Мать подчинилась.
Спустя месяц едва ли не весь Эндакапей знал, что в далеком, захудалом Самти живет ребенок, который может обречь твоего врага на вечные неудачи. Стоит только подкинуть своему сопернику ее игрушку или прядь ее волос, и с тех пор за бедолагой будет следовать по пятам сам Властитель грешных душ.
Было ли это правдой? Конечно же, нет. Но с тех пор о голоде мы не вспоминали.
2 глава.
Я росла в атмосфере озлобленности и корысти, которые и формировали мое миропонимание. В тринадцать лет я представляла собой нескладное, вечно растрепанное существо, не слышащее о доверии и любви. А также о страхе. Я не умела бояться, тогда как сама являлась главным страхом всех своих соседей.
В день моего рождения, как это и бывало каждый год, окна и двери всех домов в Самти плотно закрывались. И даже явление самого Предвечного не вынудило бы этих людей выползти из своих убежищ. Первый день месяца искупления ты обязан посвятить целиком и полностью сосредоточенной молитве. Покидать границы своего жилища было строго-настрого запрещено.
Теперь это кажется мне поразительным: исполнительность и фанатичная вера характеризовали каждого в городке. Никому даже в голову не приходило нарушить эту традицию, будь он последним забулдыгой.
В тот день с самого утра стояла поразительная тишина. День, которым правит Эзус. На улицах — ни единой души. Город казался мертвым. Только моим. Я могла свободно слоняться по нему с утра до ночи, не привлекая ни малейшего внимания. О лучшем подарке нельзя было и мечтать, однако волей Предвечного в этот день меня ожидал еще один сюрприз.
Я обнаружила его у водоразборной колонки, условно обозначавшей центр города. Оборванный, изможденный и едва дышащий человек, над которым уже кружили стервятники, валялся у нее ничком. Видимо, этот путник из последних сил пытался накачать себе воды, но так и не справился с задачей. Теперь его руки были судорожно сжаты вокруг раскаленной трубы, а лицо прижато к земле. Выглядел он так, словно прошел всю пустыню на своих двоих, что, тем не менее, было за гранью возможного. Но если это так, откинуться у самого колодца... что за жалкая смерть.
Подойдя к рычагу, я взялась за него двумя руками, начиная со скрипом накачивать воду. Пришлось повозиться, но в итоге холодная, мутная струя вырвалась из крана. Она попала человеку на руки и голову, и мертвец ожил. Дернувшись, мужчина обессиленно подтянулся к текущей воде и начал жадно ловить ее дрожащими, истрескавшимися губами. Думаю, в тот момент он был самым счастливым существом на всей нашей необъятной планете.
— Еще... еще... — прохрипел он, когда я опустила руки, и вода перестала поступать.
— Э, нет, — я опустилась перед ним на корточки, убирая со своего лица белое полотно, защищающее глаза и дыхательные пути от песка. — Сколько времени ты без воды?
— Три... три дня... — ответил путник, щуря свои опухшие глаза.
— Ты из этих, да? — пробормотала я сухо.
Такая выносливость организма была характерна исключительно для усовершенствованных людей из столичных регионов Эндакапея. Только модифицированный мог преодолеть пустыню и протянуть так долго без воды.
В ответ он промолчал, продолжая в меня всматриваться.
— Знаю, тебе сейчас кажется, что ты сдохнешь от жажды, но это пройдет через пару минут. Не пей больше ближайшие полчаса, — добавила я, выпрямляясь. — И да, не рассчитывай на помощь местных. Только не сегодня. В этот день всем друг на друга плевать. Понимаешь? — оглядевшись, я закричала: — Эй, недоумки! На нас напали! Армия самого Иберии идет по ваши души! Спасайтесь!
Мой голос разнесся эхом по городу, затихнув через мгновение.
— Видишь, всем наплевать, — резюмировала я. — Хотя... ясное дело, что даже последний кретин не стал бы нападать на такую дыру. В любом случае, все заведения откроются только завтра. Пусть они от столичных далеки, тебе выбирать не приходится, да?
— Что... что здесь происходит? — спросил незнакомец, вытирая лицо иссохшими руками.
— Ты что, с неба свалился? Сегодня первый день месяца искупления. Слыхал про такой?
— Я думал... думал, что это просто... шутка какая-то... — обессиленно проговорил он.
— Иностранец? — хмыкнула я, накидывая на голову полотно. — Добро пожаловать в Самти. Возможно, уже завтра здесь появится первый караван. За символическую плату торговцы могут взять тебя с собой и перевезти через пустыню. Не пойдешь же ты в таком состоянии дальше, да? Ну, бывай...
— Погоди, девочка! — Я обернулась. — ... я уже не помню, когда я последний раз ел. Ты живешь где-то поблизости, так? Я не прошу многого...
— Эй, ты что, до сих пор не понял, с кем разговариваешь? — обнажив левое запястье, я показала ему клеймо. — Не думаю, что тебе захочется принимать помощь от того, кто был отмечен Эзусом.
— Если он стал тем, кто меня спас? Да будь это хоть сам Владыка грешных душ.
Глядя на того грязного, изнуренного солнцем и дорогой человека, я невольно задумалась над тем, что этот разговор был самым долгим в моей жизни. Ни с кем ранее я не вела простого, человеческого диалога. И сейчас этот чужеземец смотрел на меня без презрения и отвращения, видя во мне свое спасение.
— Надеюсь, у тебя есть чем заплатить? — он неуверенно кивнул. — Можешь остаться до завтра. Но не советую рассчитывать на комфорт. Тут тебе не столица.
— А ты... ты всегда грубишь старшим? — кажется, чужеземец начал приходить в себя. В его голосе слышался смех. Вероятно, он чувствовал себя так, словно только что заново родился.
— Просто играю свою роль, — бросила я, уходя в сторону своего скромного дома. — Все должны играть свою роль. И ты тоже. Не знаю, что заставило тебя здесь объявиться, но, очевидно, лучше было бы тебе сидеть у себя дома.
— Это... долгая история, — он надсадно дышал за моей спиной, кажется, едва переставляя ноги.
— Ну-ну.
— Разве в этом месте ты не должна была сказать, что у тебя полно времени, и ты с удовольствием меня выслушаешь?
Я не ответила, и всю оставшуюся дорогу мы проделали в молчании.
У меня было полно времени. И я бы с удовольствием его послушала. Вот только рассказы о далеких землях, где текут молочные реки по кисельным берегам, на которых живут почти бессмертные люди, лишь заверили бы меня в божественной несправедливости.
Оказавшись внутри дома, я прислушалась, отмечая, что мать до сих пор спит. Убирая многочисленные бутылки, разбросанные по комнате, я старалась не придавать значения внимательному взгляду чужака. Кто-то вроде него не смеет нас ни в чем осуждать. Он, чтоб его, знать не знает, что за жизнь нам приходится вести в этой яме. И что довелось пережить моей матери.
Принеся мазь от ожогов и бинты, а также собрав нехитрый обед, я села за стол напротив, умело скрывая волнение. Это был первый настоящий гость, которого привечала лично я и который не смотрел на меня свысока.
— А поесть ты не дурак, — прокомментировала я, следя за тем, как он сметает со стола снедь.
— Эла... — раздался пьяный хрип матери из-за тонкой стены. — Эла, куда ты делась, проклятая девчонка? Эла...
Подняв голову от деревянной тарелки, незнакомец несколько секунд всматривался в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату.
— Она часто разговаривает во сне, — пояснила я беспечно.
— Значит, ты Эла?
— Может быть.
— А я... — он замолчал на полуслове, ставя тарелку на стол. Виновато на меня посмотрев, гость выпалил: — Слушай, я солгал. У меня нет денег.
— Да ты что. А по тебе и не скажешь, — вздохнув, я подперла щеку кулаком. — Оставайся до завтра. Спать можешь здесь.
— Но я могу взять тебя с собой в Таврос, — добавил он решительно. — Там... у меня будет чем отплатить тебе за свою спасенную жизнь.
— Ага, именно поэтому ты сюда притащился.
— На это есть свои причины, — его голос окреп, мужчина уже не выглядел, как умирающий. — Я много понял по дороге сюда. Этот путь был важен для меня. А ты... тебе же нечего терять! Разве все здесь не вздохнут спокойно, если ты уйдешь? Даже твоя... мать. Я готов... нет, я собираюсь исправить эту несправедливость...
— Эй-эй, успокойся. Ты хоть представляешь, как это звучит? Еще несколько минут назад ты сказал, что у тебя есть чем заплатить за еду и ночлег, но только что выяснилось, что это была самая обычная ложь. Я малолетняя, конечно, но не дура. Я никуда не пойду с тобой, тем более через всю пустыню.
— Я не прощу себя, если не смогу даже отплатить за свое спасение. Ребенку. Понимаешь?
— Ну, тут я тебе вряд ли смогу помочь, как считаешь?
— Эла! Здесь так жарко! Мне нечем дышать! Принеси воды, гадкий ребенок... — яростно простонало за стеной.
— Послушай, я не считаю тебя отъявленным лжецом и подонком, — заявила я, поднимаясь из-за стола. — Мне без разницы, что тебя сюда привело и каковы твои намерения. В качестве платы можешь просто пообещать, что больше не будешь таскаться по пустыням без нужды, идет?
Незнакомец кисло улыбнулся, после чего схватился за тесьму на своей шее, снимая через голову небольшой, вырезанный из черного дерева амулет.
— Придется отдать его. Возьми.
Забрав из его рук безделушку, я внимательно ее рассмотрела.
— Это знак Эйи?
— Он самый.
— Забавно. В нашем доме ему не место. Как думаешь, сколько он стоит?
— Э... не советую продавать его, — я недоуменно нахмурилась, но человек лишь развел руками. — Много за него точно не заплатят. Пусть это будет твоим первым украшением. Все-таки ты очень симпатичная девчушка.
Я смутилась, стискивая амулет в руке. Мужчина бессмысленно лыбился, не зная, что стал первым, кто отважился сделать мне комплимент.
— Я беру его, — бросила я, после чего направилась в комнату матери.
И проходя мимо зеркала, бросила любопытный взгляд на свое отражение. Дуреха.
Когда же я вернулась от матери, гость уже покинул наш дом. А на следующий день, думая об этой встрече, я с удивлением понимала, что совершенно не запомнила его лица.
3 глава.
Вероятно, это должно было стать традицией.
Ровно через год у водоразборной колонки мной был обнаружен очередной незнакомец. Вот только в этот раз все было намного критичнее. От статуса пришельца до тех последствий, которыми обернулась для меня эта встреча.
В день моего четырнадцатилетия на площадке у колодца лежащим оказался израненный, умирающий старик. Его запачканная кровью одежда не была одеждой простолюдина. Белоснежные волосы искрились на солнце, как и постриженная бородка. Замутненные дыханием смерти глаза отсутствующе глядели в небо. Его старческая рука сжимала ножны с изогнутой саблей, которая наверняка стоила целое состояние.
Подойдя к старику, я села рядом с ним на землю. Я даже не думала о том, чтобы предлагать ему воду: этот человек уже не принадлежал миру живых, а его сердце билось скорее по инерции. Вероятно, прежде чем рухнуть здесь, он пытался найти помощь во всех этих молчаливых домах, обступивших центральную площадь. Но этот город не обратил внимания на его нужду.
Когда его взгляд нашел меня, я вздрогнула. Казалось, я повидала все оттенки зла за свою короткую жизнь, но эти глаза, полные воли к жизни и презрения к смерти, напугали меня.
— Дай мне... — едва слышно прохрипел он, вперившись в меня своим пронзительным взглядом.
— Бесполезно. Ты уже не жилец, — ответила я, решив, что он просит воды.
— Приведи... любого мужчину... любого... старше... шестнадцати... немедленно...
Нахмурившись, я уже было открыла рот, чтобы поинтересоваться, на кой ляд ему это понадобилось в такой момент. Но осмотрев неизвестного более пристально, я догадалась о его намерениях.
— Ты ведь один из старших мастеров, так? — прошептала я изумленно. — Но что ты...
Если судить по его внешнему виду, он спасался от какой-то чудовищной силы в пустыне и забрел сюда так не вовремя. И теперь, умирая, он намеревался передать свою власть первому встречному, главное, чтобы тот был мужского пола.
— Любого...
— Ничего не выйдет, — покачала головой я, демонстрируя клеймо на левом запястье. — Сегодня мой день рождения, старик. Ты же понимаешь, что это значит?
Он, конечно, понимал. Его глаза готовы были меня испепелить, они жгли беспощаднее солнца.
— Ты... ты... будь все проклято, — он собрался с силами, стаскивая со своего костлявого, узловатого пальца гербовое кольцо. — Если бы мы могли... выбирать... если бы у меня был выбор...
Да, ни я, ни он не выбирали это место. Я — для рождения, он — для смерти. И все же мы тут, сверлим друг друга ненавидящими взглядами. Ненавидящими ситуацию.
Вероятно, прочитав на моем лице желание убраться подальше и не присутствовать при его кончине, старик удивительно четко заявил:
— Они придут за тобой. В любом случае. Тебе не отвертеться.
Его угроза долгое время оставалась для меня лишь замысловатой загадкой.
— Возможно, уже сейчас они подходят к этому дрянному городу... — продолжил сипло дед, держа в дрожащих пальцах кольцо. — И когда они окажутся здесь, то перевернут все вверх дном, чтобы найти то, что было у них отобрано.
— Кольцо? Какого рожна надо было красть кольцо...
— Саблю, дура... — его морщинистое лицо искривилось гримасой муки. — Это оружие — символ их свободы и самостоятельности. Я должен принести его... моему господину.
— Ты хочешь доверить это дело мне? — догадалась я, скашивая глаза в сторону лакированных ножен. — Не думай, что я согласна, но все же... как зовут твоего господина?
— Его зовут Иберией, — процедил старик, забавляясь моей реакцией. — И в этот самый момент, я... я объявляю тебя своим преемником... следующим... — слова давались ему через силу, и дело не только в ранении, — объявляю следующим старейшиной... и повелеваю занять мое место в избранном круге нашего повелителя.
— Иди ты к дьяволу... — прошипела я, поднимаясь на ноги и желая убраться, как можно дальше от этого безумца.
— Забери это кольцо и саблю и отправляйся немедленно в Таврос, — твердо продолжил он, удерживая меня взглядом на месте. — И передай Иберии... передай ему, что никто не выжил. Но я... сделал свой выбор.
— Погоди! Что это все значит?! Чья... кому принадлежит эта сабля?
Растянув обескровленные, тонкие губы в насмешливой ухмылке, старик прошептал:
— Паймону.
— Что? Это должно мне о чем-то говорить? Кто он такой, а? — взволнованно сыпала вопросами я.
— Лучше тебе исполнить мою последнюю волю, девчонка, потому что... — последние жизненные силы он потратил на то, чтобы, держа глаза открытыми, озвучить свою угрозу: — пусть Предвечный станет свидетелем: моя тень будет преследовать тебя куда беспощаднее, чем Децема и Нойран вместе взятые. Главной твоей проблемой в случае отказа будет мой гнев, а не Паймон или Иберия. Ты доставишь эту саблю в Таврос вместе с этим самым кольцом и моими последними словами. Ты сделаешь это, иначе клянусь...
Кровь подступила к его горлу, обрывая поток яростных заверений. Его глаза закатились, а тело содрогнулось в конвульсии. Из ослабевших пальцев старейшины выпало кольцо, прикатившись к моим ногам.
