— Я... не знаю, — ведь и впрямь никогда не думал об этом. Было нужно, поэтому шел... куда-то .

— Один? — издевка была столь откровенной, что мальчик подумал — а стоит ли отвечать? Кажется, ни одному его слову не верят.

...По дороге сюда мальчик видел ихи, убившего олененка, и запомнил, какой взгляд хищник бросил на человека, стоя над еще целой добычей. Смерть из этого взгляда манила длинным когтистым пальцем.

— Что же, продолжишь за него заступаться? — усмехнулся Къятта, указав на мальчишку. — Приманка для идиотов.

Тот закрыл глаза, думая об одном — только бы не чувствовать боли. Только бы...

Юноша с золотым знаком фыркнул сердито. Волосы его взметнулись как от порыва ветра, хоть тихо было. Другой человек, высокий и темный, сделал пару шагов к лежащему телу и обратно:

— Он привлек твое внимание, али, добился, чтобы вы отстали от всех — так сложнее промазать...

— А еще он рыба, — ядовито сказал юноша. — А это жабры, — дернул волосы полукровки в сторону, открывая шею.

— Ты не знаешь, как он на самом деле плавает...

— Я знаю, что такое пороги. И вот это — унесет и слабым течением! — он снова качнул полукровку в сторону, тот был рад и такой высокомерной защите.

— Но, али... — попробовал кто-то начать.

— Он поедет со мной в Асталу, — еще недавно веселый голос стал глуховатым, и в нем послышались грозовые нотки.

— Не мели ерунды, — отрезал старший. — Доездились.

В его руке очутился продолговатый полупрозрачный камень, солнечно-золотистый. Полукровка растерянно глянул — и вдруг перед ним возникла спина в светлой льняной безрукавке, загораживая и от руки, и от камня.

— Хватит уже. Он мой. Раз уж подвернулся в реке и потом указал на этого...

— Но ведь можно дома проверить, подослан он или нет, и если да, то лучше нам знать, — подал голос старший из всадников. Он по-прежнему казался самым спокойным и рассудительным из всех. — Пусть неблизко, но мы теперь настороже.

Державший солнечный камень на миг нахмурился, а потом вдруг внезапно кивнул.

— Верно. Об этом я не подумал — лучше узнать, что в этой голове, — и указал на полукровку. Тот невольно подался назад, словно голову уже собрались отрывать. Может, и не выдержал бы, побежал — удержала легшая на плечо рука, тяжелая и горячая; это нежданный заступник полуобернулся, жестом веля Огоньку стоять.

— Разберемся, — тихо сказал юноша, то полукровке, то ли родичу. Грозовые нотки из его голоса исчезли.

Пока берег не скрылся из вида, мальчишка несколько раз обернулся, со страхом глядя на обугленное тело меж камней. Другие назад не смотрели.

По хорошей дороге — передвигались быстро. Когда небо окрасилось рыжим, остановились для короткого отдыха.

Полукровка прислонился спиной к высокому гладкому дереву. Бока, ноги и руки были все в ссадинах и синяках, больно и двинуться. Закрыть глаза и слушать, как далеко на ветвях переговариваются птицы-кауи. Трава успокаивающе шуршала, огромный жук с гудением приземлился на колено мальчика. Тот дернулся, охнул, стукнувшись о ствол. Сам себя выругал — дожил, еще от жуков шарахаться!

...Поначалу его хотели везти связанным, и чтоб звука издать не мог, но юноша с золотым знаком отстоял, разрешили так-только больше они не ехали вместе. Теперь полукровку вез тот, высокий и темный, и следил, казалось, за каждым вздохом. Теперь они двигались в середине процессии. Лишь на привале и смог немного расслабиться.

Идти было некуда. Люди, что спасли его, теперь внушали только страх. Как легко им отнять жизнь... Сквозь полуприкрытые веки мальчик видел, как его защитник что-то сказал одному из людей, и тот подошел к найденышу, протянул баклажку.

— Пей. Потом тебя накормят. Сколько времени ты не ел?

— Не помню, — прошептал, съеживаясь под тяжелым взглядом.

Человек чуть не силой всунул баклажку ему в руку и отошел. Мальчишка осторожно поднес деревянную бутыль к губам... попробовал пару капель, потом сделал глоток побольше. Пряный напиток теплом разлился в желудке, согрел все тело.

Свежий запах травы хола прервал его мысли — траву эту знал хорошо, еще до прииска, кажется, да и там ее сок использовали от мошкары. Сам пользовался в сырое время.

— На, возьми, — бесшумно подойдя, юноша протянул и ему пучок. — Иначе сожрут ночью.

И верно, ведь совсем позабыл, что дважды побывал в реке и с кожи все смыло.

— Спасибо...

Юноша сел рядом, прислонился спиной к тому же стволу. Последние лучи пробивались сквозь листву, падали на них, рассеивались в густеющей влажной дымке. Золотой знак на плече был теперь почти перед глазами полукровки. Словно свет под кожей: не то луковица, не то бутон со вписанной фигуркой человека.

— Что это за знак?

— Род Тайау, — юноша посмотрел на него озадаченно.

— Но что он означает?

— Возрождение. Единство с миром. Это давний символ...

— Твой род очень древний?

— Ну, не настолько... — он шевельнулся, устраиваясь поудобней. Рядом с ним полукровке было легче: единственная защита. И, кажется, довольно надежная.

— Что так на меня смотришь? — луч ушел, в полумраке тени блеснули глаза, и не только белки, но и радужка. — Спрашивай, если хочешь.

— Молния... белая... что это? — мальчик был не уверен, что хочет знать именно это. Но вопрос был единственным, который он не боялся задать о случившемся на переправе. И когда вспоминал, чувствовал — еще миг, его вывернет наизнанку.

— Чекели. Не видел?

Он вновь дружески улыбнулся мальчишке.

— Ты ведь не знал эту крысу, нет?

— Нет, не знал. Я... — мальчик сжался, вспомнив, как падал человек из горящих ветвей. Это первая смерть, которую видел — или просто не помнит?